– Да видела я ваши секретные данные в открытом доступе на сайте… короче, в архиве. Записала даже. Хотите, результаты покажу? Вот, нашла: в Ленинградской области колхозников-земледельцев мужского пола 2788508, единоличников 425049 грамотных всего 7769714… – Калев Янович слушал озадаченно, – а перепись 1937 года, чтоб Вы знали, забраковали.
– Почему? Методология статистики верная. Содержание переписных листов сам товарищ Сталинн утвердил, – Калев с интересом включился в разговор, позабыв о межвременных различиях.
– Да не знаю. План по врагам народа, наверное, недовыполнили. – Ыхве при этих словах испуганно вскинул брови и жестом попросил приглушить звук. – Есть версия, что предполагаемый прирост населения не оправдался. Получилось примерно на восемь миллионов меньше расчётной цифры. Всех наказали, главных статистиков признали врагами народа. Многих уволили без «товарища»3, значит, тоже враги. Назначили новую перепись в тридцать девятом.
Ыхве сник и горестно качал головой, как будто и сам он ждал такого исхода. Потом с обречённостью в голосе произнёс:
– Я честно делаю свою работту.
– Я тоже. Послушайте, есть ещё способ доказать, что я из две тысячи двадцатого. Вот, я пишу цифру, которая у Вас получится по графе «единоличники». Вам не показываю. Смотрите, сворачиваю и кладу вот сюда. Когда подсчитаем, вы убедитесь, что я никаким другим способом этого знать не могла. Итоги подвести не позднее одиннадцатого? – я киваю на кипы ведомостей и переписных листов.
– В целом по Псковскому округу не позднее 20 января.
– Найдёте мне носки какие-нибудь и другую одежду?
– Сейчас лишней одежды нетт. Опасно спрашиватть в деревне.
– Что, не знаете, как записать человека, который есть в наличии, но ещё не родился?
– Я вообще не уверен, что вы человекк. В Рождество случается всяккое, знаетте ли…перетрудился, то, сё, – Ыхве пытается шутить.
Калев Янович снимает сатиновую занавеску, отделяющую койку за печкой и подаёт мне вместе с верёвочкой. Я обматываю это синее в мелкий цветик парео вокруг себя. Вид как у случайной посетительницы храма, которая прикрывает джинсы поневой из ящика у ворот. Блуза на мне вполне рабоче-крестьянского покроя. Из вещмешка Ыхве достаёт чистые вязаные носки:
– Возьмитте. Супруга вязала.
– Рукодельница она у Вас. И дети есть?
– Один остался. Mul on kaksikud4…близнецы… желтуха, не дожили до года.
– Соболезную. Ну что, за дело?
– Сначала давайтте договоримся, откуда Вы прибыли, Оксана Андреевна, чтобы не получилось ничего плохого…
– Да куда хуже-то? – я достаю из сумки калькулятор.
– А что это у Вас?
– Калькулятор. Счётная машинка. Появилась в конце восьмидесятых. Это что, у нас теперь компьютеры есть. Вот эту всю кипу сведений можно не считать вручную, а внести в специальную таблицу, которая сама все итоги сложила бы. Я умею и на счётах, но на компьютере гораздо быстрее. В разы. – Калев смотрит на меня недоверчиво. Всё ещё думает, что я шпион.
Я тычу в наклейку на калькуляторе:
– Вот, смотрите, товарищ Ыхве, видите дату и место изготовления?
– Вижу. Но не понимаю. Это против всех известных законов природы. И если бы я был сотрудником НКВД, я бы возразил, что всё это можно подделать. Дату, место. Про курку…
– Калькулятор.
– Про него не уверен.
– Это как раз за милую душу. В современном мне мире.– Я начинаю терять самообладание. – Слушайте, Калев Янович, я в шпионов не играла никогда. Я бывшая спортсменка, пятиборец. Фехтование, конкур, плавание, бег, стрельба. Сейчас объединили бег со стрельбой. Ну да неважно. Я о чем? Я за Россию всю свою спортивную жизнь. Под нашим флагом на соревнованиях с юниоров, там же вот и спину травмировала. Здоровье потеряла. И дальше работаю на государство. Я – шпион? Я за коммунистов голосую, когда в стране олигархи у власти, новая буржуазия…
– Как буржуазия?
– Да так. Просрали мы и вашу революцию, и Сталинскую конституцию, и Советский Союз. Снова эксплуатация человека человеком. Народное богатство теперь – дети, другое продали. Про Великую Отечественную войну ещё помним, но всё хуже…
– Какую войну?
– Сорок первый тире сорок пятый, с Гитлером! К которой мы оказались не готовы! Потому что Зорге не поверили и донесениям из УССР и БССР, вражеской агитацией эти сведения сочли. У Вас, небось, тоже рапорт приготовлен про слухи и подрывную деятельность? Про то, что люди повышения налогов ждут и войну пророчат?! А у меня лежит. Ничего не изменилось! А я родилась в эпоху «разве то социализма». Его развивать, надо, чтоб был развитой, а не врагов выискивать! Вы пока со мной разбираетесь, уже бы десять стопок пересчитали! – я ору, а Калев Янович каменеет и смотрит, не мигая, сквозь меня.
– Товарищ Ыхве! Вам плохо? Калев Янович! – я бегу к баку с водой, скользя шерстяными носками и чуть не падая, черпаю стоящей рядом кружкой и подаю уполномоченному, – дышите, дышите, Советский Союз в войне победил. Победил. И вот видите, сколько дураков за 75 лет ещё народилось. Дышите. Не надо мне тут инфарктов.
Наверное, что-то, наконец, дошло до моего коллеги, и он выдохнул:
– Ох… Вы, Оксана Андреевна, меньше говоритте. А то вдруг Вас назад станут спрашиватть, а мне и отправитть будет некого.
– А каким образом и кто меня станет спрашивать? Меня сюда не посылали вроде, чтобы спрашивать. Нет, меня посылали, бывало, на три буквы, но я не думала, что это так выглядит. Похоже, я только на Божью помощь могу уповать.
– Тсс! И крестик спрячьте. Не одобряется.
– А зачем тогда вопрос о вероисповедании в переписном листе?
– Не могу судитт. Все сотрудники на перепись проходили через партком, это комсомольцы или члены партии. Так что спрячьте от греха.
– Хорошо, – я думаю, что от греха спрятать придётся ещё много чего, – а если я тут навсегда? Как мне быть с российскими документами? И откуда мне лучше всего приехать?
– Мы это решим, когда ваша цифра подтвердится. Времени мало. Работать надо.
Я сфотографировала таблицу с помощью камеры телефона и экспортировала её в документ Excel. Посчитанные итоги вписала в бумажные носители. Калев Янович смотрел на меня очумевшими глазами.
– Проверьте-ка вот этот лист, товарищ Ыхве. Если всё верно, так и продолжим. Вы не будете возражать, если я верну Вам отнятое время?
Мы работали, пока не заурчало в животах и не заметили, что комната выстудилась. Калев Янович затопил печь и сунул чайник прямо в огонь. Я же продолжала работать, пока он не принёс кипяток и сочни.
– У Смирнитского жена от тифа вчера умерла, и сам болеет. Будете вместо неё. Ещё никто не знает, кроме нас с Рябовым, донесения не делали. В книжке колхозника нет фотокарточки. Скажем, выздоровела, – он показал на мою причёску. – Живут они в Морозовке, запомните. Зовут…звали почти как вас – Аксиньей Андриановной.
– Смирнитская Аксинья Андриановна. Запомнила.
– Скоро вернётся мой помощник, Николай Иванович, hea mess5…можно не бояться. Но лучше, всё-таки, мало говоритте.
– Помалкивать? Хорошо.
– Ему скажу, дали ещё помощницу. И всё. Посвящать не будем. Сумок таких не носят в деревне. Вот сюда её положите, – Калев протянул мне берестяной туесок.
– Спасибо, товарищ Ыхве. Калькулятором при вашем помощнике нельзя пользоваться, правильно я понимаю? Жаль. Давайте счёты.
– Пока можно считатт, дверь запертаа. Могу я попробоватт?
До прихода Рябова мы посчитали численность населения на участке с разбивкой по половому признаку. Не позднее 16 января Ыхве должен передать эти данные телеграммой краевому уполномоченному. Есть время проверить.
Рябов вошёл хмурый и съёжившийся, но несколько размяк, когда почувствовал, что печь протоплена и втянул носом запах печёной картошки.
– Николай Иванович, это наша временная помощница, Аксинья Андриановна, – представил меня Калев.
