Предисловие

…в книге дана вся правда, но никто не может прочитать её. Таково было её проклятие – самое страшное проклятие для такой вещи, как книга – её нельзя было читать…

…но любые проклятия нарушаются, любые благословения сбываются, когда появляется тот, кого они не касаются…

– Изречение о главном проклятии, первая страница Книги —

…я видел снежные горы, и мне там было холодно. Я видел бесконечный океан, и мне там было жарко. Я видел зелёную поляну… И мне там было хорошо. Мне было открыто то, что не могло быть известно обычному уму; я видел ужасы, таящиеся в море…

…душа моя блуждала там, где не могла блуждать душа обычного человека. Соприкоснулась душа моя с теми, кто этого давно хотел, но ждали они не того человека, ждали они не меня, и я сбился со своего пути навеки…

– Изречение о проваленном испытании, неизвестная страница Книги —

Часть 1: Начало

Глава 1

Всё вечно случается не вовремя, верно? Я лежу второй час в кровати. Сил нет даже для того, чтобы забросить очередную таблетку, оставленную мамой, в дырку в двери, которую никто не замечает, кроме меня. Так вызывающе лежащая на тумбе таблетка не волнует меня – родителей дома нет и до вечера не будет.

Забавно, что даже сегодня утром я потянулась за блокнотом, который, должно быть, давно был съеден рыбами на дне той речки, в которую я его выбросила. Сколько можно это делать? Почти год прошёл. Невозможно. Каждое утро начинать с мыслей об этом, каждую ночь просыпаться в поту и со сдавленным криком, а затем бояться снова заснуть.

Впрочем, я преувеличиваю. Всё это стало привычным пару месяцев назад.

Я скидываю ноги с кровати. Какая убогая белая сорочка – больше похожа на одежду призрака, чем сумасшедшей.

Хватаю резинку и собираю не причёсанные чёрные волосы в хвост. Отрезала бы их с удовольствием, да только ножницы мне в руки не дают.

Сегодня встала с кровати всего через два часа, а не к обеду – рекорд. Боюсь уже подумать, что это значит. Такие начала всегда не к добру. А, собственно, зачем я встала? Побродить по второму этажу, где, кроме меня, никто не живёт? Спуститься на первый этаж, с пустым взглядом заглянуть в холодильник на кухне и понять, что мне кусок в горло не залезет?

Я вздыхаю. Стараюсь не думать, насколько всё это бессмысленно. Всё моё тело стало дряхлым, слабым – лежание в кровати и отсутствие физических упражнений дают о себе знать.

Сегодня действительно удивительное утро – я даже стараюсь придать всему этому какой-то смысл. Стараюсь придать себе и своей жизни более яркий оттенок, но кого я обманываю? Если я сумасшедшая, то вокруг лишь один цвет – белый, в самом ужасном смысле.

Я даже смеюсь себе – какая же глупая. Со стороны действительно похожа на сумасшедшую, стою и смеюсь. Осталось только внезапно заплакать, но нет, не сегодня.

Бреду вниз. Эхом отдаются мои шаги – этот дом слишком большой, я чувствую себя такой беспомощной.

На первом этаже абсолютно другая атмосфера нежели на втором. Здесь кипит жизнь. И богатство.

Кухня, гостиная, декорации, комната родителей и куча других комнат, многие из которых я считаю вообще ненужными, особенно ту, где мама хранит все принадлежности из своего салона красоты.

Сначала я спускаюсь в гостиную – через неё вечно приходится проходить, этакое сердце дома. Там кожаный диван, столик, на котором остались документы отца, множество картин и книжных полок, в основном для виду только. Отсюда книги уже давно в руки не брал, я под кроватью свои храню – там они спрятаны, но хоть нужны.

Я не могу долго смотреть на эту фальшь – очередная прихоть отца, человека, который желает, чтобы всё выглядело солидно и изящно. А на деле что? Всё только выглядит так.

Цель сделана: холодильник открыт и закрыт без нужды. Со вздохом я плюхаюсь на кожаный диван, который воняет соответственно. Ненавижу его. В последнее время я всё ненавижу.

Кидаю косой взгляд на документы, которые не очень-то аккуратно разбросаны на столе и тем самым неприятно выделяются на фоне всей этой идеальности, которую так тщательно выстраивает отец. Закатив глаза, я поправляю бумаги – там нет ничего интересного, кроме отчётов об отцовском бизнесе. Затем снова откидываюсь на спинку дивана и прикрываю глаза.

Ужасная тишина, прерывающаяся лишь тиканьем часов, таких же дорогих, как и этот чёртов диван. Богатая сумасшедшая – странное сочетание.

Тишину пронзает громкий звонок. Я вздрагиваю, резко вскакивая с дивана. Это мой телефон – он настолько громкий, что его слышно даже со второго этажа. Мама купила мне такой, чтобы я точно была на связи, хотя почти никто никогда мне не звонит.

Я поднимаюсь наверх очень быстро, даже слишком быстро для моего неприспособленного тела, но я не замечаю усталости и с явным недоумением влетаю в свою комнату. Телефон уже не звонит: это было всего лишь сообщение. Мой испуг слегка проходит. Возможно, это всего лишь реклама. Я даже уже думаю не читать сообщение, но всё же беру телефон в руки и впиваюсь в текст глазами.

Номер неизвестный. Мои руки начинают дрожать.

«Он знает».

Белые лица мелькают перед глазами, телефон выпадает из моих рук.

Я делаю глубокий вдох. Наклоняюсь за телефоном. Нельзя поддаваться этим воспоминаниям.

Медленно печатаю: «Кто это?», но ответа нет, и я на него не надеюсь.

– Глупости, – произношу я вслух, чтобы успокоить себя, и мой голос звучит хрипло из-за долгого молчания. Я откладываю телефон и снова спускаюсь вниз. Он знает.

Чёрт. Он знает! Это не может быть совпадением. Может, это паника, паранойя, страх, и нельзя этому поддаваться, но и игнорировать это не стоит.

Я заламываю пальцы, недолго думаю, бегу наверх. Переодеваюсь в единственные тёмные джинсы, которые у меня есть, и тёмно-синий свитер, беру небольшой рюкзак, который пылится в углу шкафа, и снова спускаюсь вниз. Быстро собираю как можно больше еды, приготовленной мамой с таким трудом (и оскорблениями в адрес безобидной плиты) вчера вечером, и закидываю рюкзак на плечи. Там ничего не лежит, кроме воды и еды. Что я ещё могу взять?

Снова сделав глубокий вдох, я открываю входную дверь – и сталкиваюсь с какой-то девушкой, только потянувшейся к дверному звонку.

Моя первая мысль – как такое вообще, чёрт возьми, возможно? В такой момент стоило появиться какой-то гостье, в то время как за десять месяцев к нам вообще в гости практически никто не заходил.

Вторая мысль – не может быть, я её знаю!

– Милена? – хмурюсь я, приглядываясь к ней. Светловолосая девушка расплывается в улыбке – не слишком радостной, но хотя бы искренней.

– Я думала, сумасшедшие прикованы к своим кроватям, – мягко произносит она и осторожно поглядывает на меня. – Рада тебя видеть, Каролина. Я знала, что всё это неправда.

Я так и стою, поражённая и растерянная, когда Милена, продолжая бормотать, заходит внутрь мимо меня.

– Я ведь знала! Знала, что такое невозможно. Ведь ты всегда была такой… спокойной. Такой… ну, ты поняла.

Она оборачивается ко мне, откидывая светлую чёлку с добрых карих глаз, и снова улыбается своей осторожной, слабой улыбкой:

– И вот я прихожу к тебе домой, сталкиваюсь с тобой в дверях, а ты… выглядишь так, будто собралась в поход! Выглядишь даже лучше, чем раньше. Но, знаешь, я даже не очень удивлена, – добавляет она, задумчиво коснувшись своих губ, и затем какое-то время молчит. – Да, не удивлена, – заключает она.

Смотрит на меня, уже без улыбки. Понимает, что я в растерянности.

– Закрой лучше дверь, – говорит она, мягко дотронувшись до моей руки, держащей дверную ручку. – Надо поговорить.

Теперь я вижу, что скрывалось за её осторожной улыбкой. Страх.

В белой комнате сумасшедшей Милена со своими светлыми локонами, рассыпавшимися веснушками на носу и белым платьем выглядит как ангел. Она была красивой, как ангел; доброй, как ангел; да и голос у неё был мягкий, нежный. Но ангелом она не была. Впрочем, сходу назвать её недостатки я не могу.