Тьма раскрыла нетопырьи крылья над княжеством и его столицей, носящими одно имя — Сюляпарре. Та непроглядная тьма, что сгущается перед рассветом, который — кто знает? — может и не наступить.

Скоро зазвучат голоса первых колоколов, пробуждая к повседневным делам мещан и рабочий люд. Возвещая баловням судьбы, веселящимся в светлых залах, что празднику пора подходить к концу — чтобы завтра начаться снова. Если оно будет, это завтра.

А там, где никогда не встает солнце, причудливые порождения мрака ожидают единственного призыва, который для них что-то значит, — зова боли и крови. Когда он разорвет границу между мирами, истончившуюся столетия назад, дети темноты устремятся в брешь.

Уродливые и прекрасные, летающие, ползающие и клубящиеся, безмозглые, безумные, мудрые, — и, превыше всего, алчущие.

Они ждут очень долго. И их голод бездонен.

I.

05/10/665

В этот поздний час богобоязненные горожане старались не выходить на улицы Сюляпарре. Они прятались по домам, заперев ставни, закрыв двери на тяжелые засовы. Навстречу Кевину Грассу попадались нищие, члены банд, торговцы крысятиной и кошатиной, дешевые шлюхи, пьяные студенты, да изредка — загадочные путники со скрытыми масками лицами, спешившие по своим тайным и, конечно, грязным делишкам. Опасные люди, отчаявшиеся и отчаянные, но все они расступались перед Кевином. Попрошайки не тянули к нему костлявые руки, не обнажали язвы, и даже зазывные улыбки потаскух гасли под его взглядом. Что отпугивало их больше — багровый плащ Красной Ищейки, меч-бастард у пояса, злоба на его лице?

А может быть, его уже ждали где-нибудь в закоулке с ножами наготове? Ведь, как-никак, он брел по Голодному Брюху. Здесь заправляли бандиты, здесь жили их "капитаны" с семьями, и любым служителям закона ход в этот гнилой лабиринт улочек был заказан.

Кевин надеялся, что они попробуют — затем сюда и шел. Если он не найдет мишень для своей ярости, она, того гляди, удушит его самого.

Он вспоминал красную физиономию Капитана Роули, как брызгала слюна из гнилого рта, пока тот его отчитывал.

— Какого хрена ты творишь? Кучка дерьма вообразила себя сторожевой башней? Навозная муха сочла себя орлом? — Командир, как всегда, выражался образно. — Чего ты молчишь? Таскал ты почтенного купца Гвиллима Хопниса за бороду? Выбил ему зуб? Чего ты молчишь? Почтенный Хопнис, чтоб его отымели все демоны ада, подал жалобу в Магистрат. Понимаю, лицом я смахиваю на ангела, и ты решил, что я и есть ангел Пресветлого, все тебе спущу. Но тут ты не совсем прав. Короче, еще одно предупреждение и… ступай в солдаты, героем станешь.

Роули удержал с него плату за месяц и велел молить Хопниса о прощении, лизать ему задницу, если понадобится.

Оказалось, что в лизании нет необходимости. К счастью для них обоих, Хопнису хватило ума молча выслушать Кевина, который до последней минуты не знал, выдавит из себя слова извинения или вышвырнет купца в окно его конторы, где почтенный Хопнис — в этом Кевин был уверен — занимался, среди прочих деловых операций, контрабандой и перепродажей краденого.

Он вышел на улицу, пальцем не тронув купца, борода которого так и просила, чтобы ее хорошенько дернули.

Это все было ужасно смешно, жаль лишь, что он разучился смеяться. Когда-то, в Академии, Кевин изображал идеального ученичка в надежде на военную карьеру, подлизывался, выслуживался, ходил по струнке. А когда его прогнали, и бороться стало не за что, ощутил головокружительную свободу, которая почти казалась достойной платой за смерть всех надежд.

И вот прошло не так много времени, и он унижается ради поганой службы, презираемой даже подонками общества.

Он ненавидел свою работу, но она ему подходила. Где еще будут давать столько монет за то, чтобы выбивал из людей дурь, да изредка перерезал глотку-другую? В бандиты ему, Ищейке, дорога была закрыта, стражникам — работка не более завидная — платили куда меньше, а в армии он мог бы оказаться лишь в качестве рядового, то есть пушечного мяса, без надежды высоко подняться. К тому же последнее, чего ему хотелось, так это положить жизнь за родимый вонючий Сюляпарре. Нет, когда придет армия Императора, Кевин будет здесь, в столице, и сделает все, чтобы выжить, дотянуть до момента, когда запылает роскошный Харлокский дворец, а головы правящей семейки украсят собой городскую стену. Вот тогда да, можно будет и сдохнуть.

Одна уродливая улица, населенная гротесками, сменяла другую, и Кевину в который раз начинало казаться, что это все — нескончаемый дурной сон. А может, он превратился в призрака, обреченного вечно блуждать по городу, который ненавидит.

Над головой хлопнули ставни, и Кевин прыгнул вперед, уклоняясь от потока мочи. Пока дошел до конца проулка, пришлось еще раз проделать это упражнение, но других опасностей не встретилось. Возможно, он совершил ошибку, и стоило направиться в Тьмутень или Грязноводье. Бандитские капитаны старались присматривать, чтобы у них "дома" все было тихо-мирно, и справлялись с этим куда лучше беспомощной стражи, хотя сейчас, когда город переполнили беженцы, подыхающие от голода и готовые на все, в Сюляпарре не осталось безопасных мест.

Все еще давясь злобой, Кевин прошел под аркой в конце проулка и оказался у храма Кротчайшего Агнца.

Паперть Агнца была самым мерзким местом Брюха: здесь нищие собирались десятками — безногие, безрукие, уроды, подлинные и мнимые слепые; изувеченные солдаты показывали культи и страшные шрамы. Днем на паперти велась торговля съестным и скарбом, а сейчас тут торговали своим мясом бляди, такие отвратительные, что их с трудом можно было отличить от попрошаек.

Чокнутый проповедник в рубище, сквозь которое просвечивала бледная плоть, залез на перевернутую бочку и завывал оттуда о грядущем конце света. Кучка изможденных, оборванных людей внимала бредням, выказывая согласие стонами и воплями. Женщина колотила себя в костлявую грудь, как заведенный, мотал головой старик, какой-то безумец бился неподалеку башкой о стену. Прохожие останавливались послушать, одни задерживались, другие спешили дальше.

Проповедник обещал ад на земле, пришествие демонов, воцарение Темного Владыки, который будет править миром с древнего престола сюляпаррских принцев, окруженный свитой самых страшных грешников и чертей. А то, что прошлой ночью налилась кровью луна — знак, что врата Преисподней уже готовы разверзнуться.

Кевин внимал бреду пару минут, просто для развлечения, потом усмехнулся и двинулся вперед.

Он не понимал, почему этих болванов пугает конец света — их жизнь, как и его, гаже стать не могла. Ад на земле уже существовал, и они все копошились в нем, как навозные личинки в куче дерьма. Кевину случалось видеть демонов, и те были не более омерзительны, чем мелькавшие вокруг рожи — обгорелые, без носа, без ушей, с бельмами, наростами, искаженные алчностью, голодом и страхом.

И какая им, к черту, разница, кто сидит на троне, Темный властелин или пахнущий духами Картмор? Они-то все здесь, и ни тому, ни другому, до них дела нет.

А может, конец света давно наступил, но никто не заметил, и жизнь продолжилась себе, как ни в чем не бывало?

Кто-то осмелился схватить его за рукав, прервав жужжание назойливых мыслей-мух. Тощий старикашка в выцветшей рясе, должно быть, еще один проповедник. — Ты проклят, — каркнул старик. Его правый глаз покрывала катаракта, левый светился безумием. — Скажи мне что-то, чего я не знаю, — посоветовал Кевин, толкая его в грязь. — В твоих жилах течет ночь! — вещал неугомонный старикашка из лужи, но Кевин уже шел дальше. Мрак сгущался. Скоро даже самые отчаянные обитатели Брюха уползут в свои норы, а бездомные забьются по углам, чтобы жаться друг к другу и молиться — отсыпаться придется днем. Ночные твари, которых редко видели в богатых кварталах, облюбовали трущобы, и плохо приходилось тому, кого они застигали врасплох. Кевин ускорил шаг — так, слегка. Его сапоги уже месили грязь проулка Святой Надежды, когда вечер прорезал женский крик. Удивляться тут было нечему, Брюхо как-никак, и все же Кевин остановился и прислушался. Вопили совсем рядом, со стороны Каменщиков, откуда только что доносился звон копыт по мостовой и грохот колес. Видать, грабят или насилуют какую-нибудь дуру. Вот и повод сорвать на ком-то злость, а может, чем черт не шутит, он поймает известного бандита и ткнет этим в нос Капитану. Женщина снова закричала, призывая на помощь, и было в ее крике что-то, от чего продирал мороз по коже.