© Полупанов В., 2020

© ИД «Вездец», 2020

Мой светлейший папаня так аттестовал лучших в его светлейших глазах людей: «Может, у них и нет трильонов, зато они без мути в душе, и соплёй их не перешибить». Я, сын своего светлейшего папани, именно эти слова под присягой повторяю про Володю Полупанова, с которым всякий раз открываю для себя величие дружбы наново.

Его, моего закадычника ненаглядного Володи Полупанова, истинный пафос – отсутствие даже и намёка на пафос; он мог бы про себя сказать, как один первостатейный пиит: «Мой канон – ирония».

Полупанов обладает снайперской реакцией и, как выяснилось при чтении оного манускрипта, долгой и очень подробной памятью.

С Полупановым у нас свои «печки-лавочки» уже (силы небесные!) почти три десятилетия. Этого могучего стариканыча одним знанием значения слова «детерминизм» не проймёшь. Ему хочется, чтобы человек на поверку оказывался именно Человеком, а не скотиной. Мы и в том сошлись, что, знаете, оченно, зело не любим скотов. Я ещё бы читал Полупанова регулярно, но никогда не мыслил его писателем, да еще «выжигающим вокруг всё живое». Его книженция – и документ, и портрет эпохи; скрупулёзный документ и живописный, выпуклый портрет. У каждой эпохи свои переполохи, и мы с ВП даже с упоением и бестрепетностью участвовали во многих. Надо же, с какой точностью и любовью он их зафиксировал; кондуит, что ли, вёл мой любимый златосердый прощелыга.

Понятно, что «иных уж нет, а те далече», но и славных людей, и людишек потерянных Полупанов живописует упоительно ярко и метко. Например, меня. Я и по сегодня-то частенько изображаю колосса, забывая про глиняные ноги, а представьте, каким упоительно несуразным фря я был о ту пору, в те баснословные времена.

Полупанов иронизирует и по поводу меня, и по поводу Айзеншписа, и по поводу самих времён. И делает это эффектно и эффективно. Меня несказанно радует, что это итоги всего-навсего (но и не менее) промежуточные, а ВП уже так научился излагать, будто к его письму подключили электричество. Я вспоминаю наши приключения-злоключения, наши лукулловы пиры, слёзы и травмы, полученные в битвах за выживание, и светлею рожей. Мой друг пишет точно и истово о своей неистовой временами «жисти», и радует, что он ещё в лучшем смысле не перебесился.

Отар Кушанашвили, 31.01.2020 г.

Как это часто бывает, идея становится навязчивой, если вам её все время нашёптывают разные голоса. У меня такими «голосами» были друзья, которые после публикации постов в фейсбуке твердили мне: пиши книгу. Сначала я не очень понимал: зачем и, главное, о чём? Ведь и так много пишу – на сайт aif.ru и в собственно бумажную версию газеты «АиФ», где тружусь с 1993 года, ну и, конечно, в фейсбук. Да и кто сейчас читает книги журналистов? Толстого с Набоковым редко открывают. Такие сомнения одолевали меня всякий раз, как только я начинал думать в этом направлении.

В 2017 году я выступил на Фестивале молодёжи и студентов в Сочи. По окончании мастер-класса ко мне подошла молодая барышня со словами: «У вас интересный контент. Почему вы не напишете книгу?» – «Наверно, пора», – ответил я. На прощание девушка вручила мне свою визитку, где было указано, что она представляет компанию SpeakersHub, специализирующуюся на «промоушне» и организации гастролей различных спикеров.

«В конце концов, – вспомнил я слова Кита Ричардса из книги «Жизнь», – не нужно плыть против течения, ты не лосось». Если течение несёт тебя в эту сторону, расслабься и получай удовольствие.

Накануне своего 50-летия (27 февраля 2020 года) я основательно задумался на тему книги. И всё произошло само собой. Мне почти не пришлось тянуть себя за уши и специально что-то выдумывать. Я просто садился за ноутбук, вспоминал истории о людях, так или иначе связанных с музыкой. Очевидцем и участником большей их части я был сам, какие-то мне рассказали друзья-музыканты. Часть историй подкреплена публикациями (рецензиями, интервью, репортажами), без которых они были бы неполными или непонятными. А иногда, как в случае с Сергеем Курёхиным, беседа с музыкантом сама по себе – история.

Не всякому журналисту Алла Пугачёва давала большие интервью. Мне в этом смысле посчастливилось. И не один раз. Знакомство с этой великой певицей для меня – знаковое событие. Поэтому не могу отказать в удовольствии процитировать наши беседы с ней полностью.

Интересно было погрузиться и проанализировать причины непростых отношений с Игорем Крутым и Филиппом Киркоровым, вернуться к весёлым гастролям с «Иванушками» и поездкам с Отаром Кушанашвили, наполненным абсурдом. Перечитывая спустя время свои едкие рецензии, обидевшие ряд артистов, понимаю, что я был не так уж и не прав. «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь», – утверждал Есенин.

Всё пытаюсь понять, что повлияло на мой музыкальный вкус, мою любовь и даже страсть к музыке, а в итоге и на выбор профессии – музыкальный обозреватель. У нас дома никто не пел и не играл ни на одном инструменте. Мама рассказывала, что мой биологический отец поигрывал на трубе. Но мне было пять лет, когда батяня махнул нашей семье ручкой и укатил странствовать по квартирам разных женщин. Я его почти не помню. Так что его игра на трубе не оказала на меня никакого музыкального воздействия.

Перекапывая по весне бабушкин огород в посёлке Белые Воды (Чимкентская область, Южный Казахстан), где я провёл детство и часть юности, я слушал и подпевал Владимиру Кузьмину и его группе «Динамик», включая на полную громкость катушечный дядин (Сергея Хорошилова) магнитофон «Нота». Или вытаскивал колонки проигрывателя «Аккорд» на подоконник, открывал окна и заводил виниловый миньон группы «Карнавал» с тремя песнями – «Внезапный тупик», «Пустое слово», «Я знаю теперь». Так я пытался привлечь внимание проходивших мимо бабушкиного дома из школы домой девчонок, которые мне нравились. Позже мама купила мне шестиструнную гитару, на которой я подбирал аккорды к песне «Ветерок» группы «Воскресенье» или пел с завываниями, подражая манере Владимира Кузьмина, песню «Капюшон», хит группы «Диалог» «Скачет заяц в облаках».

Уроки музыки в ташкентском спорт-интернате (РОШИСП им. Титова – Республиканская общеобразовательная школа-интернат спортивного профиля), в котором я учился с 7-го по 10-й класс на отделении футбола, вспоминаю с теплотой потому, что преподавала их озорная Марина Щепетьева. Её занятия были гораздо глубже и шире школьной программы. Петь нам приходилось советскую классику. Не видел в этом ничего зазорного ни тогда, ни сейчас. Из дня нынешнего на фоне одноразовых штамповок, которые становятся поп-хитами нынче, эта классика вообще кажется шедевральной.

Так что на мой музыкальный вкус уроки музыки тоже почти не повлияли. Может быть, даже больше на меня воздействовали уроки Арнольда Наумовича Зисмана, учителя алгебры и геометрии, который был страстным коллекционером музыки. Он мог вместо скучной геометрии посвятить все 45 минут урока рассказу о «Битлз», «Пинк Флойд» или «Лед Зеппелин». Об этих группах информации тогда, в 80-х, было не так много. Поэтому мы слушали его, открыв рты. Мир музыки и музыкантов виделся мне бесконечным космосом, манящей Вселенной.

В старших классах я был секретарём комсомольской организации, что давало мне неограниченный (почти круглосуточный) доступ к аппаратуре для дискотек и музыкальным записям. У меня были ключи от каморки, где всё это богатство хранилось. По вечерам я вёл дискотеки для учащихся-спортсменов, а все свободное время, которого было не так много, составлял сборники, сепарируя музыку. Мой одноклассник Боря Брагинский (отделение спортивной гимнастики) притаскивал из дома бобины с записями «Аквариума» и «Зоопарка», «Кино» и «Наутилуса Помпилиуса», Talk Talk и a-ha, Talking Heads и Depeche Mode, 10 CC и Duran Duran. Мы садились в каморке, слушали волшебные звуки и растаскивали песни на цитаты: «Мы движемся, как призраки фей по трамвайным путям», «Долгая память хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу» (БГ). Помню, как Боря завидовал мне, когда я ему похвастался, что впервые взял интервью у БГ. Говоря откровенно, я сам себе завидовал.