Месть яростным огнем сжигает все внутри…

Я поддаюсь ее стремительному пламени…

Месть – это не игра, и даже не пари!

Это война, и нет в ней чувств, что между нами…

Быть может, все забыть и, белый флаг подняв,

В любви своей с тобой растаять, раствориться?!

Но мести яд однажды нечаянно приняв,

Я не могу теперь легко так откреститься…

Месть… Никогда не думала, что буду одержима ею, что она пропитает мое сознание своим ядом, как мой любимый бабушкин торт с кремом, и при любом надавливании он будет вытекать из меня. Никогда не думала, что она прилипнет навязчивой идеей, как банный лист к телу…

Месть… Именно ей я была переполнена, стоя на перроне и упрямо твердя «так надо» на вопрос Миши (моего парня), почему я бросаю его и уезжаю в другой город. Я пыталась смотреть ему в глаза, прощаясь с ним на Ленинградском вокзале, но это было непросто. В его глазах было столько любви и грусти, что мне было тяжело и совестно от мысли, что я бросаю его посреди летних каникул без разумных объяснений причин, но мне действительно так было надо…

Я чувствовала себя предательницей еще и потому, что впервые в жизни не только умалчивала настоящие причины своего отъезда, но и обманывала его, обещая вернуться через неделю, хотя сама не знала, на сколько обстоятельства занесут меня в незнакомый город. Единственное, в чем я была безусловно уверена, это в том, что по-другому поступить я не могу.

До отправления поезда оставалось каких-то десять минут, и мне остро захотелось поскорее закончить с прощанием и спрятаться в вагоне Сапсана, но не потому, что я не хотела побыть с ним еще немного, а как раз наоборот – оттого, что я боялась, как бы моя привязанность к нему не сыграла со мной злую шутку и я не передумала в последний момент уехать и совершить то безумие, которое я планировала последние два года…

Миша шагнул ко мне и опять впился в меня жалостливым взглядом.

– Я уже по тебе скучаю…

– Я тоже, но…

Он не дал мне договорить и закрыл мои губы своими в нежном отчаянном поцелуе, словно пытаясь остановить им меня.

Я слегка отстранила его и виновато улыбнулась, без слов прося у него прощения.

– Не понимаю, что ты забыла у бабки?! – сердясь, воскликнул он, осознавая, что перепробовал уже все возможные варианты удержать меня.

Я пожала плечами, ласково посмотрела на него и подумала о том, что он даже сердиться не умеет по-настоящему. Мы были такие разные, но может быть, поэтому и были вместе?! Я – девочка-огонь, которая в ярости сжигала все вокруг, он – мальчик-вода, который, не повышая голоса, мог привести меня в чувство и затушить любое мое пламя.

Я сделала шаг, разделяющий нас, и оказалась в самых теплых объятиях на свете, в объятиях, что с самого детства утешали и согревали мое взбалмошное сердце, и вдохнула его знакомый успокаивающий запах. Он прижал меня к себе и уткнулся лицом в мои волосы. Мы простояли так минуту, и я тихонько освободилась.

Не смотря на него, я взяла за ручку чемодан и пошла к проводнице, стоящей у дверей поезда. Я протянула ей паспорт и показала на телефоне свой электронный билет, она приветливо улыбнулась, проверила мои документы и пригласила внутрь. Я вошла в вагон, не оборачиваясь, оставила чемодан на специальной багажной полке и пошла искать свое место.

Миша подошел к моему окну и положил свою руку на стекло, а я приложила к ней свою ладонь. Нас разделяло только это стекло… Мы смотрели в глаза друг друга, и это было трогательно и больно одновременно, и когда поезд дернулся и плавно покатил прочь, я вздохнула с облегчением – пытка расставания мне давалась очень тяжело, и, как бы мне ни было стыдно осознавать это, я хотела, чтобы она скорее закончилась. Он убрал руку, помахал мне и через минуту превратился в один из пикселей пропадающей картинки…

Поезд равнодушно повез меня сквозь любимый город, и я смотрела на мелькающие дома, дороги, машины и людей, спешащих по своим делам. Мое сознание было где-то далеко, где-то там, в прошлом, где я подростком услышала страшную новость, которая навсегда разделили мою жизнь на до и после. Именно в тот злополучный летний день пришла страшная новость о том, что моя старшая сестра Вера погибла. Она для меня была всем, и это были не просто слова. После того как в автомобильной катастрофе разбились наши родители и оставили десятилетнюю и шестнадцатилетнюю дочерей на попечении бабушки, она стала для меня второй мамой. Я помню мою прекрасную добрую Веру именно той юной девушкой, что, ложась со мной в кровать, рассказывала мне на ночь волшебные сказки, где добро всегда побеждало зло и где любовь и счастье парили в воздухе. Она никогда не ругала меня, даже когда я этого заслуживала. Она просто говорила, что ей стыдно за меня, стыдно за то, как я поступила, и объясняла причины этого; и мне тут же хотелось провалиться сквозь землю оттого, как плохо я поступила, и исправить все, что я натворила, и тем самым заслужить прощение моей тихой и рассудительной сестры. Так она и воспитывала меня четыре года, поскольку бабушка не была для меня авторитетом и не могла справиться со мной.

Я очень переживала разлуку, когда на летние каникулы Вера уехала в Санкт-Петербург к другой бабушке (матери отца). Конечно, мы созванивались с ней, подолгу болтали в скайпе, переписывались в социальных сетях, но это было не то. Мне так не хватало ее присутствия! А потом как обухом по голове – Веры больше нет! В моем четырнадцатилетнем сознании эта новость не укладывалась, но это известие было не единственным шоком, обрушившимся на меня в тот день. Вечером я случайно услышала сквозь причитания бабушки, как она обвиняла в смерти сестры какого-то Вадима, и, будучи решительной девочкой, я вышла из укрытия и в лоб потребовала объяснить произнесенные ей слова. Тогда она сказала мне, что этот человек убил мою сестру. Я была неуравновешенным подростком и в тот же день поклялась самой себе, что обязательно вырасту, найду этого мужчину и отомщу за Веру. Тогда я не знала, что и как я сделаю, но не сомневалась, что не оставлю в покое этого человека.

Казалось бы, время должно было сгладить края и успокоить меня, но я росла, и мое желание отомстить только усиливалось, а бабушка, сама того не ведая, подогревала его, настраивая меня против Вадима, подпитывая новыми брошенными мне в наставление подробностями. Возможно, что таким образом она хотела оградить меня от мужчин вообще, но я ненавидела именно его! Ненавидела так сильно, что это стало навязчивой идеей, и когда на свой шестнадцатый день рождения я потребовала у бабушки подробный рассказ, что же случилось с сестрой, и получила его от нее, то окончательно и бесповоротно решила, что мой долг – отомстить ему. Как я могла проглотить известие о том, что он, напичкав Веру наркотиками, помог выпрыгнуть ей из окна, чтобы решить свои проблемы с женой, ведь беременная любовница не входила в его планы, и главное – он никак ни перед кем не ответил за свое преступление!

С того самого дня я не просто тупо твердила, что отомщу ему, я стала собирать всю возможную информацию от бабушки, подруг Веры, из социальных сетей (я подписалась на все возможные его страницы под чужим именем) и строить планы по его уничтожению. Конечно, уничтожить в прямом смысле я его не могла, но я хотела испортить его сладкую жизнь. Мой план был банален – природа наградила меня незаурядной внешностью, и я знала, какое действие оказываю на мужчин любого возраста, стоило мне только захотеть понравиться им; к тому же я была похожа на сестру, и это давало мне надежду, что я очарую этого мерзавца (ведь Вера когда-то понравилась ему), а дальше – по обстоятельствам. Главная цель – правдой и неправдой разрушить его семью, которой он так дорожил, что даже решил лишить жизни мою бедную сестру.

Я достала из сумочки фото Веры и провела пальцем по ее щеке. Благодаря ей я не лишилась материнской любви и нежности в десять лет. Она любила меня не меньше, чем любила бы меня мама, если бы не погибла. Благодаря ей я даже получила свое имя. Я улыбнулась воспоминаниям, когда в голове всплыла картинка из прошлого, где папа, садясь рядом со мной, рассказывал историю, которую все и так знали наизусть, о том, как он, впервые увидев меня, сказал маме: «Еще одна Вера» – настолько я была похожа на старшую сестру. Вот так я и стала Вероникой, пока однажды этот человек не забрал у меня ее и часть меня самой и я не стала просто Никой. После смерти Веры я категорически отказывалась отзываться на полное имя и долго воевала со всеми, упрямо твердя, чтобы меня называли только Ника, и добилась своего. Я вообще всегда и во всем добивалась своего, поэтому, смотря на мелькающие зеленые абстракции в окне, я была уверена, что добьюсь всего, что запланировала, и в этот раз.