Once a memory and a song

now a plcae felt

in the marrow

of the absent bone

Kofi Awoonor, Africa

Введение

Я влюбилась. С высоты моих 23 лет история эта казалась мне совершенно особенной – хоть книгу пиши. Впервые серьезно задумалась я над идеей написать книгу только через шесть лет, где-то на тряской и пыльной проселочной дороге в Гане, там где все и начиналось – то счастье, когда слова неожиданно легко выстраивались в складные истории, и нетерпеливо подгоняли меня донести, записать, воспеть поэтичность той нехитрой жизни, в которую я окунулась.

До момента, когда озаренная я вдохновенно тряслась по африканской дороге, я была занята взлетами, а гораздо чаще падениями, истории, сюжет которой уже казался довольно обыкновенным, если не сказать скучным и даже потрепанным. Но дело, как оказалось, было всего лишь в том, что эта любовная линия была всего лишь сквозной в сюжете, а тот, на кого обращено было пожарище страсти, героем второстепенным и, если честно признаться, по большей части вымышленным. Главным же героем был мир первозданный, который вибрировал и бурлил, а иногда наводил томный сон, напоминая о жизни в Эдемском саду, где гром раскалывал небо, где абсолютная тьма опускалась на муравейный и хаотичный город, где я бывала сбита с толку, возмущена, счастлива и благодарна. И не сомневайтесь, это история большой любви, которая течет подобно живительному ручейку через всю жизнь.

В течение этих шести лет мне задавали очень много разных вопросов. Некоторые были очень умными и интересными, некоторые ставили меня в тупик, а некоторые и злили. В какой-то момент мне хотелось держать этот опыт как что-то глубоко личное при себе – от бессилия что-то объяснить. В какой-то момент я заметила, что пытаюсь оправдываться, поддаваясь настрою вопрошающего. Тем не менее, мне бы очень хотелось познакомить русскоязычного читателя с той страной, которая меня когда-то поразила, возмутила и очаровала. Это же как будто двадцатитрехлетняя девчонка попала в Заколдованный лес, где люди ходят вверх ногами, а деревья, земля, животный мир разговаривают. Мое дело постараться передать ту магию, которая притягивает отчаянных искателей приключений к Африке, а выводы делайте сами.

Начало

Итак, я влюбилась. Даже и не помню, когда это со мной приключилось, но истории про то, как люди, которым нечего терять, отправлялись покорять Новый Свет с несколькими долларами в кармане, стали будоражить мое сознание. В эти героические подвиги, а точнее в ощущение полнейшей свободы, которая стоит за ними, я и влюбилась.

Будоражили они меня тихо и незаметно. Задуматься всерьез о чем-то подобном, я, упаси господи, не задумывалась. В детстве я вполне по-обычному и вяло, хотя мне тогда и казалось, что очень страстно, мечтала стать балериной, а не авантюристкой и гражданкой мира. Я ни в коей мере не соотносила себя с этими отчаянными людьми, не мечтала о подобном подвиге, просто у меня с восторгом замирало сердце, когда о подобном слышала.

Казалось, что я была совершенно обычной девочкой. У меня не было переходного возраста. Точнее он, скорее всего, был, но не тогда, когда это обычно случается. А будучи подростком, я совсем не бунтовала: не красила волосы в красный цвет, не делала татуировки, не прокалывала язык и пупок, не гуляла допоздна.

Я испытывала ужас при мысли о том, что могло бы случиться, не поступи я в университет. Не поступить в университет было бы в высшей степени немыслимо и асоциально. Я закончила школу и в университет все-таки поступила, а потом закончила его. И тут как раз настал момент, когда по логике развития событий, если таковая вообще существует, я должна была найти «настоящую» работу. Но в этот момент что-то пошло не так. Совсем забыла сказать, что в университете я учила африканские языки. Возможно, именно тогда что-то пошло не так. А скорее всего, когда мои старшие коллеги вернулись из экспедиции в Гвинею, где они жили в самой настоящей деревне. Они показывали фотографии и яркое африканское солнце ворвалось в серые петербургские будни, я еще не осознала, что и для меня жизнь может быть совсем иной, но жить в угрюмом городе, который я до этого так любила, стало вдруг менее выносимо. С тех пор я неосознанно старалась жить так, чтобы терять мне было нечего – я знала в глубине души, только так можно было найти целый мир. Открыть этот мир было важно, необходимо. Мне было тесно в мире привычном.

В один серый зимний день неожиданно для одних, совершенно естественно для себя, я отправилась собственными глазами увидеть красную африканскую землю, покорять этот древний новый свет. В кармане было все же больше, чем несколько долларов, чего, впрочем, не хватило бы, если бы не везение, которое почему-то сопутствует блаженным безумцам. Что путешествие это было чистым безумием, по прошествии шести лет и с багажом бесценного опыта, сомневаться не приходится.

В волшебном лесу

Вот он волшебный и неповторимый миг – бледная, промерзшая до костей и потерянная я впервые ступила на красную африканскую землю. Сверху Аккра такая плоская, такая зеленая, аккуратная. Влажная жара сразу же заключила меня в свои липкие объятия. Через всю Аккру я покатилась на свои первые африканские задворки – в место, которое очень напоминало деревню, но несколько десятилетий уже было городом.

Я смотрела в окно, а хаотичный африканский город серо, однообразно и пыльно проносился мимо. Стоял Харматтан и пыль с Сахары приглушала кричащие африканские краски, наверное, чтобы дать мне время попривыкнуть.

Один вопрос без тени осуждения крутился у меня в голове: «И это город?» Тогда я еще не знала, что города рассыпаны по миру в великом разнообразии форм и содержаний. Сейчас я даже и не помню, что я ожидала увидеть, но, скорее всего, была настолько шокирована, что даже не способна была выносить какие-либо суждения и делать выводы. Редчайшее и прекраснейшее состояние – я просто смотрела в окно, должно быть, несколько ошарашенными глазами, и принимала. Возможно, это созерцание и помогло мне впервые в жизни осмелеть и рассказать о том, что я вижу, потом было много стран, но с тех пор впечатления всегда находили свой путь к тексту.

Холодная Москва и серый Петербург казались далеким сном, красная земля и ее звуки были куда реальнее. Первые дни были блаженными и сонными, на свой манер напоминавшие жизнь в райском саду. Удивительное дело – мне удавалось спать днем, чего со мной, наверное, с глубокого детства не бывало. Подобного покоя я никогда еще не испытывала.

Первое время я жила без зеркала, так что существовала только то, что я видела вокруг, а я просто знала, что существую, но явно в каком-то другом, до этого неведомом мне, безоценочном измерении. Не так и важно было видеть себя в зеркале или даже как-то там выглядеть, мне просто и не приходило это в голову, настолько окружающее захватило мое сознание. Было совершенно просто достаточно видеть, слышать и чувствовать. Не судить, не думать, просто быть. Быть частью мира.

Двора не было, заборов тоже, что не совсем обычно для Ганы, но там, где это все обычно бывает, росло дерево с плодами кешью, через которое были натянуты бельевые веревки. Петухи и курицы вдумчиво ковыряли без преувеличений оранжевую землю, ящерицы бесцеремонно бегали по стенам и громыхали на железной крыше, среди мусора буйными побегами росли овощные бананы, где-то на соседней улице из песка изготовляли кирпичи. Новый день оглашали и петухи тоже, но более явно и настойчиво старательные поскрябывания по земле – хозяйки первым делом с утра подметали свой двор.

Уже нашлись те, кому мое путешествие казалось очень смелым, а я тем временем не знала даже, как когда-либо я смогу ориентироваться в этом мире организованного хаоса.

Хаос

У страха глаза велики, и на первый взгляд казалось, что дома были раскиданы то тут, то там случайным образом. Без привычной линейности пространство казалось лабиринтом, а я в нем беспомощной букашкой. Но букашкой отважной и без особого выбора – время блаженного покоя в надежных объятьях Райского сада близилось к своему концу. Со времени моего приезда прошло дня четыре, а мне казалось, что целая вечность.