Ноги толкнули в длинный прыжок. Пара стрел царапнула по ногам, но это уже не помешало. Я с наслаждением выстрелил в ворота.

Хрясь! Песок негостеприимно встретил меня, содрогнув все тело. Я не обратил на это внимания. Я ликовал. Они сами изменили правила. Я хотел пальнуть по воротам и пальнул.

Вскочив и закинув за спину пустой арбалет, я зигзагами помчался к воротам, на ходу выхватывая топор.

Наружные ворота остались открытыми, заблокированные кучей тел на полу. Дверка в толще стены захлопнулась прямо перед моим носом. Я вдохнул жутковатого запаха горелого мяса и злобно захохотал, отгоняя ощущение, что меня не пускают, и войти не получиться. Идиотское такое ощущение, возникшее при лязге закрываемой перед носом двери.

Продолжая злобно похохатывать, я зарядил обойму медных оперений.

Засов вроде посередине. Выстрел. Небольшой ярко-белый червячок с гудящим шипением вгрызся в камень и пропал, оставив небольшую оплавленную норку. Втиснув острие Крыла между косяком и дверью, я распахнул ее и на всякий случай отскочил.

Никого. Уходящая наверх лестница.

Освещенная парой факелов комнатка с длинным темным коридором, уходящим в обе стороны.

Я убрал трубку в карман и тяжело вздохнул:

– Черт, как я не люблю Гексен [20]!

Это оказалось хуже.

Двери. Много-много закрытых и заваленных дверей. И никого. Пустые залы, коридоры, комнаты. Совершенно примитивная планировка – два подвальных яруса, четыре этажа, соединенных лестницами по углам квадратного здания. С пятидесятисантиметровыми по толщине стенами. Квадратная одноэтажка во внутреннем дворе, прикрытом козырьками с крыши.

И совершенно никого. И никаких намеков на тайники.

– Да, блин! – безнадежно воскликнул я, падая в большое кресло, стоящее во главе стола в столовой на первом этаже. – Хрен тут кого отыщешь.

Память настойчиво старалась прокрутить ремейки ролика о сожжении девушек и мерзкий липкий обессиливающий страх плескался, опуская руки, перекрывая дыхание и закручивая желудок в узел. Мысли, переполненные пустыми залами и взламываемыми дверьми, опасно балансировали между покурить и подождать, пока все кончиться и отчаянным прыжком в окно. И перезагрузиться и начать заново, чтобы отыскать пропущенный уровней двадцать назад рубильник, было нельзя. Оставалось только тупо колотить шлемом в закрытую дверь.

Тупик.

– Тупик! – сказал я большому обеденному столу и налил большой серебряный кубок из большого же серебряного кувшина.

– Сожгут их. – безнадежно сказал я большой жидкости в кубке и отхлебнул. Вино, всосавшись в язык, разбежалось по мне, смыло с разума липкие сопли страха и мудрый дядечка получил, наконец возможность высказаться.

Информация всосалась, как одинокая капля в пустыню. Но ее хватило, чтобы быстрорастущее дерево надежды ринулось в рост.

– Даун! – рявкнул я на себя и прыгнул к узкому окошку. За окошком светало.

– Просто Даун! – уточнил я, кидаясь к ближайшей лестнице.

Вырезанная Крылом дверь, разваленная баррикада, еще одна выбитая дверь. лестница. Ступеньки, ступеньки, ступеньки. В легких хрипит и булькает, но ноющие ноги несут вверх через три ступеньки. Страх не успеть борется с тяжелой усталостью.

Люк на крышу. Закрыто. И наверняка уже завалено.

Через какой люк они пойдут наверх? Через дальний от меня. И его тоже успеют завалить, пока я добегу.

– Даун! – рыкнул я на себя. – Как всегда, заигрался и проигрался, пока все делалось.

Так. Не время для самокритики.

Крыша. Ладонь камня.

На ходу заряжая арбалет последней обоймой кумулятивных стрел, я понесся в ближайшую комнату со столом и стульями. Страх исчез, вытесненный веселым игровым настроением. Я наслаждался игрой, и мне было по барабану, выиграю я или проиграю. Я просто играл.

Небольшая библиотека. Стол. Шесть стульев.

Оно.

Два стула с грохотом взлетают на стол. Мимолетная неуверенность – попаду ли. Вскочив на стол и мысленно нарисовав в потолке дырку, я пробежался вокруг стульев, наискось стреляя в углы дыры.

В проплавленные дыры донеслись крики. Быстрей, пока не задвинули.

Выронив арбалет, я вскочил на стол и выхватил Крыло. Шварк! Шварк!

Медленно. Медленно!!! Не успею, завалят дырку А если резать?

Перехватив Крыло под самое тускло светящееся лезвие, я нацелил острие в дырку и надавил. Лезвие с противным скрежетом вошло в камень, потускнев. Прибавить мощности. Где там майор злоблин?

– Хартаха харташа хакум!!!

Горло сорвалось на кашель, но Крыло, всосав злобу, ярко вспыхнуло и прошло через камень, как через пластилин.

Вторая грань. Третья. Четвертая. Кусок камня больно ударил по плечу и с грохотом соскользнула стол. На мгновение мелькнуло небо и испуганное лицо в шлеме, а потом дырку перекрыл выпуклый щит.

Удар рукой. Чуть шелохнулся. Кто-то на нем стоит. На краях, чтобы я ног не порезал.

Третий стул. Плечи под щит. Ну где там мое чемпионство школы по приседаниям со штангой?

Щит поддался. Пошел вверх. Потяжелел. Пошел вниз. Я злобно зарычал что-то. Злоба ударила в голову, ослепила, оглушила. Зрение восстановилось, и я увидел отброшенный щит, трех удивленных людей, валявшихся на камнях, и пару десятков копейщиков, бегущих ко мне. Надо было вылезать на крышу, но ноги, оставшиеся внизу дырки. уже не могли ничего, кроме как поддерживать тело прямо. И злобы больше не было.

Я зарыдал от бессилья. Плача, выволок ноги на крышу. Плача, захлебываясь слезами, воткнул Крыло в камень. Всхлипывая, оперся и встал на ноги. Правая бессильно согнулась. Выпрямить. Левая. Выпрямить. Обе. Выпрямить.

Я выдернул топор и вяло отмахнулся от троих вставших. Один отпрыгнул, двое сильно стукнули по воротнику. Ответив тихим рыком, я интенсивнее замахал топором, отрубая нацелившиеся в меня копья.

Первый лучик Солнца выскочил из-за бархана, осветив людей в балахонах, сгрудившихся у лебедок на другой стороне крыши, пару десятков лучников, нацелившихся на меня, и отходивших копейщиков.

Бам! Стрелы дружно ударили в шлем через мгновение после того, как я отвернулся. Я рухнул на камень и согнулся в приступе тошноты.

Я понял, что сейчас меня убьют. Что-то ударило в спину, а потом по всему телу забарабанили удары, покрывая его синяками пластинок, впечатывающихся в тело.

Я почувствовал свое тело. Почувствовал себя где-то вокруг головы этого тела. Почувствовал, что отделяюсь. Потом я вспомнил, что будет после того, как я отделюсь, и откуда-то хлынул последний резерв паники. Дикой, смертной паники, остановившей сердце, стянувшей легкие и отрезавший все ощущения тела – боль, усталость, страх. Был я и кусок мяса, который должен был двигаться.

Тело, махнуло топором, вскочило на ноги в освободившееся пространство.

Плотное кольцо людей.

Зеркала по стенам.

Два пятилучевых креста на другой стороне крыши.

Свет, собранный зеркалами, падает на тела на крестах.

Тела кричат.

Руки, очень далекие и тяжелые, подняли топор и раскрутили его. Ноги, еще более далекие и тяжелые, двинули руки на людей. Провели сквозь стену тел, провели по стене, давая рукам срубить столбы с зеркалами и попадающиеся навстречу тела. Подвели руки к крестам. Топор остановился и рубанул по цепям на руках и ногах. На руках. На ногах.

Тело, соскользнув с креста, повисло на шее. Жаркое дыхание крика ворвалось в меня. Сердце стукнуло.

Меня пронзила боль двинувшейся крови, резь вливающегося в легкие воздуха. Тяжесть повисшей на шее Нат повалила на пол.

– А теперь без меня. – прошептал я и провалился в темноту.

Бабочка. Красивая, невесомо нежная, радостная. Бабочка ярким цветным пятнышком порхала в сером сумраке, легко уворачиваясь от летящих в нее темных липких ниточек. Я очень хотел, чтобы она села мне на руку. Хоть на секунду, хоть на мгновение ощутить прикосновение легких цепких лапок и дуновение крылышек.