========== Часть первая, в которой церковь сгорела ==========

Преподобный Калеб Андертон закончил проводить утреннюю службу. Он обреченно посматривал на выход из приходской церкви, доставшейся ему в наследство от отца-священника и по счастливой случайности великомученика. Он, слушая беспокойство пожилой женщины о том, что единственная в семье кормилица — корова Мисселина — перестала давать молоко из-за пропущенной неделю назад вечерней службы, сетовал на то, что не успел покинуть святую святых до того, как к нему выстроится очередь из грешников и рабов божьих.

Оставленные на столе часы показывали время обеда. Калеб пообещал, что корова непременно даст молоко, если простоять весь вечер на коленях перед иконами, и расплылся в блаженной улыбке — он вспомнил об отложенном куске вишневого пирога в своей церковной комнате. Пожилая женщина загляделась на его блаженную улыбку и, вдохновленная, покинула церковь с мыслью о грядущем тяжелом вечере.

Калеб был священником церкви в деревушке, расположенной в двух днях пути от столицы. В общем и целом он был доволен жизнью: он имел семейное дело, число прихожан увеличивалось (с юга доносились слухи о том, что в конце этого года появится антихрист), уважение жителей деревни и постоянная прибыль (что вытекало из пункта про прихожан). Деньги благополучно откладывались на осуществление мечты — постройку небольшой колокольни. Работа особого труда не вызывала — утром прочитать текст по бумажке, вечером прочитать, вином из запасов угостить да в воде святой умыться самому.

Отец в детстве утверждал, что у Калеба не было амбиций — как же так, он не хочет отправиться в столицу и уйти в патриархи (все амбиции их небольшой семьи из двух человек забрал, судя по всему, отец, ушедший в монахи, чтобы добиться продвижения по службе, и впоследствии заваленный камнями в горах во время молитвы). Калеб же смотрел на семейное дело более приземленно и понимал, что лучше синица в руках, чем журавль в небе (тем более тогда, когда синица приносит неплохой доход, которому не ведется учет да все держится на честном слове).

Калеб посмотрел на выход из церкви и почувствовал пробежавшийся по спине холодок — чувство, которое не покидало его на протяжении всей утренней службы. Такое с ним случалось ровно два раза в жизни: когда он увидел черта, ворующего яблоки у соседей (тот отдал ему половину добычи, взяв с Калеба слово, что он не донесет на него), и демона, валяющегося вдрызг пьяным на перекрестке и жалующегося на то, что контракты никто заключать с ним не хочет, потому что он «рожей не вышел» (Калеб присмотрелся тогда и решил, что да, действительно «не вышел»). Так что сейчас он примерно понимал — в храм божий пожаловала нечистая сила.

Преподобный, поправив стоячий воротник черной сутаны с белой колораткой, животворящий крест на груди и взъерошив светлую челку, вышел из церкви, стоящей на севере небольшой деревни. Всмотрелся в редеющую толпу прихожан, пытаясь выяснить, в ком из них спряталась нечисть.

Нечисть явилась в виде молодого кучерявого парня — примерно его ровесника — с восторгом рассматривающего стоящий на верхушке купола крест. Тот выглядел как обычный деревенский парень — белая подвязанная рубашка, темно-коричневые штаны из легкой ткани да ботинки из новенькой кожи. Но стоило Калебу встретиться с ним взглядом, его пробил ледяной пот (во-первых, демон был симпатичным, во-вторых, это был демон, который, похоже, не пальцем деланный, раз стоит на святой зем… Калеб вспомнил, что не освещал святую землю, так что та не была таковой — кроме церкви естественно). Он крепче сжал в руке крест и хотел уже направиться к нему, чтобы отправить демона восвояси, как тот пошел к нему навстречу, заставляя Калеба напрячься. Демон, близко подойдя, вытянулся по струнке.

— Месье священник! А я к вам! — широко улыбаясь, заявил он и развел руки в стороны в дружественном (хотя кто знает) жесте.

Калеб принялся вспоминать, покаялся ли он в распитии алкоголя на рабочем месте и в том, успел ли замолить грехи о субботнем прелюбодеянии — да, все было отпущено самим господом богом перед началом службы. Отпущено-то было, а вот вопросы о появлении демона на пороге его обожаемой церкви только сильнее ухватились за сутану.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Калеб, рассматривая светящееся лицо демона, излучающего поистине мирское спокойствие и радость. Калеб пришел к выводу, что нужно экономнее обращаться с запасами вина, потому что — вот, мерещится всякое.

— Тут такое дело, месье священник, — сказал демон и сразу как-то стушевался, становясь маленьким, как тыквенное семечко; он сложил указательные пальцы и, постукивая ими, неуверенно произнес: — Мне бы в рай попасть.

Калеб выслушал просьбу с каменным выражением лица, скрывая за ним шок пополам с недоумением. В его жизни происходили странные вещи — в детстве ему вместе с друзьями пришлось убегать от курицы, в которую по ошибке вселилась демонесса; один из друзей умер — умер от падения со скалы, потому что смотреть нужно было под ноги, а не оглядываться на курицу, но сути это не меняло.

Панихиду по нему проводили всей деревней.

— Устроите? — уточнил демон, поглядывая на священника из-под опущенных пушистых ресниц.

Преподобный постоял, помолчал, делая вид, будто раздумывает над тем, готов ли он снизойти до просителя. На самом же деле он пытался придумать, как от него избавиться быстро и безболезненно — все же у него были дела поинтереснее, чем помогать всяким демонам — например, натирать кресты святой водой.

— Месье священник?

— Я помогу тебе, заблудшая душа, — величественно произнес он (чем больше он использовал в речи красивых и высокопарных слов, тем большим доверием к нему проникались) и обернулся на церковь. — Пройдем в храм божий, чтобы я отпустил тебе все грехи. Душа твоя, которая очистится и будет такой же светлой, как и лучи солнца на заре, отправится к царственным воротам рая.

— Ага, щас, так я и побежал, — совершенно по-человечески надулся демон. — Что-то мне подсказывает, месье священник, что вы хотите меня самым наглым образом наебать.

— Боже упаси, — ужаснулся Калеб и перекрестился, думая о том, что для полного счастья ему не хватало проницательного отродья.

— Мои рассказывали, что если я зайду в церковь, то сгорю. И моя душа отправится не к воротам рая, а к хренам собачьим. А у меня, вообще-то, планы на жизнь.

У Калеба тоже были планы на жизнь: колокольня, любовь деревенских, балующих его подношениями, деньги и беззаботное существование. В нее не входила нечисть, желающая подняться по лестнице на облака.

Калеб тяжело вздохнул. На улице стояла духота, как перед грозой. Небо занесло тучами, отчего даже последний луч солнца скрылся в необъятное серой массе. А демон стоял, выжидательно глядел на него, будто Калеб был ему должен.

— Преподобный Андертон, — подошел к нему пожилой мужчина в подвязанной холщовой рубахе; обычный трудяга, которых в деревне полно (Калеб особенно уважал таких — работали с утра до вечера, в дела насущные не вдавались, вопросами вечными не задавались, зато тащили ему на стол угощения и помогали во всем, в чем бы он не попросил).

Кто-то скажет, что преподобный Андертон паразитировал на чистых душах.

Андертон же заявит, что он попросту не хочет никого обижать — потому что нельзя обидеть доброго человека большим, чем отказаться принимать его подарки.

— Преподобный Андертон, — повторил мужчина, — у вас проблемы? — и приподнял в недовольстве усы, глядя на улыбающегося подозрительного паренька, которого не видел раньше.

— Спасибо за заботу, Февроний, все в порядке, — произнес Калеб, перекрещивая мужчину. Тот поклонился преподобному и, продолжая недоверчиво смотреть на незнакомца, отправился к забору, но так и не вышел за его пределы, явно что-то подозревая.

— Ты пугаешь этих добрых людей, — покачал головой Калеб; он мог бы в назидание потрясти пальцем, но опасался, что демон может его откусить — всякое бывало. Отец рассказывал, что сестру друга отца его отца троюродного брата съела гусыня; Калеб сомневался в правдивости данной истории, но береженого, как говорится, бог бережет…