"Имена и фамилии персонажей, а также некоторые детали событий изменены."

Все это случилось со мной в 2020-ом/2021-ом году. Я страдала тяжелейшей депрессией и паническими атаками. Реальность ускользала от меня. Мир становился прозрачным, каким-то бело-голубым, он исчезал. Приступ за приступом. Помню резкий скачок давление и бешеный пульс. Я подбежала к окну и начала задыхаться, а после вызвала скорую, кое-как держась на ногах. Услышав, что скорая подъехала, я выбежала в подъезд и упала. Я почувствовала ужас, липкий холод скользнул по моему телу, а в нос ударил запах смерти. Меня заволокли в квартиру и дали кучу каких-то препаратов. После я провалилась в глубокий, сон. Проснулась от ужасной боли в груди, ее просто выламывало. Мне не хотелось жить. Но я все же поняла – умереть боюсь. Я всегда думала о том, что будет со мной после смерти. Куда я попаду? Я так часто думала о смерти, что не чувствовала эту жизнь. Сколько себя помнила, всегда была одна, у меня никогда не было парня. В свои 23 года я оставалась девственницей. Не сказать, что меня это сильно огорчало, так – иногда находила тоска, ведь все мы хотим любить и быть любимыми.

Жила я в одном Сибирском городе, далее буду называть его город «Т». По личным причинам, не хочу говорить название. А родом я из Ржавчика, это небольшой поселок в Кемеровской области.

В марте мое состояние значительно ухудшилось, я не вставала с кровати. Мой психиатр сказал, что мне нужен стационар и внутривенная терапия транквилизаторами. Также я ходила к нему на сеансы психотерапии. Мне было тяжело вываливать все наружу, всю свою подноготную.

− Маша, расскажи мне о своем отце? – говорил мне психиатр.

− Он умер, когда мне было восемнадцать лет, − отвечала я. – Он… Он… Был неплохим человеком, не знаю… Отец во сне часто является. Во сне он меня бьет дубинкой и иногда я вижу какие-то… Черт… Ну сцены страшные. И иногда я чувствую его призрак. Как будто он сидит в кресле и качается, но на меня не смотрит. Он такой серовато-желтый, морщинистый, толстый и разбухший. Пахнет противно. Этот запах смерти постоянно бьет мне в нос.

− То есть он тебя преследует, его призрак?

− Да… Наверно, преследует. Мама еще говорит, что он дома, с нами. Роняет календарики и диски, на гитаре играет. Говорит, что он наблюдает за мной.

− Маша, а у тебя вообще никогда не было отношений с парнями? И никто никогда не привлекал?

− Как-то не получалось.

Честно сказать, сеансы психотерапии мне не помогали. Я все чаще думала, мол, а может взять верёвку с мылом, да повеситься. Но останавливала одно – я боялась Бога. Мать и двоюродная бабушка часто говорили мне, что за самоубийство люди попадают в ад. Туда, где обитают низшие астральные сущности, потерявшие человеческий облик. Засыпая в детстве, я говорила: «Боже, спаси, сохрани и помилуй, боже, прости грехи наши». Потом я перестала это делать. Избавилась от крестика и выкинула иконы из своей комнаты. Это было из-за школы. Там, в школе, меня не любили, одноклассники постоянно обзывали жирной кирпичиной. Да, я была полным, облысевшим подростком из-приема гормонов. Пила их, потому что у меня болели почки. Один раз мальчики хотели избить меня толпой, просто из-за того, что я была толстая. Тогда я выпрыгнула в окно со второго этажа, повезло, что была зима.

А отец… Отец постоянно подшучивал надо мной по поводу этого всего, то говорил, что титьки из лифчика вываливаются, то, что ляжки у меня мясистые. К слову, он постоянно шутил о сексе. Как-то он увидел, что я смотрю порно и устроил мне взбучку. Я не знала, куда от него бежать… Как он орал… Я залезла под стол и начала кричать. Не могу забыть тот ужас. Тогда у меня еще был фингал под глазом. Один мальчишка кинул в меня камень, и он угодил в глаз. После этот же мальчишка достал свой член и хотел нассать мне на этот больной глаз, пока я кричала от боли. Я убежала со школы.

В середине марта объявили карантин. Я не стала ложиться в психушку, хотя сумка была уже собрана. Я решила уехать домой, в свой родной поселок Ржавчик. Меня напугал карантин. Университет закрыли и всех перевели на дистанционное обучение. К слову, училась я на культуролога. Занималась кураторской деятельностью вместе со своей одногруппницей Леной Новиковой, миловидной кудрявой блондинкой с кукольным личиком. У нас была своя галерея «Фокус». В эту галерею я приносила и свое творчество – объекты и какую-нибудь живопись.

Дома мне стало немного лучше, но эта самоизоляция… Дистанционное обучение капало мне на нервы. В посёлке были проблемы со связью. У меня постоянно вылетал zoom. Казалось, что преподавателям вообще срать на это все. Большинство из них просто отправляли задания, не выходя со студентами на связь. С одногруппниками особо не общалась. Вообще отстранилась от мира.

Я постоянно смотрела статистику зараженных по стране. С каждым днем их становилось все больше и больше. Я также боялась заболеть. На улицу я почти не выходила. По поселку ходила полиция и забирала в участок тех, кто прогуливался без уважительной причины. «Когда, когда это закончиться, − думала я, лежа в своей кровати. От всего этого начинался сдвиг по фазе. А в новостях писали, что кто-то выпрыгнул из окна, кто-расчленил своего ребенка.

И еще отец… Его портрет висел на стене. Я хотела убрать, но боялась матери. Я не могла уснуть из-за него. По ночам он снова качался в кресле, постукивая по столу своими разбухшими, мясистыми пальцами.

После мне приснился сон, он снова избил меня, а потом сказал, что у него нет тела. Мол, ему нужна моя энергия. Во сне он был с ружьем в своем вязанном коричневом свитере. Умер он от рака головного мозга. Умирал тяжело. В последние месяцы ничего не понимал, нас с мамой не узнавал совсем. Мне было ужасно больно смотреть на это все. Он превратился в пожелтевшую мумию, от него остались одни кости. Я не подходила к нему. Мне было неприятно, но в то же время ужасно мучала совесть. Этот запах… Запах смерти на весь дом. Я просто пряталась в своей комнате от этого всего. Иногда я подходила к нему, из его глаз лились слезы. Он хотел что-то сказать, но уже не мог. «Папа, – говорила я, наклонившись к нему. – Папа, это я, Маша, ты… ты… совсем не узнаешь меня? Папа…». Отец схватил меня за руку и прохрипел что-то. Я снова убежала, чувствуя его взгляд.

Умер он летом 2018-ого года, стояла страшная жара. Трупный запах бил мне в нос. Отца вымыли и положили на пол, в зале. После привезли гроб и переместили его тело туда. Я не могла отойти от гроба. Стояла и смотрела на него. Казалось, что он вот-вот откроет глаза. Его губы тронула легкая улыбка, а в уголках скопилась слюна. Одет он был в серый костюм и черные ботинки. На похороны приехал мой старший сводный брат по отцу, Алесей. На тот момент ему было двадцать с лишним лет. Он был под каким-то наркотиком. Орал на всех, валялся на крыльце, а после хотел нарисовать отцу усы Фюрера, зная, что он увлекался историей Нацисткой Германии. Тогда вспыхнула церковная свечка. Мама сказала, что отец это все видит и накричала на брата. Мне стала страшно. Я выбежала на крыльцо и увидела отца, стоявшего около забора. Он был серо-зеленый, прозрачный. Я все вспотела и закрыла глаза. После он исчез. Похороны не помню совсем, как будто была без сознания.

Я чувствовала, что потеряла дорого и близкого мне человека. Дом опустел. Я простила его за все. Да, я обижалась. Мы с ним без конца дрались, он часто ругал меня. Но он показал мне мир. Мы с ним ездили на сплавы по горной реке. Жили в охотничьей избушке. Отец постоянно смотрел со мной документальное кино о космосе, природе и Нацисткой Германии. Я не разделяла его политические взгляды, но он объяснял это тем, что Фюрер заботился о своем народе, и в Германии был порядок.

Но после похорон он начал тащить меня за собой. Видимо, он решил показать мне и загробный мир. Я просыпалась и видела его в своей комнате. Он лазил в моих вещах и почему-то держал в руках свой сундук с инструментами. После он взял меня за руку и потащил к гаражу. «Этот гараж твой, Маш, − сказал он мне». Затем повел через портал к какому-то фонтану. «Бога здесь нет, – продолжил он. – Но все его ищут. А еще физические законы здесь те же, а явление другие.