“Главному Прокурору Красноярского края Господину И.В.Пояркову.

Уважаемый господин Поярков Иван Васильевич!

Жители села Ванувара Эвенкийского муниципального района Красноярского края вынуждены обратиться к Вам, так как в селе сложилась крайне опасная криминогенная обстановка. На этом фоне подданные других стран, имеющие лесообрабатывающий промысел в нашей округе, стали активно его продавать.

С 2016 года мы информируем руководство МВД о недостаточности принимаемых ими действий по недопущению преступлений, из которых еще ни одно не раскрыто.

На все наши жалобы – один ответ: недостаточное финансирование полиции.

К концу текущего года немотивированные пропажи участились, что говорит о создании уже организованной преступной группировки.

С каждым разом преступления становятся более дерзкими и открытыми, так как преступники чувствуют свою безнаказанность.

Жители села просят Вас провести проверку хода расследования уголовных дел, возбужденных по фактам пропаж неповинных граждан с полной отработкой всех версий совершенных преступлений.

Просим принять все меры к раскрытию и выработке профилактических мер в целях снижения числа преступлений.

Просим Вас взять под контроль ход расследования уголовных дел по нашему району. Дата: 22.12.2018г.

Приложение: копии писем в МВД и копия листа подписей граждан.”

Дубликат этого тревожного письма лежал в кармане молодого человека, одетого в короткую доху из шкуры белого оленя. Решительными шагами на коротких широких лыжах двигался он по мелколесью, которое едва угадывалось под крепким настом.

Отороченные оленьим мехом лыжи приостановились. Мужчина огляделся.

Сердце столичного жителя дрогнуло.

Молчаливо стояли елки, одетые в снежные шубы. Скорее, это были уж не елки совсем, а фигуры огромных животных, слепленных между собой по двое и по трое с грозной целью – похоронить любого смельчака под многотонным грузом снега со своих ветвей.

– Эх ма, тру-ля-ля, – только и проговорил молодой человек, да и пошел дальше.

Рядом семенила не менее чуждая городу «бесшеяя» фигура. Свойственную национальной сибирской одежде иллюзию давали меховые ее части, слившиеся друг с другом. Этот скафандр изготовляется по целиковой выкройке, включающей в себя все: тулуп, шапку, штаны, унты, рукавицы. Лишь в этаком облачении человек может выжить в тайге при экстремально низких сибирских температурах.

Юркий низкорослый «тайгонавт», окруженный выдыхаемым паром, причитал:

– Это ничего странного, что мертвецы. Ну и ничего. У нас тайга, тундра. Здесь много смерти. Под каждой ногой трупы. Из них растет наша жизнь. Так говорят шаманы. Только если недавно или если мы похоронили родственника, то обходим стороной.

Они пересекли белую пустошь с торчащими прутьями мелколиственника и приблизились к бревенчатому нагромождению, состоящему из «сросшихся» двух изб. Тот, что в белой дохе, сбросил лыжи и шагнул на ближнее крыльцо…

– Погоди, – заорал проводник, так что первый резко остановился. – Опасно! Надо нужные слова сказать!

Тот, что в дохе, оглянулся.

Шевелюра с иссиня-черным блеском показалась ему сверху вороньим крылом. Глаза-щелочки глядели неодобрительно, без маломальского желания сделать скидку на европейское невежество.

Мужчина почувствовал, как заряжается от провожатого непонятным недружелюбием. Это привносило лишнего перчику в его, хоть и рабочую, но довольно экзотическую поездку.

– Мели, емеля – твоя неделя…– буркнул он.

В который раз по приезду сюда, внутри напряглась невидимая жилка. Невольно подчиняясь, он застыл в нетерпении.

– Говори ж! – поторопил он. Досадно, что ему, настроенному главенствовать, чему обязывает положение, приходится сообразовывать свои действия с местным «тормозом». Он добавил тихо, в расчете, что «абориген» его расслышит: – Ох уж эти мне жители тундры!

Хотелось бы употребить модное словечко «народонаселение» – да внутри что-то дрогнуло, будто воспротивилось. И нехотя он снова подчинился, употребив старообразное слово «жители».

Вслед за короткой паузой он толкнул дверь…

– Аум сваале! – услышал сзади.

– Аум сваале, – ответили встречно странным приветствием.

За стандартной деревянной стойкой с поднимающимся почти до потолка оргстеклом в форменной одежде Почты России сидела круглолицая черноволосая смуглянка.

– Здравствуйте. Ручейников Илья Семенович, – представился мужчина. – работник Следственного комитета города Москвы. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь с удостоверением.

– Здравствуйте. Нет нужды… Я вам верю. Очень приятно. Христина Анатольевна Золотарева, заведующая почтовым отделением.

Илья протянул ей письмо.

– Я прибыл по этому заявлению – по факту пропаж людей в селе.

По опущенному взгляду следователь заметил смущение хозяйки заведения.

– Я лишь распечатала письмо на почтовом принтере и собрала подписи, – стала оправдываться она. – Все по просьбе господина Жеребова. Потому что он за главного сейчас. А я..я сейчас, пожалуй, единственный оседлый житель в селе.

– Вот как?..Хм… Ну, неважно. В любом случае сначала я должен переговорить с администрацией. Я правильно понял, что господин Роберт Алексеевич болен, а господин Теодор Иванович замещает его?

– Да. Глава администрации Жернов болеет с 2016 года, и он…очень добр.

– Покуда господин Жеребов не вернулся со стойбища, – сказал следователь, – я решил зайти к вам на огонек.

– Добро пожаловать, – поспешила ответить начальница. – Пожалуйста, располагайтесь!

Гость скинул доху и присел за журнальный столик с самоваром. Скоро он отхлебывал пахучий, заваренный лесной земляникой, чай.

В перерывах между глотками Илья достал из мешка пачку документов, покопался в них, достал фотографию и, обращаясь Христине Анатольевне официально, спросил:

– Итак, госпожа Золоторева, пока отсутствует господин Жеребов, до рассмотрения общего вопроса могу ли я переговорить с вами как со свидетельницей по делу, из-за которого, собственно, я и преодолел немалое расстояние?

Госпожа Золотарева с трудом удержалась от реверанса в ответ на столь церемонное обращение.

– Разумеется. Я в вашем распоряжении.

– Известен вам этот человек?

Следователь показал фото.

– Кто ж его не знает? Это ж…

– Гражданка Золотарева, – сухо предостерег собеседник, – давайте с вами условимся не говорить о том, что вам не известно наверняка, а будем говорить о том, что доподлинно известно. Понимаете разницу?

Гражданка кивнула, сделав такое движение головой, словно ей пришлось проглотить язык.

– Я так понимаю, вы встречали здесь этого человека? Будем называть его «приезжим».

– Пожалуйста, как вам будет угодно, – молодая женщина не смогла сдержать улыбки, несмотря на старание. – У нас всех неместных так называют.

– Так вы его встречали?

– Да. Он заходил на почту.

– Были ль приезжему письма из Москвы?

– Вчера одно было.

– Заказное?. Он получил его под расписку?

– Как же иначе? На то есть почтовый регламент.

– Покажите, если не затруднительно, формуляр с подписью.

– Пожалуйста.

Заведующая подала следователю учетную книгу.

– Вам запомнилось что-то при общении?.. Удивил ли чем приезжий?

– Да он весь удивительный! – живо отреагировала молодая женщина, которой, видимо, в тягость была официальная рутина. – У него любое слово не такое, как у всех. Мнение обо всем свое, а не как в телевизоре… – она виновато взглянула в строгие глаза следователя и резко «скукожила» ответ. – Ой, простите…Сама не знаю, какие такие особенные…особенности. Ну, валенки у него вместо унт. Да-да. Я, представляете, первый раз видела валенки не на картинке из детских сказок, а прямо на ногах! Ещё…ещё он задавал странные вопросы.