Следующий час я сидела с Даней – он мне рассказывал про моря и пиратов, а я слушала его дыхание, прижимая к себе и счастливая от того, что он не заболел – лишь нос слегка заложен.

Детский дом я покидала, ощущая себя паршиво. От того, что не могу сделать большее, и от того, что на коже буквально пропечатались два взгляда – такие родные глаза Даньки с бесконечной надеждой и верой и глаза другого мальчика, Влада, в которых эти вера с надеждой медленно испепелялись. И еще меня давила вина, что до сих пор не забрала его. Но ведь осталось совсем чуть–чуть. Я сделаю рывок вверх и за этот месяц закрою ипотеку. А потом я каждый день буду согреваться в объятьях Дани, каждый день буду с ним, а не какие–то урывки в виде часа.

Наверное, из–за этих тяжелых дум и от того факта, что сутки не спала, я совершила одну из самых страшных ошибок. Идти к остановке сил не было, как и доставать телефон и звонить такси, и я просто поймала машину. Назвав адрес театра, до которого отсюда было прилично ехать, удобно устроилась на сидении и прикрыла глаза на пару минут. Веки стали тяжелыми, и я не заметила, как просто уснула. Идиотка. Если бы я знала, что так все выйдет, то пешком пошла бы в театр, ползла бы, но не села бы никуда. А вообще, не в театр поехала бы, а домой – запираться на тысячу замков и прятаться в одиночестве большой квартиры, где жить теперь некому.

ГЛАВА 3. ПАВЕЛ. ЕСЛИ ИГРАТЬ, ТО ИГРАТЬ СО ВСЕМИ УДОБСТВАМИ

Разница между взрослыми и детьми заключается в стоимости их игрушек.

(с) Роберт Фрост

Я ждал ее приезда с особым трепетом. Распорядился подготовить ей комнату. Естественно, недалеко от моей и с камерами. Отправил в город домоправительницу за одеждой, часть которой сам выбрал через интернет. Как херов кукловод собирал своей игрушке новую жизнь. Если играть, то играть со всеми удобствами.

Я смаковал ее имя на языке и представлял, как вдохну ее запах и попробую ее вкус. А какая она на вкус? Представлял и сходил с ума от картин, которые мне рисовало воображение. Еще утром я хотел разгадать ее душу, а сейчас до безумия хотел разгадать и тело. Не так, как утром. Я хотел утонуть в обмане и принять Снежинку за живой огонь. Хотел иметь ее душу и тело.

Хотел согреться ее холодом, потому что сам согревать не умею. Отобрать весь холод, чтобы растаяла и стала костром.

Я не собирался сделать так, чтобы она стала мне неинтересной. Зачем? Меня сейчас мало что трогает, а она – концентрированный интерес. Так зачем лишать себя удовольствия, ради того, чтобы вернуться в зону комфорта?

А потом смотрел, чувствуя дикое удовольствие, как она испуганно идет по мрамору пола, отражается в нем бликом. Идет озираясь по сторонам, готовая сейчас же сбежать. А на идеальных ногах у нее кроссовки. Обычные, мать их, кроссовки. А я смотрю, и мне кажется, что я ничего сексуальнее не видел.

Я ждал Снежинку в кабинете, создавая ей иллюзию из декораций точно выверенной игры, а через ноутбук, который транслировал мне ее через камеры, считывал движения и строил в голове слова.

Вот девушка поднимается по широкой лестнице, не переставая вертеть головой – запоминает путь. Идет по коридору до указанной двери и стоит, собираясь с силами. Ее трясет от страха, но она храбрится. И я через дерево двери и лак ощущаю вкус ее страха. Он как мороженое – сладко–холодный.

Дверь открывается, она заходит в ловушку, и клетка с тихим хлопком закрывается. Огромными глазами смотрит на меня, ищет во мне маньяка, но не находит. Немного успокаивается. Мне хочется рассмеяться от такой наивности и выдохнуть ей в сахарные губы, что ублюдков надо искать в одетых с иголочки людях, с прямым взглядом и с улыбкой на лице. Однако я сижу за столом, тоже смотрю на нее, пожирая ее взглядом – ее маленькое тонкое личико с пухлыми розовыми губами и большими глазами цвета малахита в бездне карего, волосы густые, темно–русые.

Снежинка долго искала слова, потом собиралась с силами и все это в тишине, которую можно разрубить ее страхом.

– Отпустите меня, пожалуйста, – ее голос задрожал. Она и сама тряслась вся.

Я встал с кресла, а она отшатнулась назад, ближе к выходу. Усмехнувшись, сделал еще несколько шагов вперед, остановившись прямо перед ней.

– Актриса, значит…

– Что вы от меня хотите? – она такая сейчас желанная – с растрепанными волосами, чуть приоткрытыми от страха губами, которые она пару секунд назад лизнула своим язычком. – Я… Вы не имеете права насильно удерживать меня!

– Значит, актриса, – вновь повторяю я, словно эхо собственных слов, игнорируя ее слова. – Хочешь роль?

– Что? – хрипло переспрашивает, прижимаясь к стене спиной.

– Я предлагаю тебе роль в новом фильме, – задумываюсь и называю имя самого перспективного режиссера. Мне ничего не стоит устроить ей это. Просто потому, что я так захотел. И хочу ее купить, так как чувствами мне до нее не добраться.

Тишина вновь взяла пространство кабинета в свои владения. Но ненадолго.

– А если я откажусь? – осторожно задала вопрос Снежинка.

– Знаешь, – сделал еще один шаг к ней, коснулся ее скул большим пальцем, впитывая в себя ее тепло и оставляя на ней свой отпечаток. – Я тут узнал недавно о сущем беззаконии: мальчика одного, Даниила, не дают приличной семье усыновить. А они, между прочим, собрали все документы, комнату обустроили. Бедная пара. Может быть, им помочь? Я же не изверг, – сделал паузу, – Дар–р–рья.

Побледнела еще больше, в глазах заблестели слезы.

– Думай, Дааааша, думай, – палец соскользнул вниз, к ее манящим губам, легко провел по бархату кожи, собирая своей плотью ее дыхание.

– Я согласна, – она посмотрела мне в глаза, а в них страх, злость и вызов. Они горят, не боясь, что хозяйка их растает, словно снег на солнце.

– Отлично, – я отошел от нее, словно бы потерял к ней интерес, а на самом деле… О, на самом деле все куда сложнее.

– Теперь вы меня отпустите, да?

Отпустить – это последнее, что я хотел бы с ней сделать.

– С чего ты взяла? – сел обратно за стол, откинулся на спинку кресла.

– Я же согласилась. Я…

Рассмеялся. Святая наивность. Но и в этом было что–то такое, то, что заставляло хотеть ее еще больше. Чистая. Невинная. И в моей власти.

– Заключаем договор, Дарья. Ты подчиняешься мне, говоришь на все мои желания “да”, а я, так и быть, закрываю глаза на небольшой инцидент. И даю тебе некоторую свободу.

– Вы не можете так… У вас нет права… – ее глаза наполнились слезами, медленно потекли вниз, к тонкой шее. Прикасались к ее коже, а я пока не мог.

– И не советую убегать. Ради своего же блага.

И Снежинка своими молчаливыми слезами согласилась, даже не задумываясь, что это ее цена. Потому что деньгами ее не взять.

ГЛАВА 4. ДАРЬЯ. КУКЛА В ЕГО ВЛАСТИ

– Я ведь тебя убил.

– Нет. Всего лишь забрал жизнь.

(с) “Декстер”

Пробуждение вышло страшным. Дико страшным, когда стук сердца слышишь в висках, а горло стиснули когти страха – не можешь произнести ни слова, лишь смотреть на свою судьбу широко раскрытыми глазами. И молиться, хотя я никогда не была религиозным человеком. Потому что я хотела жить, потому что Даня хотел жить. И я разобьюсь в лепешку, но обязана выжить – чтобы на одной разбитой надежды больше не стало.

Меня украли. И вместо водителя – милого старичка с аккуратной бородкой, сидел широкоплечий мужчина в темном костюме. В глазах его бесстрастие, лицо постное и словно бы неживое. Четверо таких же окружили машину с двух сторон – по два амбала у каждой двери.

Меня трясло и лихорадило. А тот, что сидел за рулем, увидев, что я проснулась, сказал: