Омало

"Я опущусь на дно морское,

Я полечу за облака,

Я дам тебе всё, всё земное, –

Люби меня…"¹

М.Ю. Лермонтов

Пролог

Острый, блестящий, призрачный, разрывающий своим кружащим мерным, дерзким одновременно вихрем плотную, черствую скорлупу Небес. Летящий в Бесконечность из Вечности, не ограниченный ни Временем, ни Рождением, ни Смертью, ни даже Бессмертием. Неизведанная сущность, парящая в пространстве, не поддающемся понимаю даже Богов. Его чешуя отражает свет звезд, самых ярких, от них и до последней песчинки во Вселенной и вне ее. Он отражает Себя. Этот свет виден на миллиарды, вечности, внеземные тысячелетия Вне и дальше «Вне». Резвящийся в Отсутствии любого Присутствия, погруженный в Это, Это, которое То. Вечное существо, кто Ты?

Прекрасное, не поддающееся описанию словами, что рождаются в голове. Тебя можно только чувствовать, как ностальгию от звуков шкатулки, тебя можно только пропускать через ощущения, немыслимые для выражений.

Пронзая розовые облака и превращая их в развеянный пух, не оборачиваясь и не возвращаясь обратно, зажигаясь, сгорая, воспламеняясь и воскресая, Сам в Себе, с Глазами, в которых погребены миры, планеты, люди, звезды, Божества. Его глаза Зеленые. Зеленые. Это не цвет, потому что у Него нет цветов. Он Тот, который больше, чем цвет, жизнь, стремление, чем ожидание, боль, страх, надежда. Он как чаша кувшинки, Вечно разворачивающая свои лепестки, Вечно уходящая собой в Безмерность.

Если Шаг – это тысяча жизней, то я прошла уже миллионы Шагов, следуя за радужным следом Его облика, каждый раз шагая все ближе, все выше, но каждый раз недостаточно, чтобы достичь. Каждый раз слишком далеко, чтобы последовать. Всегда видя только след. Кто-то зовет его Туманностями, кто-то астероидами, кто-то Майей, кто-то Тьмой – след Летящего. Его присутствие ощущается в ночном небе, освещенном полной луной, в последнем остывающем луче закатного солнца над океаном, в том, как по вечерам воздух пахнет весной, в неспешном кружении снежинок в метель, в первом смехе, в первом вздохе. Миллиардами Зеленых глаз он Смотрит, Отражая, Пронизывая, Пребывая, не Пребывая, Создавая, Разрушая, вне Слов, вне Мыслей, вне Страхов, Сомнений, Стихий, Чувств, Описаний, вне тех, кто бежит за Ним. Вне. Вне тоже не существует. Это вечная гонка не имеет конца, потому что розовый туман Его облаков увлекает все дальше, с каждым Шагом. Шаг – в бездну, в самый ад, в Боль, в Страх. Шаг – в Небеса. Шаг – еще глубже в Черное. Шаг – еще глубже в Белое. Каждый Шаг – тысяча жизней. Помните их? Я помню их Все.

Он был там, в каждой из них, и каждая была особенная, потому что кроме Его присутствия не были важны ни Страдания, ни Радости. Запахи Шагов мешаются в букеты, букеты пробуждают воспоминания. На каком я Шаге? Где я на лестнице в Его Небесах? Во всех этих снах я лишь мечтаю снова почувствовать, как он присутствует там, где я Шагала, раз за разом. Он Помнит, хотя у него нет Памяти, он Знает, хотя у него нет Знания. Он просто Есть. Там. В этих разных планетах, мирах, жизнях. Я мечтаю также раствориться в тех остроконечных мерцающих осколках, которые рвано режут лиловый туман.

Когда я вспоминаю Его кружащую Суть, я вспоминаю Все. Я помню Все. И Все не имеет ценности. Он – не сходящаяся формула Счастья. Сколько Шагов еще предстоит пройти? Только Он знает. А я никогда не знаю, иду я потому что Он ждет моего прихода или просто потому, что не идти за Ним невозможно? Поджидающий меня в каждом Шаге, оберегающий и безразличный. Все, что Ему нравится, когда я Иду. Каждый Шаг. Люди забывают, я помню. Все Шаги, как карточный домик, они стоят перед моими глазами. Когда холодные океанские волны взмывают ввысь и смыкаются над моей головой, я никогда не Боюсь. По ту сторону я просто сделала еще Шаг, я, окутанная непроходимыми словно трущобы розовыми облаками, вечно видящая тень воспарившего Чудовища. Но когда он опускается… Видишь, как сверкает каждая чешуйка этого речью не передаваемого Существа. Он умеет менять формы, потому что он Форма. Радужный Дракон, разрывающий Небеса. Он спускается и миллиарды Его Глаз отраженных в чешуе смотрят на меня, трогая мои микроатамы словно пальцами, разбирая и собирая меня снова, чтобы потом опять взмыть Ввысь, вызывая разрушения миров, взрывы планет, уничтожения галактик звуком такой громкости, что все мое тело – только этот звук, все мои чувства – эти глаза. Неприкасаемый, Недостижимый, Неиссякаемый, Незабываемый… Всегда Здесь и никогда не Рядом. Всегда Рядом и никогда не Здесь. Рассыпаясь запахами на прошлое, настоящее и будущее. Он Всегда Всегда ждет и Всегда показывается, напоминая. Любовь – это то, что идет из сердца и захватывает все существо. Я не чувствую к нему Любви. То, что я чувствую – это Вся Я, от Смерти до Рождения, от первого до последнего Вздоха, от Шага до Шага, все, что меж этим – к Нему. Рай? Рай это Бесконечность розовых облаков, в которых резвится Радужный Дракон Вечности…

Вступление

Я любила снег и снежные терпкие холодные ночи, окутанные таинством безумия и тёплого, морозного уюта. Первый снег выпал в октябре, всё больше, захватывая, пока он не превратился в снежный ураган чувств, заметающий разгорячившиеся за лето сердца, погружая их в морозную негу грёз. В городе голубоватые хлопья опадали на старые черепичные крыши, ложились вязаными снежинками на хрупкие балконы и мансарды, зависали на фонарных столбах и таяли, таяли в обжигающе тёплых ладонях со шрамами меж линий жизни.

Осенью в Тбилиси по-обыкновению никогда не идёт снег, это аномалия, случающаяся раз в сто-двести лет. Аномально стоять на улице под нависающими над тобой сизыми тросами проводов канатной дороги, запрокидывать голову к разверзнутому, поглощающему мрачными облаками сумерки, небу, скользя взглядом по припорошенной снежком «Матери Грузии», и ловить удивлённо распахнутыми глазами быстро тающий холод Небес. И сердце стучит чаще, а пальцы немеют от пригоршни снега, что млеет в ладонях, и под свободную холщовую рубаху залетает ледянеющий ветер октября, а бездонные светлые глаза всё смотрят в ниспадающее небо, и Космосы отражаются в них…

Я видела его впервые таким. Обнажённым и раскрытым. В этой грубой рубахе, с красными от мороза костяшками пальцев, в разношенных высоких сапогах, штанах, что не скрывали его красивых длинных ног. Кольца его чёрных кудрей безжалостно трепал северный ветер, а острые ресницы подрагивали в такт биения его страстного сердца.

Словно почувствовав на себе мой задумчивый взгляд, он мягко обернулся, серебряные кольца в ушах зазвенели, будто бы крохотные латунные колокольчики на ветру. Я инстинктивно улыбнулась, смущаясь от того, что наши взгляды столкнулись, и мой, пораженный, проиграл. Слишком пронзительный и тяжёлый, он просто сбил меня с ног, выбивая воздух, задержанный в недрах груди, где сердце ударялось, будто волны о скалы, наполняя всю меня одним лишь этим звуком. Незнакомец отвернулся, подставляя тонким, колким снежинкам строгий, будто бы высеченный из камня, профиль, а я так и осталась стоять завороженная, ощущая себя гостьей в большом стеклянном шаре, который пару раз встряхнули нетерпеливой рукой, чтобы с неба падали звёздочки из блестящего картона.

– А я вас везде ищу, – в мои раздумья ворвался яркий грузинский говорок гида, который заметно запыхался. Автобус, видимо, уже отправлялся в обратный путь. Проследив за моим взглядом, он предостерегающе цокнул языком, – с этими осторожнее, такое жулье эти цыгане, шорти што, а не народ!

Мужчина медленно опустил ладони и краем глаза покосился на говорившего, и во взгляде его было столько темного, клокочущего негодования, что им можно было бы наполнить целое бурное море. По телу жаром пробежала волна мурашек: эти глаза прожигали слои моей кожи и калёным железом разъедали сердце. Вздох. И, отвернувшись, я побрела к автобусу, обдуваемая терпкими порывами неожиданной осенней непогоды.