26 мая 2014

Было обычное, майское, солнечное утро. На плите посвистывал чайник, рядом стояла кастрюлька с овсяной кашкой, попыхивала маленькими кратерками. Вот наконец-то чайник закипел, и на всю квартиру разнёсся аромат чёрного кофе. «Ну, всё,– сказала я себе,– пора идти поднимать своих «птичек»». Подхожу к своей дочурке и тихим голосом говорю: «Пора в школу». В ответ – недовольное мычание и, как три года, у нас продолжается один и тот же подъём. Как раненый боец на поле боя, моя золотая «птичка» повисла у меня на руках, и мы последовали в ванну.

Лизоньке было десять лет. Хрупкая, стройная девочка с длинными пшеничными волосами, с голубыми, как море, глазами, с прямым носиком, с губками, как розовый бантик.

Возвращаясь на кухню, я быстренько приготовила сухой завтрак в школу и на работу своей второй большой «птице», которая лежала ещё, посапывая под одеялом, в надежде продлить негу сна хотя бы ещё на несколько минут.

Саша был крепкий, правильно сложенный мужчина среднего роста, с тёмно-русыми волосами, с серыми глазами, нос был прямой с маленькой горбинкой, тонкие губы обрамляли усы и аккуратная бородка.

С большим трудом мы позавтракали, потому что все засыпали за столом, потом, с горем пополам, оделись, заплелись, и две мои птички вылетели из гнезда и побежали в школу, потому что до начала занятий оставалось двадцать минут.

За своими домашними делами я не заметила, как быстро пролетело время, и пора было собираться в школу за своей дочуркой. Всё проходило, как обычно: пришла в школу, дождалась звонка с пятого урока, Лизонька вышла в холл, мы собрались и пошли домой. По дороге обсуждали, как прошёл день, какие оценки были получены, что нового она узнала за этот день. И так, за разговором, мы незаметно дошли до магазина, который располагался недалеко от нашего дома, купили необходимые продукты, конечно же, вкусное мороженое и пошли домой. Выходя на прямую аллейку, которая ведёт к нашему дому, мы услышали, как работают двигатели самолёта. Я подняла голову и увидела над нами очень низко летящий самолёт, и сказала с большой иронией: «Ну, вы ещё начните бомбить!» И самолёт, как бы услышав мои слова, с рёвом развернулся, и ещё раз сделал круг возле нашего дома, и улетел.

Ноябрь 2013

Каждый день, глядя в телевизор, даже не обязательно выпуск новостей, было страшно смотреть на то, что происходит в Киеве, люди как будто сошли с ума: кричали, что Украина хочет в Европу, что хотят европейские пенсии и зарплаты, не понимая того, что простыми словами это невозможно. А другими словами, если залазить в политику, это чёрт ногу сломит во всех этих интригах и расчётах. И с каждым днём это противостояние всё нарастало и нарастало, как снежный ком. Если откровенно себе признаться, разговаривая со своим мужем, мы думали, что до нас, то есть до Донецка, это не докатиться, потому что наш мирный народ не думал и не хотел никаких майданов, никаких «европ» и, конечно же, никакой войны. Но вот этот ком, мало того, что вылился в кровавую бойню на Майдане в феврале, он ещё накрыл и Донецк в марте 2014. Были митинги, разбросанные по всем площадкам города, одиночные автоматные очереди, особенно в тёмное время суток, – это страшно. В какой-то миг у моего мужа лопнуло терпение и он просто, хлопнув дверью, ушёл в ночь. Я себе места не находила, дочку уложила спать, а сама села на кухне, с телефоном в руке, и ждала звонка. Наконец, нервы не выдержали, и я позвонила брату мужа, попросила его, он был на машине, проехать возле нашего обл- и горисполкома и разыскать его в толпе протестующих. Так как они давно были не в тёплых братских отношениях, естественно последовал отрицательный ответ – он его не нашёл. До сих пор не знаю – искал он его или просто соврал мне, что его не было среди протестующих, – это тайна покрытая мраком. И так, без какой либо информации, потому что муж не отвечал на мои звонки, прошла тревожная ночь. Наутро он пришёл весь в копоти, пропахший дымом от покрышек, но сказать что-то утешительное он не смог, потому что этого «утешительного» не было. Всё было плохо. Никто не знал что делать, вообщем – был хаос. И от этого хаоса и махновщины стало ещё хуже, потому что мы не знали, что нас ждёт на следующий день. Вечерами стрельба не прекращалась, даже днём видели людей в военной форме с оружием, и это вызывало страх за наше будущее, и будущее наших детей. Потом были такие дни, как 1 марта – начало беспорядков в Луганске, 12 апреля – уличные бои в Славянске, 2 мая – события в Одессе. Это тоже был большой шок. Эти роковые даты шли одна за другой. Ну и вот настал наш день – 26 мая 2014 года, – страшный день. День, перечеркнувший жизни миллионов людей, которые жили не только в Донецке, но и во всей Донецкой области.

Конец мая 2014

После того, как улетел самолёт, мы спокойно доели мороженое на улице, и пошли домой. Дома, как обычно, начинался послешкольный день. Около двух часов дня тишину на кухне пронзил звонок мобильного телефона. Я быстро нажала на кнопку и на другом конце провода, услышала тревожный, переходящий в крик, голос мужа: «Никуда не выходите из дома – бомбят аэропорт…» До сих пор помню, как меня охватил безмолвный ужас – я стояла возле стола, облокотившись на столешницу, руки свело от страха за мужа, который тогда находился на участке, который был недалеко от аэропорта. Холодящий ужас за ребёнка, который подошёл и обнял мою окаменевшую руку. В голове проносились пулями одна за другой мысли: что делать, куда бежать и как спасаться, если начнут бомбить центр города. Слышна была канонада: она то нарастала, то затихала, то исчезала совсем. Сейчас даже не могу вспомнить, что происходило в тот вечер, кроме радостного события, что муж приехал целый и невредимый. В голове все мысли пошли под откос, как поезд, сошедший с рельс. И потом была какая-то тёмная беспросветная дыра, из которой не было никакой надежды выбраться.

На следующий день ни о какой школе, мужниной работе не могло быть и речи. С самого утра у нас работал телевизор, пульт не выпускали из рук, искали какую либо информацию о том, что произошло вчера. Но только во второй половине дня по какому-то каналу, не помню в какой форме, прозвучала эта информация, что войска ВСУ направляются от аэропорта по Киевскому проспекту в центр. Опять цепенящий ужас парализовал меня. С бешеной скоростью работали мозги: кому позвонить и куда уехать на время из центра. И я остановилась на родной сестре, которая жила ближе к окраине города. И хотя мы были не в очень тёплых отношениях, перешагнув через свою гордость, я, позвонив ей, попросила приютить нас на какое-то время. Она дала согласие. Мы вызвали такси и поехали к ней. Когда мы приехали, я думала, что услышу от неё какие-то слова поддержки тех мыслей, которые преследовали меня вот уже полгода, что этой орущей толпе на майдане, ни то что верить нельзя, а в одну сторону смотреть нельзя с ними. А услышала совершенно противоположное, что мы идём верным, намеченным курсом, что это орущая армада не зомби, которые могут за одну гривну продать и убить свою мать, а люди, которые ведут нас к светлому будущему. Мы очень долго разговаривали на повышенных тонах, но мне переубедить её не удалось. Переночевав, мы утром уехали от неё домой, потому что на завтра у нас были билеты в Крым, и надо было собирать вещи. Так как мы каждый год ездили в Крым, это был последний лучик надежды на спасение, за который мы ухватились, в надежде, что когда приедем обратно, спустя три месяца, всё закончится, и вернется мирная спокойная жизнь, к которой мы так привыкли.

Приехали в Крым без всяких трудностей, пока ещё по железной дороге, поездом Донецк-Симферополь. Не помню в каком населённом пункте, пограничники пришли и проверили паспорта. Ведь Крым уже тогда стал российским. События в Крыму были после Нового года, и опять же по СМИ мы отслеживали, как «вежливые» люди очень тихо и культурно вернули Крым в Россию. После референдума, который прошёл 16 марта, у нас была какая-то надежда, что и в Донецке таким же мирным путём всё урегулируется, и эта огалделая толпа с нацистской символикой никогда не будет диктовать, как жить нормальным людям, будто в Донецке, будто в Киеве. Но судя по событиям в Луганске, Славянске и уже в Донецке у нас мирный сценарий не прошёл.