========== 12 февраля ==========

— Елисей, — звучит над самым ухом, — давайте сделаем шрифтик чуть побольше.

Виталий Алексеевич наклоняется так близко, что уже касается своей щекой моего виска, и я весь внутренне съёживаюсь.

Блин! Ненавижу! Ненавижу, когда ко мне вот так наклоняются. А ещё одеколоном от него несёт — задохнуться можно. И дался ему этот шрифт.

— По-моему, лучше будет не увеличивать, — выжимаю из себя вежливость.

— Нет, давайте попробуем, — настаивает на своём Виталий Алексеевич, и я начинаю увеличивать.

Виталий Алексеевич Вишневский, директор кондитерской фирмы «Вишенка», со всякими своими визиточками, буклетиками, менюшечками и прочей херотой достаёт меня, наверное, уже месяца три. Шеф радуется — постоянный заказчик. Шеф-то радуется, не ему же приходится по сто раз в каждом макете все двигать, перемещать, уменьшать да увеличивать. А в итоге всё равно приходить к тому, что я изначально и сделал. Времени на эту «Вишенку» угрохивается столько, что с ума сойти можно.

И вот сегодня ему снова понадобились буклетики. Ко Дню святого Валентина, который через два дня будет. Как всегда нужно всё и сразу и желательно, чтобы готово было уже вчера. Ну это ладно, 14 февраля не такой уж праздник, так что сильной запары нет, а вот перед Новым годом — вот это да, вот это настоящий трындец!

Сделав шрифт больше и подвинув надпись, я отстраняюсь и вопросительно смотрю на Вишневского. Солидный, вроде бы, мужик, около сороковника, приличный весь из себя, ухоженный, не расплывшийся, в костюмах всегда. Но вот взгляд у него масленый какой-то. И сейчас он конкретно по мне скользит.

Кхе.

Что-то это как-то… Кхе-кхе.

А не по радуге ли ты, дяденька? Ты давай, дядечка, в монитор смотри, а не на меня зырь. Давай-давай.

Мотаю головой, указывая в монитор, и Вишневский наконец-то утыкается в него, несколько секунд разглядывает и выдаёт:

— Нет, знаете, Елисей, верно вы говорили: было лучше.

Я мысленно пробиваю фэйспалм и переделываю как было.

Начинаю подозревать, что он специально время тянет. Мы скоро закрываемся, а мне в печать ещё дохухры пускать, да я тут ночевать из-за него буду. Етить-колотить!

Вишневский в последний раз любуется макетом, кивает и душевно благодарит. Уже у дверей он поворачивается, снова мажет меня взглядом и говорит:

— Завтра с утра приеду. До свидания, Елисей.

До чего ж противно он моё имя выговаривает. Я и так его не жалую, а Вишневский ещё и тянет: «Елисе-ей». Бр-р…

Вот ведь досталось имечко. Спасибо родакам — назвали. Думали, наверное, что Королевичем все звать будут. Как у Пушкина. Ага. Как же. Для Королевича мастью не вышел, а вот для прозвища Уизли — в самый раз. Рыжий, длинный, костлявый. Всю школу в Уизлях проходил. В общем-то, не самое обидное прозвище, но надоело. Поэтому, когда переехал сюда и поступил в училище, сразу отмёл всех Уизли и прочие поползновения, представляясь коротко — Лис. И прижилось же, приросло настолько, что и тут, в оперативке, меня теперь все только так и называют.

Вишневский едва успевает выйти из двери, как в офис заходит Макс. Максим Жилин собственной персоной. Со стаканчиком кофе из местной кафешки в руках.

Ещё один на мою голову.

Нет, он не заказчик. Хуже. Он со мной работает. Тот ещё выпендрёжник и папочкин сынок.

Вот реально не пойму, чего он в этой полиграфии забыл?

Ладно я. Закончил школу, оттарабанил в училище четыре года, в свои двадцать два ничего лучше не нашёл, чем вот эту конторку, которая располагается в подвале жопы мира и уже полгода тут торчу. Но он-то что? Судя по шмоткам и машине, батя у него состоятельный, судя по фигуре, спортзалы Макс посещает явно не раз в пятилетку. Но вот пришёл примерно полтора месяца назад и всё. Что-то он тогда рассказывал. Какую-то историю про то, что с батей поссорился и тот велел идти жизни поучиться, и вот он типа учится. Я плохо помню, потому что как раз в тот день с большого бодуна был. А шеф в него, как в спасательный круг, вцепился, потому что стремительно подъезжал Новый год, а из дизайнеров остался один я.

Ну теперь нас двое.

Нет, он, вроде, ничего так. Соображает. Звёзд, конечно, с неба не хватает, но работу свою выполняет, много не косячит и с расспросами сильно не пристаёт. Наверное, меня просто бесит его сытость и холеность. И то, что он кофе постоянно жрёт, а у меня на это денег вечно не хватает.

Не, ну правда, где таких только выпускают? Высокий, плечистый, глаза цвета мокрого асфальта, тёмные волосы назад зачёсаны, высокий лоб открывают, а нос и скулы будто бы скульптор ваял. Вот хоть садись и рисуй.

Мда… был у меня один такой, которого хоть садись и рисуй. Нервных клеток после него стало, наверное, вдвое меньше. Так что пусть идут они все лесом.

— Ну и долго же он тебя мучил, — говорит Максим, косясь в сторону двери. — Как специально.

Киваю.

Знать, не одному мне так кажется.

Максим подходит почему-то к моему столу и на свободный клочок опускает бумажный стаканчик. Божественный аромат американо манит к себе, буквально притягивает, и я непроизвольно тянусь носом к стакану, и только потом соображаю: чего это Макс свой кофе мне на стол ставит?

Поднимаю голову, смотрю вопросительно.

Максим улыбается своей звёздной улыбкой и говорит:

— Это тебе. Для бодрости.

— Оу! — вырывается у меня. — С чего такая забота?

— Не хочу, чтобы ты свалился от усталости, — усмехается он.

— Для этого нужно просто взять половину моих макетов, — хмыкаю я.

Максим изображает карикатурный ужас и отрицательно мотает головой.

— И по чём у нас сегодня акция добра? — интересуюсь я, припоминая есть ли у меня мелочь и не придётся ли мне сейчас искать автомат и деньги обналичивать.

— Ни по чём, — кидает Макс, усаживаясь за свой стол.

— Эм-м… Не понял.

Я и правда не понял. Чего это он? С какого такого праздника?

А Максим поворачивается, смотрит на меня и говорит:

— Пей скорее, остынет ведь. Я две ложки сахара попросил положить, как ты любишь.

Сказав это, Макс утыкается в монитор и погружается в работу.

Ну и что всё это значит?

Впрочем, лады. Потом как-нибудь рассчитаюсь, а сейчас действительно пять минут передохну, кофе попью. Тем более, мне его так заботливо принесли.

Беру стаканчик в руки, он приятно греет ладони, держу так несколько секунд, вдыхая горячий бодрящий запах, и делаю глоток. Тепло тут же разливается по телу. Я вытягиваю ноги, откидываюсь на спинку кресла и делаю ещё глоток. Этот глоток проясняет голову, которую, кажется, вконец запутал Вишневский. А от следующего глотка уже и жить хочется.

Всё не так плохо и грустно, а в общем-то, даже ничего.

Нет отношений? И прекрасно. Вот просто-таки замечательно! Нет — и не надо. Мне и одному неплохо.

Работа? Ну работа так себе, конечно. Её может выполнять и дрессированная обезьянка. Творчества в ней ровно ноль. Не на это я рассчитывал, выпускаясь с отличием с отделения дизайна. Но для разбега сойдёт и такое. Полгодика ещё тут отпашу, опыта поднаберусь, а летом пойду дальше искать. Мы птицы, вернее, лисы вольные, никто нас не держит. Благо, что есть, где жить, да и с голодухи не помираю. Прорвусь.

Только вот одна фигня занозой в мозгу сидит, царапает, покоя не даёт. Вчера уже ничего не приходило после того, как я заблочил мудака, но осадочек от его посланий остался тот ещё.

На автомате достаю телефон, открываю вкладку вконтакта и замираю. Несколько сообщений, и самое первое висит от неизвестного с ником Твой Почитатель.

Сердце ухает в желудок, а палец сам за каким-то фигом жмёт на сообщение. Оно распахивается, и я читаю.

Читаю и холодею.

«Хочу тебя. Хочу разложить тебя на кровати и трахать. Вогнать член тебе в задницу, задрать твои ноги, сжать маленькие ягодицы в ладонях и трахать, трахать, трахать. Чтобы ты кричал, не помня себя. Чтобы скрёб пальцами по простыням. Белые. Простыни должны быть белыми. Тебе очень идёт белый цвет. Твои волосы горят солнышком, а в глазках появляется тёплый блеск, они становятся прозрачно-голубыми, как весеннее небо. Тебе очень идёт эта белая футболка с рисунком лиса…»