***********************************************************************************************

Преданные огню записи

Играть на арфе я умел. Какое-то время у меня даже был собственный инструмент, и тогда я пытался что-то исполнять вместе с Кано.

Однако брат быстро понял, что играю я лучше него, а такое пережить «лучший менестрель Валинора» не мог. Он начал всячески мне пакостить, например, смазывал струны воском.

Однажды я застал брата за этим занятием и, взяв его арфу, стукнул пару раз ему… Куда попал. Макалаурэ не остался в долгу, и в итоге мы оба остались без арф. Однако не могли же принцы из Первого Дома Нолдор позволить себе сидеть без музыки, поэтому мы сделали вид, что пришли в гости к Финдарато, а сами стащили его инструмент.

И тут возникли две проблемы:

Финдарато слишком громко плачет, и арфа только одна.

Если со второй проблемой справиться было реально, играя по очереди, то с рыдающим на весь Аман Артафиндэ оказалось сложнее.

Мы тогда ещё не знали, что братоубийство у эльфов — обычное дело, поэтому не знали, как поступить. Не отдавать же ему обратно арфу, а успокоить как-то иначе не получалось. Чем мы только не угрожали… И постричь, и в лужу столкнуть, и что-нибудь неприличное на лице нарисовать несмываемой краской…

В итоге решение принял отец, и не в нашу пользу, напомнив, что брать чужое нехорошо.

Арфу пришлось отдать, и — самое страшное! — нас заставили ИЗВИНЯТЬСЯ! Это вообще неслыханно!

После этого я решил, что музыка не для меня.

========== Какое решение вы считаете самым сложным в вашей жизни? ==========

После многих столетий благополучной жизни, когда самым трудным выбором было решение - выполнять поручение отца сразу же или можно немного повременить — вдруг забудет или передумает загружать работой над очередным проектом именно меня, произошло событие, превратившее оставшийся, ничтожный по продолжительности в сравнении с уже прожитым огрызок жизни в бесконечную череду принятия решений. Одно тяжелее другого. Только сложность состояла не в выборе, как можно подумать сначала. Судьба не была столь любезна, чтобы предложить варианты.

Решение всегда означало одно — сделать шаг. Каждый раз требовалось то же, что и в предыдущий. Менялись только декорации.

«На что ты готов, Нельяфинвэ Майтимо Руссандол, — словно спрашивала каждый раз жизнь, — ради данного Слова? Сможешь ли…»

И я отвечал: «Смогу».

На каждый новый брошенный вызов.

Иногда на ответ требовался миг, иногда — разговор, иногда — мучительные дни и ночи войны с самим собой.

Чтобы легко принять сложное решение, нужно быть абсолютно уверенным, что правда на твоей стороне. Тогда нет жалости ни к себе, ни к другим. Можно легко расстаться с чем и кем угодно, бросить всё, что имеешь, и даже больше, ведь это не просто так, это ради правого дела!

Но потом жизнь задала вопрос иначе:

«Сможешь ли продолжить борьбу, если она перестанет быть честной? До этого момента правда была с тобой. Ты считал себя светом. А сможешь ли стать ради данного Слова тьмой?»

Сейчас все подумают о сожженном Дориате. Напрасно! Нападение на королевство Диора не вызывало моральной борьбы. Мне ни капли не было стыдно или жаль.

Почему? Отвечу, что причин очень много. Но сейчас речь не об этом.

По-настоящему тяжело было потом, когда я сам, несмотря на просьбы, почти мольбу братьев оставить борьбу, уже потеряв троих из нас, Феанарионов, повел выживших, веривших в меня эльфов, в Гавани.

Чтобы произнести всего лишь одно слово, столько раз сказанное, потребовалось усилий больше, чем для всех предыдущих решений, вместе взятых.

Эльвинг и Эарендил никак не были связаны со мной или моими близкими, я не знал их лично, а все из их окружения, кто мог вызывать мою ненависть, уже были убиты. Эарендил и Эльвинг не сделали мне ничего плохого.

«Сможешь ли…» — «Смогу!»

Заставляя себя не слышать братьев, оставшихся в живых друзей и собственную совесть, слово было сказано:

«Выступаем!»

========== Плачь о братьях (одном из них) ==========

Самое страшное: когда боль в ранах, полученных в бою накануне, вытаскивает сознание из одного тяжёлого сна в другой, который называется реальной жизнью.

И, привычно обрабатывая рваную, разрезанную и обожженную плоть хоть чем-нибудь, что поможет вздохнуть без стона сквозь сжатые зубы, понимаешь, что свет погас навсегда.

До этого момента мне казалось, что в Арде есть хоть какая-то справедливость. Её чудовищно мало, но она всё же есть. Я думал, что, находясь в Ангбанде, пролил с избытком напророченные мне бессчетные слёзы. Но жизнь снова ударила по самому больному: битва проиграна, потери огромны, Союза больше нет, наших земель тоже. А я снова жив и должен продолжать следовать Клятве.

Я снова жив. И снова благодаря ему — моему кузену, сыну того, кого я ненавидел, кого мой отец презрительно называл «полубрат».

Финьо…

Когда-то он был просто очередным ребенком в нашей огромной родне, которая себя семьёй не считала. Это был «ещё один младенец», годившийся мне в сыновья. Что мне до него?

Потом Финьо подрос, стал часто гостить у нас, пел песни вместе с Кано, играл со своими ровесниками Амбаруссар, одновременно восхищаясь нашим отцом и сторонясь его.

А когда вражда разделила Дома Нолдор окончательно, мы практически перестали общаться и не виделись много лет, я лишь слышал иногда, что Финьо более других эльфов Второго Дома интересуется военным делом, увлечение которым тоже пошло от моего отца — об этом не забывали напоминать в укор.

Иногда мне кажется, Финьо любил «полудядю» сильнее, чем мы, его родные сыновья. Но для нашего отца он всегда был только «сыном полубрата», даже после того, как спас нас в Альквалондэ, когда Тэлери сбросили на порт град стрел.

***

Боль, вгрызающаяся в раны, мешает думать и чувствовать сердцем, поэтому её не хочется унимать. Пусть лучше болит обожжённая рука, рассеченная щека и исполосованное плечо.

Род Феанаро — пламя. Но, в отличие от огня погребального костра, нам не всё равно, чьи тела в нём обратятся в прах.

После плена мне было тяжело общаться с Финьо, ведь он искалечил меня, заставил жить с болью и страшной памятью. Я просил избавления, молил о смерти, но брат решил мою судьбу иначе. Да, что угодно лучше, чем пытки Моргота, но я смотрел на Финьо, и не мог быть ему благодарен, ведь… Моргот тоже калечил меня и заставлял жить.

Финьо это чувствовал, и делал только хуже: он постоянно пытался мне что-то доказывать, словно извиняясь. Чудовищная нелепость! Это не должно было происходить, и я старался избегать общения со своим спасителем вне военных советов. Однако, принимая решения, всегда оглядывался на него. Что подумает Финьо? Он ведь… Честный. Справедливый. Он не потерпит лжи и нечестной игры.

Но теперь его нет, а я живу. С болью. И моей Клятвой. И мне больше не на кого оглядываться. Моя совесть погибла вместе с Финьо, когда он остался на поле боя, прикрывая наше отступление.

Я пойду вперёд, исполню Клятву, и стану, наконец, свободным по-настоящему.

А пока… Пусть лучше болят раны.

========== Что заслуживает статус сокровища? ==========

Сокровищем всегда считалось что-то, редко встречающееся, уникальное и прекрасное, имеющее особую ценность, нечто такое, что нельзя повторить или сложно добыть.

Но кто определяет степень красоты, ценности и неповторимости?

Когда мы верили Валар, когда владыки Арды пытались казаться для нас хорошими, а заодно готовили эльдар к тому, что отпустят своего любимого брата Моргота, нас пытались убедить в том, что жизнь не имеет исключительной ценности.

«Моргот совершал ошибки, — уверяли нас, — он был словно дитя, только наделённое могуществом. Но ведь жизнь не заканчивается со смертью, и все погибшие возродятся вновь».

Оправдание, построенное на надежде воссоединения с близкими, тронуло сердца, и почти никто не был против пребывания Моргота в Амане.