Литмир - Электронная Библиотека
A
A

"Хлеба и зрелищ" -- издревле кричали народные толпы, ниспровергая принцип "законной преемственности" правовых установлений. "Да приидет царствие Твое!" -- восклицала Церковь на заре средневековья, ополчаясь против земного права. "Моя родина -- выше всего!" -- заявляет боевой национализм, загораясь безбрежными планами и разрывая договоры, как клочки бумажек. "Да здравствует мир и братство народов!" -- провозглашает современный интернационал, объявляя все старое право сплошным "буржуазным предрассудком", подлежащим насильственному слому.

И всем этим лозунгам столь же бесплодно противопоставлять абстрактный правовой принцип, сколь, скажем, нелепо было убеждать христиан ссылками на дух римского кодекса. Иной подход, разные плоскости...

Когда в мир входит новая сила, новая большая идея, -- она проверяет себя достоинством собственных целей и не знает ничего, кроме них. Путь права -- не для нее, она обрастает правом лишь в случае победы ("нормативная сила фактического"). Она рождает в муках, разрывая правовые покровы, уничтожая непрерывность правового развития. Она чревата собственным этосом и способна не только принуждать, но и убеждать.

Впрочем, и нормальные, мирные времена знают подчас "пробелы в праве", не заполняемые формально правовым содержанием, не предусматриваемые конституцией. Как быть, например, парламентарному государству, глава которого (монарх или президент) внезапно заболел серьезной болезнью в те дни, когда министерство теряет большинство в палате и уходит в отставку: новое министерство может быть призвано лишь главой государства, фактически бессильным это сделать, а старое не вправе оставаться у власти после вотума недоверия.

В рамках положительного права ряда парламентарных государств этот вопрос неразрешим, как был юридически неразрешим известный случай русской истории: согласно указу Петра Великого о престолонаследии 5 февраля 1722 года, наследник определяется волей царствующего императора; но сам император спустя три года умер, не назначив себе наследника. Пришлось прибегать к фикции, что он "безмолвно" назначил себе преемницей свою супругу, которая и вступила на престол.

Юристы в таких случаях говорят о "пробелах в праве". Эти пробелы, правовые пустоты, vacua заполняются фактами. Выступает на сцену власть, как внеправовая и сверхправовая сила, руководящаяся в своих действиях соображениями государственной целесообразности. Иногда эти же соображения, как мы видели, заставляют ее действовать даже прямо вопреки "действующему" положительному праву. Разумеется, она должна быть крайне осторожной в соответствующих решениях, дабы суметь отклонить от себя нарекания в духе вышеприведенных слов Иеринга. Обыкновенно она принуждена оправдываться ссылкою на высшие нравственные соображения, или на "историческую необходимость", или на "жизненные интересы государства". И она права: всякому живому и жизнеспособному организму не может не быть чуждым доктринерский, упадочный принцип -- "fiat justitia, pereat mundus".

"Есть два способа борьбы, -- писал Макиавелли, -- один посредством законов, другой посредством силы. Первый свойственен людям, второй объединяет нас с дикими зверями. Государь должен уметь бороться обоими способами. Именно эту мысль тонко внушают нам древние поэты аллегорической историей воспитания Ахилла и других античных государей у центавра Хирона, своим двойным обликом человека и зверя, наставляющего правителей пользоваться по очереди оружием обоих этих родов; ибо каждое из них, не дополненное другим, не принесет деятельной пользы" ("Князь", гл. XVIII).

В настоящее время мы понимаем этот завет великого учителя политики не как бескрылое, ползучее поощрение животной стороне бытия человеческого, а как трезвый, проницательный учет нашей действительной природы и зоркий призыв подчинить ее животные элементы человеческим задачам. Сила не дается природою даром. Сила есть великая, хотя и страшная, вещь, и надлежит ее направить на служение добру. Стихия власти должна быть организована и просветлена под знаком конкретного осознания реальной иерархии ценностей.

Даже нарушая право, поскольку этого временно требует исключительная обстановка, государство продолжает оставаться самим собою. В своей жизни и деятельности оно может руководствоваться не только правовыми началами, но и нравственными, более высокими, чем правовые. Большие исторические движения допускают непосредственное "оформление" именно нравственными, эстетическими и религиозными категориями в гораздо большей степени, нежели правовыми. Нередко движет ими любовь, "которая и жжет, и губит", но которая также созидает и животворит. Право становится тогда орудием, инструментом высших жизненных целей и ценностей, обретает подлинную свою инструментальную природу. Право признано служить благу.

Современное правосознание настаивает, однако, чтобы все эти высшие начала, способные порою прорвать систему действующего права, возможно скорее претворялись воспринявшим их государством в новую правовую систему.

Таким образом, подводя итоги, нужно отметить, что если власть является первичным и необходимым признаком всякого государства, то понятие права следует вводить в это определение с некоторыми оговорками.

Государство есть территориально ограниченное, организованное единство, объединение оседлых людей в определенной общественной сфере. Савиньи писал, что "государство есть форма, телесный образ народного общения". Оно конкретно, оно представляет собою определенную целостность жизненных отношений, социальных связей.

Государство есть общество или союз людей, живущих на определенной территории и объединенных подчинением единой господствующей власти. Таково наиболее распространенное формальное школьное определение.

Проф. Н. УСТРЯЛОВ.

5
{"b":"71707","o":1}