Можно ли выстрелить в небо и не попасть в птицу?

(Двадцать шестая апория Зенона)

Никто не услышит шагов его,

Он появится со стороны ветра.

Когда спросят нас: какое лицо у смерти?

Ответим журавлиными голосами: лицо птицелова,

Идущего за нами след в след,

Изгоняя нас из вечности в лето.

(Неизвестный поэт эпохи Хэйан)

Молчат ли камни, сброшенные в пропасть?

(Двадцать седьмая апория Зенона)

1.

Дмитрию казалось, что стены комнаты все больше и больше заваливаются вовнутрь, грозя обрушиться в любой момент. С них уже сыпалась душная серая пыль, хлопьями оседающая на пол. Толстяк, сидящий напротив, этого словно не замечал.

– Хотите сказать, – с недоверием цедил толстяк сквозь зубы, копаясь у себя в карманах, – что все это было чем-то вроде шутки?

Дмитрий торопливо кивнул и тут же зашелся надсадным кашлем.

– Маловероятно, – толстяк поморщился и постучал длинными голубыми ногтями по столешнице. – Но – допустим. Вы меня настолько утомили своим нелепым упорством, что я готов уже верить во что угодно, лишь бы поскорее со всем покончить. Давайте начнем сначала.

Он пошевелил в воздухе пальцами. Мулатка, стоявшая у Дмитрия за спиной, вышла из комнаты. Как оказалось, за водой. Она мягко подняла Дмитрию голову за подбородок и поднесла к губам стакан. Дмитрий сделал несколько жадных глотков, опять закашлялся, разбрызгивая воду, и девушка привычным жестом вытерла ему лицо платком.

– Итак, – снова заговорил толстяк, – допустим, что это действительно было шуткой. Однако шутки бывают разными. Согласны? – толстяк растянул губы в иезуитской улыбке. – И конкретно ваша относится к категории далеко не шуточных. Поэтому мне всего-навсего хотелось бы уяснить, кто именно рассказал вам, что картина существует?

Дмитрий чуть не заплакал.

– Никто, – прохрипел он, очень стараясь быть убедительным. – Мы все придумали сами… Ну, пожалуйста! Все придумали!..

Толстяк прищурился, и девушка, оказавшись опять у Дмитрия за спиной, положила руки ему на плечи. Дмитрий рефлекторно дернулся вперед, от чего ремни, которыми он был привязан к стулу, только больнее впились в тело.

– Но это действительно так!.. – заторопился Дмитрий, словно его пришпорили, как беговую лошадь. – От начала до конца – глупый розыгрыш!

Толстяк прищелкнул языком и покачал головой. С минуту он просто смотрел на Дмитрия. Точно так же – задумчиво и как-то немного грустно – он наблюдал, как мулатка привязывает Дмитрия к стулу и демонстрирует умение причинять невыносимую боль.

– Нет, – сказал он убежденно. – Это исключено. Прецедентов интуитивного присоединения к игре не было и не могло быть в принципе. Вы пытаетесь меня обмануть.

– Нет же! – у Дмитрия из глаз брызнули слезы.

– Прекратите, – вяло отмахнулся толстяк. – Все эти ваши сопли и стоны меня ни в чем не убедят. Я привык верить в логику происходящего, а логики в ваших поступках не наблюдается совершенно. Допустим, вы действительно затеяли продажу несуществующей картины исключительно ради забавы – готов поверить: идея не новая и не требующая особых взлетов мысли. И все же, как человек вполне разумный, вы бы следовали хоть каким-то критериям правдоподобия, не так ли? А что же мы видим? Обычно в подобных случаях выбирают имя редкое, небанальное, но в то же время – авторитетное, вроде Кранаха-старшего, Гольбейна или хотя бы Ганса Мемлинга, но ваш выбор можно назвать как минимум странным, если не сказать парадоксальным. Скажите мне, ради Всевышнего, – почему именно Мани?

Дмитрий не успел ответить – толстяк остановил его небрежным жестом.

– Впрочем, ладно, вы человек начитанный, и подобная мысль, если отстранится от деталей, вполне могла прийти вам в голову. Но! – толстяк уперся руками в стол и наклонился вперед, обдав Дмитрия теплым коньячным запахом изо рта. – Зачем вы прибавили, что картина говорит голосом Бога? Это ведь довольно странное дополнение, не правда ли?

Дополнение, возможно, было действительно странным, но их с Виктором это совершенно не волновало – им просто вздумалось устроить себе развлечение. С глубоким погружением и всплесками адреналина.

Началось все с непреодолимого желания утереть нос Даше, возлюбленной жене Дмитрия, которая года два назад бросила профессиональные занятия живописью и переквалифицировалась в арт-дилеры. Это обещало совсем другие деньги при экономии сил и времени, причем, у нее сразу стало неплохо получаться. Но в один прекрасный день, окрашенный светлыми тонами очередного периода заслуженного безделья, им вдруг стало абсолютно ясно, что они на месте Даши смогли бы лучше. Гораздо лучше!

Виктор – друг и соратник – прикрыв глаза в азартном возбуждении, развивал идею от простейшей начальной мысли «Продать можно даже то, что вообще – понимаешь, вообще! – не существует!» до конкретного предложения: «Спорим?»

Пари заключили на следующих условиях: если за два месяца они находят клиента, готового выложить единицу и шесть нулей в один ряд в твердой волюте без единого взгляда на товар, Виктор празднует победу в любом ресторане за счет проигравшего и в скорбном присутствии последнего. В обратном случае, ситуация та же, но платит уже непосредственно убедившийся в своей наглой самонадеянности Виктор. В любом случае, интеллигентной пьянки было не избежать.

Они быстро составили договор в двух экземплярах, подписали красными чернилами, символизирующими кровь, и Виктор тут же запечатал свой вариант в еще наполовину полную банку с хорошим молотым кофе.

– Все, – сказал он, потирая руки, – процесс пошел! Сейчас все завертится!

Дальнейшее Виктор видел себе так:

– Врать будем по-крупному. Как говорил известный писатель-публицист Адольф Шикльгрубер, люди не верят в мелкую ложь, зато охотно верят в великую. Что из этого следует? А следует из этого то, что нам нужно громкое имя – это раз! И хорошая легенда – это два. Какие имена ты знаешь?

– Даша, – ответил Дмитрий с нежностью.

– Мимо, – отмахнулся Виктор. – Ничего личного, но ее картину нам за миллион не продать. Давай кого-нибудь из общепризнанных.

– Левитан.

Виктор почти обиделся:

– Я, конечно, понимаю, что ты не заинтересован в моей победе, но если мы играем по-честному…

– Ладно, – остановил его Дмитрий. – Был такой персидский художник Мани, слышал?

Виктор не слышал, поэтому Дмитрию пришлось кратко изложить историю: третий век, Персидское царство, сначала художник, потом – Пророк. Точнее, последний из Пророков.

– Ну, вот! – пришел в восторг Виктор от услышанного. – То, что надо! Можешь, когда хочешь! То есть, он основал собственную религию?

– Не просто религию, – уточнил Дмитрий с гордостью за своего протеже, – а мировую религию. Но что для нас самое ценное?

– Что же?

– А то, что от этой самой религии пошли чуть ли не все тайные общества в мире. Всякие там катары, розенкрейцеры, масоны и иллюминаты. Понимаешь, что нам это дает?

Виктор сделал вид, что, конечно, понимает, но, тем не менее, ненавязчиво предложил озвучить вытекающие потенции. Так сказать, для синхронизации концепций.

– Смотри, – пояснил Дмитрий свою мысль. – До нашего времени, как принято считать, ни одной картины Мани не дошло. Почему? Ведь их должны были хранить как зеницу ока! Так вот, их и хранили! И хранят до сих пор, какой-нибудь таинственный Октет Посвященных или Всемирное братство Еретиков. Только все равно, даже у них случается текучка кадров. И утечка информации – как следствие. Улавливаешь мысль?

Виктор мысль улавливал:

– Перспективненько! – оценил он. – Значит, так. Я предлагаю для начала продумать легенду…

Они тут же приступили к делу, и все пошло как по маслу, но сейчас Дмитрий никак не мог вспомнить, откуда у них появилась эта идея, что через картины Мани можно говорить с Богом. Кажется, она появилась как бы сама собой…