Из поселка мы выехали без происшествий. Никита, как я поняла, успокоился и уже нормальным, тихим и спокойным голосом сказал, – Поедем через лес, так будет короче. Там раньше была дорога. И путь срежем и с природой пообщаемся.

Мы с Динарой дружно согласились, в конце концов едем то мы в деревню к его тетке. Но рано мы расслабились и успокоились. Наш тернистый путь к отдыху только начинался. Не проехали мы и километра, как началось. Сначала наш путь преграждали валяющиеся то тут, то там сломанные деревья и кустарники и всякий бурелом. Нам с Динарой периодически приходилось вылезать из машины, чтобы расчистить две колеи через поле, которые Никита называл дорогой. А потом…потом объезжая очередную кучу бурелома, которую мы с Динарой, категорически, отказались расчищать, мы застряли. Воронцов пытался выехать, сдавая то взад, то вперед, чем больше усугубил ситуацию, мы сели капитально.

– Ну и дальше что? – спросила Динара, почему-то равнодушным тоном. В отличии от неё, я не находила себе места от нервного напряжения." Вот я так и знала, что ничего хорошего не получится из этой затеи с отдыхом вне дома. Не зря у меня с утра было плохое предчувствие,"– подумала я, а в слух сказала, – Динар, что, что? Толкать пошли. Да? Воронцов? – ехидно спросила я Никиту.

– Садись за руль, а мы с Динарой подтолкнём, – предложил он.

– Воронцов, ты совсем что- ли? Я и машина…– я сделала удивленные глаза, потому- что панически боялась машин после аварии, виновницей в которой была я сама, так как в тот момент находилась за рулем, и Никита с Динарой об этом знали (об этом вы можете прочитать в моём первом романе (" Как в лучших домах…")

– Динар, садись за руль ты, – попросила я подругу, – А мы с Никитулькой её потолкаем. Да, Никит? – я открыла дверцу машины и спрыгнула вниз. Мои белые кроссовки наполовину утонули в грязи, – Твою ж мать, Воронцов! – чуть ли не плача сказала я, – Динар, а если я сейчас убью Воронцова, ты мне будешь передачки в тюрьму носить? – спросила я подругу и со злостью хлопнула дверцей машины.

–Ой, давайте, толкайте уже, – с некоторым нетерпением в голосе, сказала Динара и пересела за руль.

Я и Воронцов обошли машину и пристроились сзади, налегая всем весом, начали её толкать. Сидевшая за рулем Динара, видимо хорошенечко газанула и из- под колес автомобиля полетели смачные комки грязи, попадая мне в лицо, налипая на волосы и полностью заляпав мой новый, спортивный костюм. Про кроссовки я, вообще молчу. Грязная, липкая жижа хлюпала внутри них.

– Это самый ху…ху…худший день в моей жизни, – сквозь слезы пробормотала я и сквозь пелену грязи, зло посмотрела на Воронцова. Видимо он правильно меня понял, потому- что сказал, – Я постираю. Потом.

– И костюм новый купишь…и кроссовки тоже, -уже сквозь зубы процедила я. Машина газанула ещё раз и выехала из колеи на полянку. Лишившись опоры под руками, я как стояла, так и рухнула лицом вниз. В эту грязь, в эту мутную жижу. Уф-ф-ф!

– Воронцов! Я тебя ненавижу! – в сердцах выкрикнула я, лёжа лицом в грязи. Никита помог мне подняться, поставил меня на ноги и одной рукой держа меня за талию, второй попытался собрать грязные ошметки с моего лица и волос. Ему это плохо удавалось, потому- что грязь хорошо прилипла ко всем частям моего тела. Я посмотрела на испачканное лицо Воронцова и эти его тщетные попытки почистить меня, всё вместе вызвали у меня приступ смеха. И я рассмеялась на весь лес. Мой смех подхватил и Воронцов, а глядя на машину, я увидела смеющееся лицо своей помощницы. Грязные, уставшие мы сели в машину и покатили дальше. Мы ехали, сбиваясь с дороги, заезжая то на поляны, то натыкались на молодой, непролазный лес, но Воронцов находил дорогу, и мы продолжали свой путь дальше. Я думала, что не будет ни конца, ни края нашей поездке, но вот мы выехали из лесного массива на гравийную дорогу. Вдалеке виднелась деревня, два ровненьких ряда домов и два дорожных указателя по обе стороны дороги. На одном из них было написано" п. Горный", это название деревеньки, куда мы держали свой путь, а на другом было написано" Рэхим итегэз",что по- башкирски означает "Добро пожаловать." Радости моей не было предела, – Ну, наконец-то!

– Сейчас приедем, помоемся в баньке и отдохнем, -пообещал нам Никита, положив при этом свою руку мне на коленку.

– Знаешь, что, Воронцов? – зло сказала я и скинула его руку со своего колена, – Иди ты знаешь куда?

– Ку- да-а? – растягивая слоги, спросил он меня и по его смеющимся глазам, я поняла он издевается надо мной.

– Вот, в баню и иди! – конечно же, я хотела послать его куда подальше, по всем известному маршруту, но сдержалась.

– Ой, Наташ, прекрати ты, – начала заступаться за Воронцова Динара, – ничего страшного не случилось. Подумаешь, пару раз застряли, чё такого-то?

– Динар, это у тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, – отрезала я, – Что бы ни случилось, ты спокойная, как танк.

– Конечно, а чё мне переживать то? – как ни в чём не бывало ответила моя подруга.

– Ладно, всё. Давайте, дальше поедем молча, – в приказном тоне произнесла я и добавила, – а то переругаемся, даже отдыхать не начав…

– Как скажешь, молча, так молча. Ты же у нас босс! – поддела меня подруга. Мы проехали ещё минут десять-пятнадцать и въехали в деревню. По обе стороны улицы стояли домики. Некоторые из них были старые и имели не ухоженный вид, со старым шифером на крыше и перекошенным забором вокруг. Некоторые, вполне современные, с пластиковыми окнами, обшитые сайдингом. Были и такие, обшитые досками, но свежевыкрашенные и наличники на окнах, и сами доски, и забор.

На первый взгляд народ здесь был дружелюбный. Бабки, сидевшие возле домов на лавочках, кивали, завидя нашу проезжающую мимо них машину, своими головами в цветастых платочках. Мужчины, попадавшиеся нам по дороге, приветственно поднимали руку, то ли они знали Воронцова, то ли здоровались так со всеми подряд. И, даже, дети, играющие то там, то здесь, махали нам руками и радостно улыбались. Я, сидевшая впереди, на пассажирском сиденье, тоже всем кивала, махала и улыбалась.

На первом же повороте мы повернули на лево и поехали по небольшому, но крепкому настилу через, протекающую внизу речку и выехали на следующую улицу. Как объяснил Воронцов, в деревне три улицы. Та по которой мы ехали вначале, главная и самая длинная улица, а по бокам от неё ещё две, но более короткие улочки. Та на которую мы въехали сейчас, была отделена от главной улицы, речкой. А та, другая, была отделена от неё негустым олешником. Но, как пояснил Никита здесь простой кустарник ольха, называют елоха и тогда получается, что улицы отделяет друг от друга, как бы сказали местные, елошник. Никита сказал, что аборигены делают из этой ольхи-елохи, даже банные веники, но меня уже ничем не удивишь. По роду своей деятельности, я и не такое видела.

Мы подъехали к высокому дому с мансардой и красивыми резными наличниками, которые сразу бросались в глаза. Невысокий синий забор отгораживал территорию усадьбы от дороги. На калитке, в виде арки, была прикреплена металлическая дуга, по которой вились молодые вьюны. Мы вылезли из машины, забрали свои вещи из багажника и вошли в калитку, любезно распахнутую перед нами Воронцовым. Динара шла первая, я за ней, замыкал шествие Воронцов. Шли мы по аккуратной, не очень широкой, выложенной мелким гравием, дорожке, по обе стороны которой росли цветы. Тут были и ещё совсем маленькие росточки осенних астр, и поздноцветущие цинии, и уже процвёвшие нарциссы, и набирающие бутоны ирисы, и богато цветущие пионы. Вот за углом, рядом с крыльцом, прямо под сливом, стоит большая бочка для сбора дождевой воды. Глядя на все это, я как будто вернулась в детство. У моей бабушки, во дворе, всё было точно также. И висевшие на заборе стеклянные банки, и сушившиеся на штакетинах калоши, и маленький летний домик, под одной крышей с крыльцом и верандой основного жилища, и чуть дальше, по дорожке, в большом огороде" домик для раздумий", именуемый в простонародии, уборной. И собачья будка, но уже без собаки, с заботливо смотанной цепью, висевшей здесь же, на гвоздике." В хозяйстве, ведь всё пригодится." От раздумий и приятных воспоминаний меня отвлек голос, принадлежащий женщине, стоявшей на крыльце. Это была невысокого роста женщина, славянской внешности. Одета она была в красное платье, с длинным рукавом, симпатичный синий фартук в мелкий красный цветочек, и несмотря на теплую погоду, в вязанную, шерстяную безрукавку на пуговицах, и в вязанные же, шерстяные носки, на голове её был повязан синий шерстяной платок.