Время, все же странная субстанция, то оно тянется, будто янтарная смола, стекающая из ранки по стволу стройной сосны, то медленно течет, как широкая спокойная река, а то летит, как быстрая птица стриж. Вот такое странное сравнение однажды пришло на ум. Мне уже за шестьдесят, прожив достаточно бурно и интересно эти годы и вспоминая прошлое, я осознал, какое оно всегда разное. Может быть это возрастное, но у меня сложилось впечатление, что больший промежуток моей жизни, оно все-таки быстро летело. Вот и сейчас не покидает эта мысль. Уже идет пятый месяц нового года, а кажется, только вчера праздновали его встречу звоном бокалов, загадыванием желаний и запуском фейерверков. И вот уже отморозила свое зима, отмела метелями, и весна подходит к концу. Это самое мое любимое время года, время расцвета и надежд. Деревья только распускают свои маленькие ярко-зеленые клейкие листочки, на улице тепло, но нет еще ни назойливых комаров, ни вездесущих мух. Яблони и вишни раскрывают бутоны, являя миру свои яркие цветы, даря надежду на щедрый урожай.

Тихий майский вечер, отцветает черемуха, зацветает сирень, в воздухе запахи одурманивающие. Из небольшой рощицы, находящейся неподалеку, доносятся соловьиные трели. Сижу в беседке, две кавказские овчарки, Лорд и Лора, трутся о колени, и поддевают руки своими большими красивыми мордами, заставляя их гладить, соскучились за день. Рядом, на столбике палисадника, сидит Ласка, красивая черная кошка, с ярко желтыми выразительными глазами, вслушивается в пение соловьев и чириканье воробышков, зорко охраняя свою территорию, всегда готовая поймать какого-нибудь растяпу. По огороду бегает маленький рыжий котенок, ему месяца три, не больше, он появился у нас две недели назад. Пришел в сад и уселся на камушке, рядом с кустом смородины. Его заметила жена, подошла, а он сидит и смотрит на нее, своими большими грустными глазами, она поспешила за кормом, принесла ему немножко мяса, которое он мгновенно проглотил. Супруга взяла этого бедолагу на руки, и принесла мне его показать.

Маленький, жалкий бездомный бродяжка, худой, с ввалившимся брюшком, а я и не знаю что сказать, но знаю только, что животные ревнивы, как и люди, а может быть и больше. Я подумал, а вдруг наша кошка обидится и уйдет, если оставить его дома. Решили мы покормить это маленькое создание и отнести за ворота. Жена напоила его молоком, дала еще немного мяса, и унесла за пределы двора. Вернулась расстроенная, жалко ребенка, но что делать, стали мы из окна наблюдать за тем, что же будет дальше. А дальше, пролезло это маленькое рыжее «чудовище» под ворота. Я сорвался с места, чтобы спасти бестолковое существо от неминуемой гибели, выбежал во двор, супруга выскочила за мной, и мы увидели, как подходит котенок поочередно к нашим большим собакам, обтирается об них своим худеньким тельцем, и идет к нашему дому по подъездной дорожке. Псы в шоке сидят, ничего не понимая. А мы? Мы очень удивлены, если не сказать больше, не зря же говорят, что рыжие – бесстыжие. Пришлось взять паренька домой. Наутро повезли мы его в ветеринарную клинику, оказалось, что еще немного, и он бы умер от истощения и воспаления легких. Наверное, безысходность и побудила его придти к людям за помощью, невзирая на двух огромных псов, которые могли разорвать его в секунду. Подлечили мы его. За время процедур, он стал не только нашим любимцем, но и любимчиком персонала клиники, его даже записали в журнале приема, не как какого-то Ваську или Мурзика, а как Луидора Викторовича. И вот теперь этот Викторович, по имени Золотой Луидор, счастливый, бегает по огороду, то влетая на самые макушки яблони, сливы, или груши, то крутится под лапами своих больших новых друзей, которые к нашему удивлению, сразу же приняли его в свою стаю. Даже Ласка, наша породистая красотка, приняла его, хотя и с настороженностью, и некоторым высокомерием.

Смотрю на всю эту идиллию, наслаждаюсь покоем, вроде бы все хорошо, но что-то немного беспокоит. Может быть, это тоска по ушедшей молодости, а может быть, ностальгия по той стране, которой уже нет. Вот вчера, с удовольствием посмотрел один из шедевров нашего советского кино, фильм «Не может быть», снятый по мотивам рассказов Зощенко. Как там сказал Вицин в одном из эпизодов: «Грубый век, грубые нравы, романтизму нету». А ведь и правда, век грубый и нравы такие же, да и романтизма похоже уже нет. А был же он, романтизм, и жизнь была спокойная и стабильная. Хотя начало века было грубым и страшным, а к середине, век стал вовсе ужасным, вторая его половина смягчилась, и потеплела, и здорово мне повезло, что довелось родиться и расти в это оттепельное время. Я смотрю на свой трехэтажный дом, сад, двор с баней и бассейном, глажу собак, а сам постепенно погружаюсь в воспоминания, которые странным образом выхватывают из прошлого только самое интересное, самое значимое.

Мне четыре года, мы живем, где-то на окраине города. Два двухэтажных, двухподъездных деревянных дома, стоящие буквой Г, и ряд сараев образуют уютный дворик, в центре которого небольшой участок, с высокими деревьями ирги, и густыми кустами боярышника. Вдоль домов со стороны улицы, ровным строем стоят деревья, с раскидистыми кронами, снизу окольцованные ажурными решетками, предохраняющими кору, от гуляющих везде прожорливых коз. Дорожки возле подъездов выложены булыжником. Садик огорожен красивым резным палисадником, в центре – песочница, с ярко выкрашенным грибком над ней, а слева, с краю, большой деревянный стол с двумя рядами лавочек и лампочкой, висящей над ними на тонкой жердине. За этот стол, когда не было дождей и морозов, взрослые дядьки вечерами, садились забивать козла, видимо того самого, который хотел ободрать кору с наших красивых деревьев. Я из песочницы пытался подсматривать, как это у них получается, но так ни разу и не увидел, как они его забивают. Видел только, как сильно стучат они по столу, какими-то черными костяшками, иногда выкрикивая «Рыба», но что интересно, и рыбы там, мне тоже увидеть не удавалось. Я качал головой, и думал: «Какие все-таки странные, эти взрослые».

За домами, в низине, было футбольное поле, на котором местные жители часто устаивали чемпионаты с нашими дворовыми ребятами, а за ним частный сектор с садами и огородами. Дом наш добротный, под железной крышей. В каждом подъезде по четыре квартиры на этаже, и общая кухня на четыре семьи. У нас была небольшая квартирка из двух комнат. Одна совсем маленькая, служившая кухонькой, где стоял столик, два стула, и моя высокая табуретка, другая просторнее, с двумя большими окнами.

В памяти всплыла картинка. На улице зима, канун Нового года. Дома тепло от натопленной печки, высокая елка, почти до потолка, стоит между окнами, разрисованными морозными узорами. Украшена она не только красивыми елочными игрушками и мишурой, но и подвешенными на нитках, мандаринками и конфетами, в красочных обертках. Под елкой дед Мороз, рядом красивый игрушечный автомобильный кран – подарок, скорее всего от него, от деда этого. Я взял это чудо игрушечной техники, пооткрывал дверцы кабины, покрутил крановую установку, даже поднял и опустил, свою старую маленькую машинку, при помощи ворота на кране, зацепив ее крючком, подвешенном к стреле, на прочной веревочке. Поиграл, полюбовался, таким, вмиг ставшим дорогим сердцу автомобилем, положил его к себе в кровать, и пошел подглядывать в приоткрытую дверь, что делают родители на кухне. Они сидели за празднично накрытым столом, в ожидании Нового года, и пока пили чай. Мне был виден только отец. На столе с краю, стояла ваза с грудой кускового сахара, папа, отщипнув специальными щипчиками небольшой кусок, медленно отхлебывал из кружки, облизывая эту маленькую сахаринку. Выпив чай, он положил остаток сахара на свое блюдце, для того, чтобы в следующее чаепитие, снова его использовать. Такое было время, такая была бережливость. Я понял, что им не до меня, и на цыпочках удалился от приоткрытой двери. Подобрался к серванту, тихонько, как мне казалось, пододвинул к нему стул, и, достав спрятанные от меня ножницы, срезал сладкие украшения с елки, те, до которых смог дотянуться. Вернув на место инструмент, я с удовольствием уничтожил свои трофеи, спрятав следы своего налета на елку под кровать, туда, где уже скопилось некоторое количество фантиков и кожуры. Лег я в свою постельку, обнял любимую игрушку, и новый – 1960-й год, я встречал, тихо посапывая в своей кроватке.