Гуля ответила на полном серьезе:

– Наслаждайтесь собой. Я не вправе запретить. Танцуйте, хоть до утра.

При новой внезапной космосвязи координаторы укоризненно смотрели на Гулю.

– Почему на корабле продолжается неприкрытый волюнтаризм? Где субординация?

– Почему на корабле беспорядок и повсеместно осуществляется распитие спиртных напитков?

– Почему на корабле до сих пор преобладают родственные отношения? Почему семейственность пустила глубокие корни во все производственные поры?

– Почему на корабле смещение приоритетов в сторону расхлябанности и разгильдяйства?

Гуля еще долго стояла навытяжку.

Сам Звездинцев понимал в настоящий момент, что он не представляет для жены ничего интересного, кроме обузы для работающей женщины, и теперь на свою скромную зарплату она должна была кормить лишний рот. Побывав на руководящих постах, Звездинцев считал себя неплохим психологом. Не надо быть простофилей, чтобы не видеть каждый день в глазах Гули постоянный укор: “как же так, на моей шее появился нахлебник!”

Статус непонятно какой женщины стал и в самом деле приводить ее в ужас. Почва резко уходила из-под ног Звездинцева.

– Это мужчина должен содержать женщину, а не наоборот, – не забывала она повторять при каждом удобном случае.

От былого благополучия роскошью осталась красавица-жена Гуля, в настоящее время гордость и опора семьи, ибо только она сейчас приносила в дом регулярный и ощутимый заработок. Звездинцев смотрел на жену со смиренным благоговением, учтивым подобострастием и великой надеждой.

Кажется, от этого Гуля и начала высоко задирать голову.

– Павел?! Опять ты под ногами вертишься!

В последнее время произношение его имени становилось всё более грозным. На первых порах он чувствовал просто укоризну, теперь еще за этим следовало многозначительное молчание. И это было хуже всего.

Звездинцев чувствовал свою уязвимость и довлела потерянность в этом мире. Еще терялся, он не знал, как вести себя дальше.

Больше того, с каждым днем всё меньше оставалось от былого авторитета мужа. Красавица-жена заправляла не только на кухне и в подсобных помещениях, но и, святая святых, в командирской рубке. Она позволяла себе вольности вызывать Звездинцева среди дня и ночи и давать унизительные, более того, оскорбительные указания.

– В принципе ничего не изменилось. Нас просто поменяли местами. Кажется, я придумала вариант, часть своих обязанностей сниму с себя и переложу на тебя. Приказ появится завтра. Будешь, э… полотером, – предложила Гуля.

На этот раз он решительно заартачился:

– Я совсем уволен. Я не могу работать даже ночным сторожем. Ты разве не поняла?

– Не совсем.

– Как безработный по административной лестнице я не подчиняюсь никому.

Берет скосился на бок, хорошенькое личико Гули скривилось в гримаску, ее естество запротестовало:

– Милостивый государь, вы на птичьих правах, а поэтому извольте поступать так, как я скажу. Прежде всего, вам нечего делать в командирской рубке, более того не заходите в затрапезном виде.

Звездинцев возмущенно захныкал:

– Кто такой безработный в наше время, знает каждый. Это пария, это изгой самому себе, своим ближним, – и спросил: – Знаешь, Гуля, я читал историческую монографию о древних славянах. У них, когда умирал родовитый человек, вместе с ним хоронили всех его жён и рабынь. Я для тебя умер. Ты могла бы на такое решиться… добровольно войти в их число и последовать за мной?

– Кстати, – встала она в позу, – теперь не я в твоем подчинении, а ты у меня. И это я должна задать тебе подобный вопрос.

Повисло молчание. Звездинцев качал головой от безысходности и неопределенности.

– Нет? Как знаешь, – сделал попытку уточнить он. – Отвечать необязательно, просто сразу хорошую мысль не отбрасывай.

– Я подумаю, но я не рабыня, свободной женщине не пристало даже пробовать, а ты давай иди спать! – услышал он.

– А всё же?

Ответа не последовало. Гуля задумчиво смотрела в потолок.

Однажды Звездинцев заглянул в командирскую рубку. Гуля поливала цветок, росток был малой величины. Звездинцев радостно поприветствовал:

– Салют, дорогая! Дернул дверь по старой привычке.

Гуля подчеркнуто холодно ответила:

– Здравствуйте! Извините, Павел Васильевич, у меня работа.

Звездинцев чуть не вскипел.

– Прости, не туда попал!

– Кстати, – сказала она. – Заходите, есть серьезный разговор.

Звездинцев переспросил:

– Разве я тебе передал не все дела?

И услышал:

– Зачем ты подписывал фиктивные ведомости?

– Бог мой, какие? – возмутился он.

– Думаешь, я не знаю? А липовые отчеты?

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Здесь вопросы задаю я!

– Спрашивай.

– Я работала на должностях вплоть до уборщицы. Где мои деньги? – ошарашила вопросом жена.

– Ну… я не знаю… – подписался в беспомощности Звездинцев. – Обращайся с претензиями на Землю.

В отместку, что называется любви… то тут пришли сплошные мракобесие и беспредел, несмотря на то, что муж строил масляные, ласковые глазки жене. У Гули – у той самой Гули, что некогда хвостом таскавшаяся за ним по знаменитым местам и кабакам, заглядывавшая когда-то в глаза с преданностью кролика по отношению к удаву, и исполнявшая любое, даже малейшее его желание, будь то в быту, будь то в светской жизни или в постели – у той самой Гули теперь нервно дрожали губки от недовольства.

– У нас ссоры всякий раз, – говорила она, – когда ты начинаешь приставать ко мне буквально, и с разными отвратительными мыслями. Это уже переходит всякие порядочные нормы.

Почему-то Звездинцев еще не переставал удивляться, задавался вопросами, мучился сомнениями. Не нравилась деловитость жены, но куда он годился, если не обладал достаточным влиянием?

– Что мне делать, Гулечка, как быть? – елейным голосом спрашивал он. – Моцарт не выходил из нищеты, тем не менее, получал полный пакет любви и признание публики в жизни. Я же живой человек.

Гуля смотрела на него оскорбленным взглядом.

– Я не знаю, живой ты или не живой, но то, что ты не мужчина – однозначно!

– Я – мужчина! – попробовал он встать в обиженную позу.

И ошеломленно получил ответ:

– Настоящий мужчина – это тот, кто зарабатывает деньги!

– Даже, если импотент? – попытался он язвительно вступить в дискуссию, защищая честь мундира своих собратьев по полу.

И получил очередную оплеуху:

– Даже если у него вообще нет мужских атрибутов!

– Ну, знаешь, дорогая!.. Я тебя не понимаю, – покачал головой расстроенный Звездинцев. – Какой-то по счету Людовик сказал: “Пока у меня остается подвижным мизинец, я – мужчина”. Бывали времена, когда не очень-то тебя прельщали деньги. Вспомни, ты студентка-первокурсница была в невестах, а я простой курсант, и тебя преследовала только одна неуемная страсть выйти за меня замуж.

– Не помню. С годами старые приоритеты уходят, – вставила Гуля.

– Но все может измениться, полет закончится, – с надеждой в голосе воскликнул он. – И вот тогда ты поздно, но поймешь…

Гуля иронически смерила его с ног до головы.

– Это через сколько лет?

– Ты же знаешь, через пятнадцать, если все будет хорошо.

Звездинцев, действительно не узнавал собственную жену, целыми днями слонялся от безделья. Для привыкшего вкалывать трудоголика остаться без занятия – это катастрофа. Гуля преподнесла наглядный урок лодырю. Только сейчас он по-настоящему осознал, что мужик должен нести достаток в дом. Мужик без работы – это, конечно, мужик, но недееспособный мужик.

Звездолет медленно тащился по необозримому космосу и навевал тоску. Далекие светила были безразличны и холодны к участи Звездинцева. Он часами смотрел в иллюминатор, страдал и философствовал. Он сравнил женщину с лужей, которую никогда не переплюнешь, а бесправного мужчину… опять же с лужей, которую легко выпить, и не лопнуть.