Призванная предварить собой начало произведения, по мере своей возможности ввести читателя в начальный курс предстоящих событий, и с самых первых строк захватить его в тиски своего любопытства.

Все самые захватывающие нас события и происшествия начинаются с предварительных разговоров людей с умными лицами на тему обмозгования этого будущего дела, сулящего этим людям с умными лицами и перспективными мыслями насчёт себя и всего мира вокруг, скажем так, куда как лучшее будущего, если бы они о нём вот так рассудительно не задумывались и сейчас его не обмозговывали.

Ну а такие серьёзные разговоры никогда не ведутся на ногах и тем более на ходу (кто-то умный и немного ленивый, сказал, что в ногах правды нет). И это на самом деле очень разумное решение. А то вот так бывает, что ты, как-то раз мысленно преследуя некую крайне для тебя перспективную и оттого важную цель, за всем этим своим глубокомыслием и забудешь о том, что ты не безопасно и удобно сейчас устроился на диванчике, откуда, даже если постараешься, то не сразу упадёшь, а ты сейчас идёшь пешком по какой-нибудь парковой дорожке, где тебе всегда легко дышалось, и до сегодняшнего дня вроде как и думалось (легкомысленно размышлять в таких случаях не возбраняется), и вдруг, в самый кульминационный для себя момент, натыкаешься… Нет, не на удачную мысль, позволившую бы тебе в будущем стать весьма и весьма обеспеченным человеком, а ты натыкаешься ногой на выбоину, – этого предусмотреть и значить предупредить нельзя, – и ты вместо того чтобы стать этим обеспеченным человеком, сейчас обеспечен на долгое время шишкой на лбу.

Так что нет ничего удивительного в том, что такого рода серьёзный разговор, с большими перспективами на будущее, если он пока ещё и не состоялся, но он обязательно и вскоре состоится, то не на ходу, а, к примеру, в каком-нибудь в самом обычном заведении общепита (это чтобы не привлекать внимание людей любопытных до чужого беззаботного будущего – это, как правило, такое будущее, где не нужно будет думать о своём будущем, в общем, если ты хочешь в будущем о своём будущем не думать, ты должен хорошенько о нём подумать в этом своём настоящем). Где можно не опасаться за то, что тебя в самый нежданный для тебя момент ноги подведут. А здесь можно удобно устроиться на стуле, заказать себе чего-нибудь способствующего работе мысли и, вытянув ноги под столом, завести этот столь для всех важный разговор.

Правда не сразу, а для начала нужно поговорить о самых обыденных вещах, чтобы так сказать, настроить себя на нужный лад и прочувствовать настрой собеседников – надо узнать, как далеко они готовы сегодня зайти в разговорах. Ну а как только будет выяснено, что кого и по большому счёту больше всего волнует и нервирует (такие встречи с единомышленниками, где можно обо всём без утайки поговорить, представляют из себя образный сеанс эмоциональной разгрузки), – а люди не особо друг от друга отличаются и всех беспокоят одни и те же вещи, – то вслед за всем этим, если проблема уже назрела для своего обсуждения и решения, и заводится серьёзный разговор по поиску решения этой проблемы.

– Достало меня уже всё! – вдруг, ни с того, ни с сего, громко возмутится один из флегматично настроенных посидельцев, треснув кулаком по столу. Правда всё это, ни с того, ни с сего, есть только видимость, тогда как на самом деле, жизнь под постоянным давлением внимательности второй домашней половины к каждому шагу этого возмутившегося собеседника, к этому уже давно его подводила. Ну а когда чашки на блюдцах на столе отзвонились, то никто из собеседников и товарищей этого взорвавшегося человека, не стал ему предъявлять претензии по поводу своего испачканного костюма или рубашки, на которую пролился кофе из чашек, а все отлично понимают (из предварительного разговора это выяснилось), что послужило причиной этой его вспышки и что он просто уже не мог сдержаться, находясь на пределе своих нервов.

И тут, как правило, слово берёт самый рассудительный из всех собеседник, имеющий на всё свои мысли и суждения, отчасти смелые, а бывает, что и слишком дерзкие. И этого рассудительного собеседника, под давлением западного менталитета, склонного всё криминализировать в чтиво, назвали бы мистер Мутный, что отчасти верная оценка, так как он был для многих сложной и непонятной фигурой, но географические особенности места нахождения этого питейного заведения настаивают на другой именной транскрипции этого рассудительного человека, в одних кругах зовущегося господином, а среди его ближнего круга товарищем. Где первые, те, кто находился дальше от товарищей, а среди господ особой близости никогда не наблюдалось, в общем, кто настаивал на звании господин, звали этого господина не в пример западной ментальности господином Прозорливым. И не просто Прозорливым, а провокационно таким дальновидным.

Что же касается его близких товарищей, то они были ближе всех к истине, называя его по данному ему от рождения имени, Иван Павлович, при этом за его спиной не забывая называть его товарищ Хаос. Уж больно он был категорично настроен к сложившейся системе человеческих отношений. – Порядком не люблю я весь этот порядок. – Вот прямо так, никого не боясь и, даже не опасаясь, заявлял товарищ Хаос.

– Вот значит как. – Многозначительно так скажет этот рассудительный человек, из глубины себя посмотрев на своего нервного товарища, мгновенно привлеча к себе общее внимание (все знают, что от него по любому поводу можно ждать интересного предложения). А рассудительный человек, Иван Павлович, и не спешит тешить всеобщее любопытство, всё больше интригуя их своим задумчивым молчанием, где он чайной ложкой помешивает чай в своей чашке, которую он предусмотрительно взял в руки и тем самым миновал общей участи, быть облитым. И вот когда его товарищи по столу уже начинают от нетерпения ёрзать на своих местах, то тогда он заговаривает.

– А ты её убей. – Говорит этот рассудительный человек, Иван Павлович, вгоняя своих товарищей в удивлённое непонимание им сказанного и самого него. Что заставляет их обратить повышенное внимание на этого своего рассудительного товарища, демонстрирующего сейчас совсем другие качества, не связанные с разумным подходом к этому, крайне важному для его близкого товарища делу.

– Хотя как на это дело посмотреть. – Посмотрев внимательно на Ивана Павловича, придерживающего сейчас трудно объяснимого подхода к своему близкому товарищу (он пока не представлялся, так что возьмём на себя ответственность по его об именованию – назовём его Вред Вредыч), и, не обнаружив в нём ни капли сомнения, ни причин беспокойства за себя, приходят к такому решению остальные сидящие за столом люди и переводят свои внимательные взгляды на этого недовольного своей жизнью, Вреда Вредыча.

И как сейчас же выясняется, то у товарищей Вреда Вредыча, нет единого мнения и взглядов на него и отстаиваемую им позицию, человека недовольного своей жизнью и кого всё достало. И если уж быть откровенно честным с самим собой, то товарищи Вреда Вредыча, в самом мягком случае считают, что он в конец зажрался, раз проявляет такое недовольство своей, полные закрома счастья жизнью, и в более категоричном случае, к которому склонялось большинство из здесь сидящих, то они всецело поддержали бы милую супругу Вреда Вредыча, Марту. Конечно, не без своих сложностей и вредного характера качеств, но таковы уж все видные индивидуальности и чужие жёны, всегда очень заманчиво и привлекательно выглядящие со стороны для не своих мужей. Где Марте приходиться терпеть этого, одно беспокойство и вред, Вреда Вредыча, и которой только за одно то, что она терпит возле себя такого беспокойного человека, памятник при жизни нужно установить (когда дело касается установления истины, то у Вреда Вредыча друзей и товарищей нет).