ПУШКИН

1

Что Пушкинская лень – усталость

от избытка чувств, от наваждения забот,

а может, просто передышка,

остановка в водовороте будущих

предчувствий, где, затаив дыханье,

душа поэта ждёт начала, когда уже

воспоминания змеиным жалом

лечат сердце, нагая осень за окном,

и чистый лист не дышит, замер,

и в этот час перо поэта оживает

и мчится по снежной глади, и время

у станционного смотрителя

на службе состоит, и дворовые

топят баню до красного бела,

но что до этого поэту, бежит

без устали, без цели в упряжке строк

по чернозёму вдохновенья до утренней

звезды, ещё мгновенье – и он рукой

её коснётся, но гаснет ночь, и вот

уже звезда снежинкой тает, и рассвет

рубашки белой расстёгивает ворот

по-гусарски и пьёт шампанское

с курчавым визави, и дева-лень лукаво

смотрит, когда поэт её коснётся

взглядом, и тут же садится на колени

друга, и Пушкин, ревностью объят,

встаёт из-за стола и деву сонную

ведёт в опочивальню, с него довольно,

пора и честь гусарам знать.

2

Безжалостных событий суть,

несломленной судьбы забавы,

уходят дни в последний путь

по строчкам вверх, к вершине славы.

Дуэль не вызов, а ответ

на эхо прожитых страданий,

в руке убийцы пистолет,

как ворон ранний.

Почтенных книг столпотворенье,

когорта преданных друзей

и кабинет, души творенье,

слов отлучённых Колизей.

Подходят дети, час прощанья,

рука невольно гонит прочь

тень откровенного молчанья,

горит свеча, не гаснет ночь.

Как утомительны минуты,

как оскорбителен покой,

и жизни неземные путы

летят над чёрною Невой.

3

У звёзд – своя печаль,

сродни небесной тени,

и солнца край, и слова даль

воспел твой славный гений.

Ты преумножил тишину,

забвению дал крылья славы,

воспрянул дух в твоём плену

орлом двуглавым.

В уединении нашёл

поля, и рощи, и дубравы,

ветров покорных нежный шёлк

и вечеров скупых забавы.

Скажи, как пишется, поётся

в блаженной вечной пустоте

и как душе твоей живётся

на небывалой высоте.

ЛЕРМОНТОВ

1

Уставший странник

вечных дней,

шестнадцать долгих

нежных лет

ты жил в плену любви,

мечтал о ней,

и солнце проливало дождь

из золотых монет.

На землю падали

скупые вечера,

и ночь скрывала их

под тяжестью

тревожных облаков,

обломков снов,

рассвет-отшельник выводил

неровный нервный стих

и тут же исчезал

в прибрежных водах слов.

В непрошеных людских

задумчивых краях,

где полнолунье

голосом степей поёт

и на подошвах будней

жаждет славы алчный прах,

твоя судьба

из родника страстей

живую влагу пьёт.

И словно гривы

лошадей,

ковыль под гнётом

ветра мчится

в неведомую даль,

к вершинам гор,

хрустальной тишине,

где так привольно жизнь

безоблачная длится

и свет любви горит

в негаснущем огне.

2

С отчаянною болью ты любил

возвышенно, самозабвенно,

ты ангелам и демонам служил,

и кровь неистово текла по венам.

От злобных слухов, сплетен, лжи,

оберегал своё ты сердце,

в чужую суетную жизнь

ты приходил душой согреться.

На равнодушия алтарь

ты положил свои страданья,

и колокол судьбы, звонарь,

будил любви воспоминанья.

В походе на вершину лет

под небом снежного Кавказа

сочился, таял беглый свет

и крылья обретали фразы,

освободившись от оков,

и вили гнёзда в синем море,

в тени косматых облаков,

на радость всем, тебе на горе.

3

Земной несбывшийся полёт,

случилось то, что не случилось,

горчит тягучий сладкий мёд,

когда ничто судьбе не мило.

Зачем любовь твоя другим,

возвышенная, неземная?

Ты столько долгих лет и зим

хранил в душе осколки Рая.

Кто ты такой и как посмел

презреть манеры, нравы света,

поставив выше важных дел

своё призвание поэта?

Ты в лабиринте слов ловил

Жар-птицу солнечных творений,

и в Демона ты дух вселил

мятежных огненных видений.

Пришла пора, зовёт дуэль,

курок нажат, дымится время,

туман рассеялся, как хмель,

и – кануло земное бремя.

4

Что можно выпросить у гения –

тревогу с трепетной тоской?

Ты ждёшь любви и вдохновения

и просишь буре дать покой.

А на земле твоим сомнениям

судьба несёт благую месть:

твоя дуэль – души спасение,

толпой непонятая весть.

Такая долгая дорога –

вёрст двадцать семь и столько ж лет,

немало это и немного,

был – этот, а теперь – тот свет.

Он молчаливей и добрее,

чуть ближе к солнцу, синеве,

он необъятен в апогее

и отражается в Неве.

5

Так неуютно на земле –

сказал не ты,

сказала муза первого поэта,

и ты на смерть его принёс

не хрупкие цветы,

а слова боль отравленному

немощному свету.

С его живой душой

твоя душа роднится,

что жизнь – всего

четыре года путь,

вы встретитесь в краях

неведомой столицы,

где так легко дышать,

где сердцу не уснуть.

На жизнь не свысока,

а с высоты разлуки,

где время спит

на ангельских плечах

не бабочкой,

а вдохновеньем,

стиснув руки,

ты смотришь взглядом

звёздного луча.

Так вышло,

ты забыл слова

и строки на земле,

теперь уж не тебе,

а нам они покоя не дают,

там, где остались мы,

заходит солнце,

прячется во мгле,

и вечера в немой тоске

о гении твоём поют.

БРЕЙГЕЛЬ

Скажи на милость,

когда в твоём сознанье

поселился

безликий увалень судьбы,

предтеча

всех безгрешных

войн,

твой удивительный

народ?

Ты затерялся

средь толпы, ты,

словно Данте Алигьери,

спустился в Ад,

Вергилий нёс,

и в озаренье

баснословном

явился Босх

фрагментами

безумной давки

людей, событий

и зверей

и дарственную

подписал на твоё имя,

оставив

в распоряжении твоём

весь этот хаос сотворенья,

безумный мир

страстей земных.

О, до чего же несуразны

и эта жизнь,

и Вавилонской башни

сон!

Проекция твоей души

легла на холст,

на эти лица,

зима воскресла эпилогом,

повисла в воздухе

победы, и в фокусе

картин земных не видно

солнца, и подкова,

на счастье данная

тоске,

похожа больше на ярмо.

ПИКАССО

Бескомпромиссная

отравленная роль

в игрушечном

пространстве боли.

В каменоломне

африканской, в карьере

форм и красок диких,

ты добывал холста

обломки, осколки

варварской любви,

в губительной

манере, подвластной

лишь инквизиторской мечте

твоей неудержимой

страсти.

Всепоглощающий калека,

везущий к славе

своё тело в коляске

инвалидной

кубизма, в доспехах страха,

в виденьях Герники,

политой кровью предсказанья.