– Можно зайти в палату? – спросила дочь и часто-часто заморгала, пытаясь не заплакать.

– Нет, этого нельзя.

Коридор, лестница, люди – всё поплыло перед глазами, закрывающиеся двери лифта превратились в мутное радужное пятно. Я всё ещё видела Веронику, слышала её голос…

В отделении меня с рук на руки передали постовой медсестре. Та приняла документы, мельком глянула на титульный лист истории болезни и коротко бросила:

– Чурбанова… в четвёртую палату.

Так я узнала «свою» фамилию…

3

Из четырёх коек занята была только одна: на подушке лежал кулёк из свёрнутой одежды, на тумбочке – коричневая косметичка и керамическая кружка с ручкой в виде фигурки лисы.

Первым делом я вытащила из пакета телефон и документы из пластиковой папки, привычно стала шарить по покрывалу рукой, разыскивая футляр для очков, которого не было, разумеется. Очки оказались не нужны: зрение у Милы было хорошим.

Её паспорт… Чурбанова Мила Михайловна, тридцати пяти лет. Зарегистрирован брак с Сергеем Васильевичем Чурбановым тридцати восьми лет, имеет сына Степана, проживает по адресу: улица Космонавтики, дом… квартира… Полис, СНИЛС… Вот ещё свидетельство о рождении, положенное в папку на всякий случай.

Клюева Мила Михайловна. Отец – Клюев Михаил Иванович, мать – Клюева Валентина Константиновна – вот и всё, что удалось узнать о той, чьё тело я вынуждена носить. Аккуратно сложила документы в папку и убрала в тумбочку.

Бедная моя Вероника… Я даже не могу подойти к ней, заговорить, успокоить… Она будет мучиться всё время, пока… пока что? Пока я не вернусь в своё тело.

На чужой койке затренькал-завибрировал смартфон. Я скосила глаза и увидела светящийся экран на покрывале, а чуть дальше, на подушке, спящего ребёнка-грудничка, которого я приняла за свёрток с одеждой. Младенчик в розовых ползунках, распашонке и чепчике с топорщившимися кружевами, спал, зажмурив глазки и сморщив крошечное личико. Как крепко спит, даже телефон его не разбудил. Интересно, а разве можно здесь лежать с ребёнком?

Я подошла, отодвинула подальше телефон и тут заметила, что младенец – девочка, судя по розовому наряду – не дышит, не подрагивают губки и пальчики, не шевелится животик. Коснулась пальцем ручонки и почувствовала не живую плоть, а твёрдую резину. Кукла. Но до чего похожа на настоящего младенца!

Слышала, слышала я про таких. С первого взгляда и не поймёшь, что это не живое дитя, а всего лишь дорогостоящее произведение какого-нибудь мастера из интернета. Вероника говорила, что многие женщины, вышедшие из детского возраста, с ума сходят по таким куклам, покупают им одежду на все сезоны, подгузники, коляски, смеси для кормлений, ну или готовят что-то похожее на молоко из воды и белой акварельной краски. Сумасшедшие… или занять себя больше нечем. Я представила себя, гуляющей с куклой и готовящей для неё смеси из краски и мела, и не сдержалась, улыбнулась.

Распахнулась дверь, и в палату вошла молодая женщина, годящаяся мне в дочери, одетая в белую майку и шорты, с куцым хвостиком волос, стянутых на затылке резинкой. Она кивнула вместо приветствия и заговорщицким шёпотом с улыбкой спросила:

– Не плакала?

– Кто? – опешила я.

– Дочка, Сонечка.

Ну вот, посчастливилось лично познакомиться с такой заигравшейся. Я усмехнулась:

– Нет, не плакала. Куклы не плачут.

– Куклы? А, ну да, она хорошенькая, как куколка. А я переживала – задержали на процедурах. Тебя как зовут? Меня Марина.

– Людмила Павловна, – быстро ответила я, но тут же спохватилась: – Можно просто Мила.

Соседка взяла куклу на руки, заговорила с ней, улыбаясь и сюсюкая, сняла ползунки, поменяла совершенно сухой подгузник на новый, взятый из упаковки в тумбочке. Я следила за происходящим во все глаза.

– Ты не переживай, она у меня спокойная, лишний раз и не пискнет, – подняла голову Марина. – Сейчас я её покормлю!

Она привычным движением задрала майку, высвободила из бюстгальтера грудь и сунула сосок в резиновый ротик куклы. Это уже слишком! Мне захотелось сказать что-нибудь резкое и обидное, что время игр с пупсами давно прошло, чтобы прекращала этот дешёвый театр, убрала куклу в пакет и родила себе настоящего ребёнка для усмирения материнского инстинкта. Хотела, но вовремя прикусила язык: кто я такая, чтобы судить? Здесь, в нейротравме, не просто так оказываются… Приди мне в голову охота рассказать свою историю с чужим телом, то через пару недель окажусь я в областной психиатрической больнице с диагнозом шизофрения…

Марина «покормила» реборна и осторожно, поддерживая кукольную головку, уложила на подушку:

– Как хорошо, что Сонечка на грудном вскармливании, с бутылочками здесь возиться некогда, стерилизовать негде. А у тебя есть дети?

– Да, у меня дочь.

– Маленькая? Сколько ей?

– Для меня она всегда будет малышкой, – отшутилась я. – Как вам разрешили пронести ребёнка в отделение?

– Говори мне «ты» – улыбнулась Марина. – Понимаешь, они все здесь такие доверчивые. Я говорю, что это кукла, и они, представь, верят!.. Нет, конечно, они не сумасшедшие, просто наивные, глуповатые…

– Это врачи-то? – рассмеялась я, но Марина, кажется, не поняла иронии и стала рассказывать, как она сюда попала.

Ей жутко ей не повезло: неудачно упала во время катания с велосипеда, сильно ушиблась, в том числе и головой. В итоге – сотрясение мозга. Ребёнка девать было некуда, поэтому пришлось взять с собой.

Повисла пауза, и по выжидательному взгляду я поняла, что соседка ждёт моей истории.

– Меня сбила машина.

У Марины округлились глаза. Она быстро окинула мою фигуру и, не заметив переломанных рук, ног, вывихнутой челюсти и ран, удивлённо протянула:

– Ты легко отделалась, в рубашке родилась. Знаешь, каких сюда привозят после аварий?

Я опустила глаза, вспомнив своё несчастное тело с дыхательной трубкой во рту, и вздохнула. А эту истеричку Милу автомобиль, скорее всего, совсем не задел.

В палату заглянула медсестра:

– Чурбанова, на анализ. Пешком сможете? Голова не кружится?

Голова не кружилась, и я поправила майку и пошла в процедурную. Сестра натянула тонкие резиновые перчатки, аккуратно и ловко взяла анализ крови, попав в вену с первого раза, а потом проводила меня в кабинет врача, женщины средних лет с холёным лицом и красивой стрижкой. Я присела в предложенное кресло, по привычке опираясь руками о подлокотники, оберегая суставы.

– Чурбанова?

– Нет… то есть да. – Как тяжело привыкнуть к чужой фамилии!

– Состояние ваше в целом удовлетворительное, повреждений костей черепа нет, – сказала врач, бегло листая историю болезни и просматривая снимки. МРТ вам делали?.. А, вижу, делали… Место работы не записали, – она увидела пустую графу и нацелилась ручкой. – Где и кем работаете?

Я замешкалась всего на секунду:

– Не работаю, домохозяйка.

Работающая женщина вряд ли окажется на улицах города в дневное время, да ещё и с ребёнком, поэтому рискнула предположить так. Хронические болезни и операции отмела сразу, из детских болезней назвала ветрянку, ребёнка оставила одного, поскольку он один и был вписан в паспорте в графе «дети».

В палате я застала умилительную картину: Марина играла с «дочкой», воркуя и тряся над головой маленькой погремушкой.

– У тебя телефон звонил, – она оторвалась от куклы, покосилась в мою сторону. – Сонечку разбудил.

Телефон разразился громкой трелью, едва я протянула руку. На светящимся маленьком экранчике была лаконичная надпись – «Муж».

А кто у нас муж? Вот и он объявился, знакомься, Люся. Несколько секунд я таращилась на экран, не решаясь ответить, пока Марина не начала шипеть, что Сонечка пугается громких звуков.

– Да.

– Привет… Как ты? – Голос «моего» супруга был глуховатым и как будто натужным и сдавленным. Я попыталась вообразить, как мог выглядеть обладатель такого голоса.

– Привет. Нормально, – осторожно ответила я.