Микаса потеряла счет минутам и ощущение реальности происходящего. Сосредоточилась на монотонных действиях, стараясь не обращать внимания на затекшую спину, ноющие мышцы рук и саднящие ладони. Все пройдет: усталость лечится отдыхом, ну а грязь и чувство брезгливости к смерти можно смыть водой из колодца…

А потом в ее мире, состоящим лишь из камней, мертвецов и глины, появились незабудки. Словно брызги неба упали на раскрытую широкую ладонь. Мужскую. Натруженную. С парой свежих волдырей, которые будут заживать не одну неделю…

Ладонь Жана Кирштайна.

Микаса замерла, не в силах оторвать взгляда от протянутых ей цветов. Небесно-голубые венчики с каплей солнца внутри казались такими хрупкими и беззащитными. И вспыхнувшая было искра радости сразу погасла, погрузив Микасу во тьму. Она почувствовала, почти физически ощутила, как внутри нее разверзается пропасть и она стремительно падает в эту темную бездну, где нет ничего, кроме щемящей тоски. Смятения. Отчаяния. А еще собственного бессилия. Бессилия справиться с собой, чтобы посмотреть в глаза и… нет, даже не улыбнуться… на это ей сил сейчас точно не хватит… хотя бы скрыть от Жана свое разочарование…

Ведь Микасе Аккерман никто никогда не дарил цветов. И сейчас она со стыдом осознала, что если и хотела бы получить такой подарок, то только от одного человека в мире. И этим человеком, конечно, был не Жан.

Какая же глупая, несбыточная фантазия…

Какая глупая Микаса Аккерман. Противная самой себе в этот самый момент. Разве добрый, честный и прямолинейный Жан виноват перед ней хоть в чем-то? Разве не заслуживает он сейчас слов благодарности, улыбки или хотя бы взгляда за крохотный знак внимания и попытку немного поднять настроение? Однако вместо всего этого она, не в силах справиться с собой, будто игнорирует его. Впрочем, как и всегда. Внешне холодная, неприступная, безразличная ко всем Микаса Аккерман… но в душе испуганная и беспомощная девочка, упавшая в пропасть из своих несбыточных надежд.

Однако Жан, ненароком столкнувший ее на дно бездны, сам же и протянул руку помощи:

— Вместо венков, — невозмутимо пояснил он, и когда Микаса все-таки подняла взгляд, то увидела такие же веточки незабудок на каменных горках других могил за его спиной.

Тем временем Жан, так и не дождавшись от нее никаких действий, сам положил цветы на камни, а затем грустно хмыкнул и отвернулся, мазнув перед этим взглядом с Микасы на Эрена и обратно. Будто все понял без слов и почувствовал себя лишним, неуместным.

— Спасибо, — запоздало пробормотала она, но молодой человек вряд ли различил ее тихий лепет.

А потом Микаса услышала хруст. Тут же позабыв о Жане с незабудками, она оглянулась и увидела, как распадается на осколки череп в руках Эрена, который он сжал слишком сильно. И главное, даже не заметил этого, потому что все его внимание было обращено на Кирштайна. Он испепелял его спину полным неприязни и злобы взглядом, и Микасе на секунду показалось, что Эрен — стянутая до предела пружина — сейчас вскочит или выкрикнет что-нибудь обидное. Но Эрен, всегда импульсивный и неуемный Эрен, на этот раз смог сдержать свои эмоции…

Почти сдержать — от черепа остались лишь осколки.

Он спохватился слишком поздно: опустил взгляд и в какой-то прострации уставился на пустые ладони с костяной трухой в них. Вдруг испугался собственной оплошности, грубости, неуважения к мертвым.

Микаса смотрела на растерянного и опустошенного Эрена, а ее сердце, душа, все ее существо заполнялись медово-горьким чувством нежности. Томительной. Скрытой от всех. И потому тоскливой. Обнять бы. Прижаться щекой к щеке. Провести по волосам и сказать тихо-тихо, чтобы слышал только он и ветер: «Я с тобой. Всегда с тобой». Но…

Между ними всегда существовало это проклятое «но».

Но нужно ли это Эрену? Или только ей никак не удается совладать со своей слабостью — желанием быть всегда рядом с ним? Мучиться. Молча тонуть в своей нерастраченной нежности и… любви? Наверное, так называется это чувство, если попытаться выразить его словом. Хотя к чему навешивать ярлыки-слова, она все равно никому об этом не посмеет рассказать. Даже Эрену.

Эрен между тем смотрел на свои ладони, но будто почувствовал взгляд Микасы на себе, потому что неожиданно спросил:

— Микаса, как думаешь, те, кто убил всех этих элдийцев, считали себя чудовищами? Их мучила совесть? Они раскаивались?

— Не знаю… — растерялась девушка. Почему-то ей показалось, что в вопросах Эрена сокрыто гораздо больше смысла, чем она может понять. — Но они вряд ли рассказывали о содеянном в кругу семьи.

— Семья… — Эрен вдруг усмехнулся, а потом задумался и через десяток секунд задал следующий вопрос: — Разве чудовищам, устроившим геноцид, позволительно иметь семью?

На этот раз он не ждал от нее ответа. Он словно обращался к самому себе…

— Членам своей семьи они вряд ли казались чудовищами, — все же сказала она, не уверенная в том, будет ли услышан ответ.

Но Эрен услышал.

— Еще бы. Простить, принять, смириться с грехами — значит стать соучастниками… Такими же монстрами. — Он повернул голову и впервые за долгое время посмотрел на Микасу. — Я не допущу этого, Микаса.

Ей стало не по себе от взгляда, потому что через глаза Эрена в этот самый момент на нее смотрел кто-то другой: будто нечто мятежное, зловещее и демоническое на краткий миг прорвалось с изнанки души Эрена Йегера. И это — огромное и яростное — испугало ее до гусиной кожи на руках и спине.

— О чем ты? — сглотнула Микаса подступивший к горлу комок.

Эрен отвел взгляд, собрал расколотый череп, высыпал осколки в могилу к другим мертвецам и только тогда ровным безжизненным голосом ответил:

— О том, что одного чудовища будет вполне достаточно.

Наваждение пропало. Прежний Эрен — родной, самый важный для нее человек… ее семья — привычным жестом вытер пот со лба и принялся закапывать последнюю могилу в крепости Модгуд перед тем, как покинуть эти черные стены навсегда.

Микаса закрыла глаза, а затем подняла руку и зарылась поглубже в шарф. И правда, прохладно сегодня.

«Простить, принять, смириться с грехами — значит любить, Эрен. Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, всё переносит. И если любовь не видит чудовищ, то просто позволь мне и впредь быть рядом, оставаясь слепой».

Комментарий к Глава 12. Между цветами и мертвецами

Гьёлль — в германо-скандинавской мифологии река, которая протекает ближе всего к воротам преисподней. Через неё перекинут тонкий золотой мост, который охраняет великанша Модгуд.

“Труд делает свободным” — «Arbeit macht frei» (нем.), фраза в качестве лозунга была размещена на входе многих нацистских концентрационных лагерей.

Фрейя — в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны. Здесь Фрейя — название утренней звезды, то есть планеты Венера.

“Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, […] всё переносит…” — библейская цитата из первого послания к Коринфянам святого апостола Павла (1 Кор. 13:7).