Нити

Женька открыла дверь и вошла…

В комнате было светло. Свет шел от одной из стен, — неясная реальность за ней колебалась и посылала внутрь, мерцающие радужной рябью, волны. Женька приблизилась и погрузила в светящийся проем руку, — комната стала наполняться странными людьми в масках, карликами и чудовищами. Стены раздвинулись и упали — открылся черный, усыпанный звездной пылью простор, и бал монстров, похожий на бал у Воланда, продолжился во вселенной.

С черного небосвода стремительно слетела голая женщина с белыми крыльями. Она обняла девушку и неожиданно лопнула, растекшись по ней сладкими пятнами сгущенного молока. Женька вскрикнула и побежала, растопырив липкие пальцы и прыгая по квадратам света и тени. Люди в масках, чудовища и карлики в раздутых штанах алчным роем понеслись следом…

На одном из поворотов девушка поскользнулась и скатилась в зеленый вонючий пруд. Ноги стали путаться в подводных травах, а в открытый рот плеснула вода. Женька беспомощно водила руками и захлебывалась, но тут ее подхватил и вытащил на берег незнакомый парень в черной бандане. Он бросил отчаянную беглянку на траву и, смеясь, стал срывать с нее одежду. С каким умыслом он это делал, она не знала, но подозревая худшее, сопротивлялась и билась в его руках, как безумная. Парень пытался что-то объяснять, но она не слушала. Их трагикомическую борьбу неожиданно прервал вой милицейской сирены.

Женька протянула руку, нащупала на полу рядом с тахтой свой мобильник, приложила к уху…

— А?.. Кто? — хриплым со сна голосом спросила она, остановившись полусонным взглядом на мониторе компьютера, который забыла выключить на ночь.

У девушки на экране вырастали из спины черные крылья, и Женька не сразу поняла, что это фильм, а не продолжение ее сна.

— Привет, фехтовальщица! — бодро крикнули из телефона.

— Алиса, ты? — промычала в ответ фехтовальщица.

— Я, — ответила Алиса. — Спишь еще, что ли?

— Ага… Какая-то дребедень снилась… Я жутко устала вчера… Какое сегодня число?

— Да ты перетренировалась, мать! — засмеялась Алиса. — Тринадцатое января. Двадцать первый век. Год назвать?

— Не надо.

Алиса с первого класса была Женькиной подругой. Пару недель назад она каталась на горных лыжах со своим «бой-френдом» и сломала ногу. Теперь, отлученная от активной жизни этой досадной травмой, Алиса сидела дома. В этот день прокатиться по опасной трассе собиралась фехтовальщица.

Алиса звала к себе праздновать старый Новый год, и Женька обещала заскочить к ней сразу после тренировки. Не успела она отложить телефон в сторону, как он завыл милицейской сиреной снова. Номер был неизвестный, но фехтовальщица, с детства падкая на загадки, с готовностью ответила.

— Да… Здравствуйте… Да, это я.

Звонил мужчина. Голос был приятный, бархатный, а легкий иностранный акцент придавал его звучанию некое мистическое очарование. Однако сначала все выглядело довольно-таки прозаически — российской фехтовальщице предлагали дать интервью для зарубежного спортивного журнала.

— Я уже давала интервью, — сказала Женька, продолжая наблюдать за беззвучными метаморфозами девушки на мониторе.

— Это особое издание. Я хотел бы встретиться с вами вечером.

— Я не могу вечером, у меня поездка.

— Отмените. Встреча со мной для вас сегодня важнее.

— С вами? Простите, а как ваше имя?

— Я представлюсь позже. До вечера.

Журналист положил трубку, но его обволакивающий голос продолжал звучать в ушах, как некое чудесное послевкусие. Фехтовальщица пыталась перезвонить, но таинственный журналист не отвечал.

В комнате Шмелевых было тихо. Мама два дня назад улетела на отдых в Турцию, а отец — тренер по фехтованию Вадим Николаевич Шмелев — после очередной семейной ссоры уже три месяца жил на съемной квартире. Ссоры случались из-за Женьки — Вадим Николаевич жестко и решительно делал из дочери великую фехтовальщицу, а Марина Дмитриевна с той же настойчивостью старалась приобщать девочку к миру изящного. Мама руководила городской «Школой искусств» и первым делом, будучи давней поклонницей импрессионистов и Жерара Филипа, записала семилетнюю дочь в класс французского языка. Потом в разное время были танцы, театр, изостудия, но к семнадцати годам окончательно задержалась Женька только на фехтовальной дорожке.

Отец праздновал победу — он отвоевал ее у «изящных искусств» и с тех пор ревностно контролировал другие пристрастия дочери. Как дополнение к фехтованию ей были позволены только горные лыжи на зимних каникулах да конный клуб по воскресеньям. В преддверии чемпионатов строго дозировалось и это.

Женька вздохнула и с надеждой, то ли на спасение, то ли на одобрение посмотрела на постер с изображением королевского мушкетера, который висел над компьютерным столом. Почерпнув в его решительной позе поддержку, фехтовальщица щелчком мышки прервала мучительные перевоплощения девушки на экране, за пятнадцать минут привела себя в порядок и, наскоро позавтракав, направилась на тренировку.

Выскочив на лестничную площадку, она быстро стала спускаться вниз. Лифтом, как правило, она пренебрегала. Его тихоходность ее раздражала.

Подсушенные фехтовальным тренажом скулы слегка рдели, но не от наложенных румян, а от движения. А движения ее были точны и уверенны, будто она давно знала, куда идет и что делает. Ничего, начиная с одежды, этому не мешало. С детских лет Женька предпочитала спортивную обувь, короткие куртки и удобные джинсы. Юбки, как и большинство ее сверстниц, она носить не любила.

На площадке второго этажа, ссутулившись, стоял соседский мальчишка. Он утирал рукой нос и всхлипывал. Рукав его куртки был порван, а глаз украшал свежий синяк.

— Юрик? — остановилась девушка. — Опять Лютнев?

Юрик молча кивнул. Толик Лютнев — местный разгильдяй лет шестнадцати, следуя давней традиции всех дворовых разгильдяев, отнимал у ребят деньги, которые давали на карманные расходы их родители.

— Сколько забрал? — спросила фехтовальщица.

— Стошку.

— Почему отцу не скажешь?

— Не верит, говорит, сам теряешь, грозит тоже наподдать.

— Где Лютнев?

— Внизу. Курит.

Женька выскочила на крыльцо. Лютнев, коротко стриженный парень с пустыми рыбьими глазами, действительно был там и курил.

— Опять Юрку грабишь? — подскочила к парню возмущенная девушка.

— Не лезь, Шмелева!

— А ну, отдай пацану деньги!

— Какие деньги? Врет он все! Потерял, а на меня гонит. И не прыгай тут, как сексуально озабоченная! Достала уже, чемпионка хренова!

— Ах ты, урод!

Фехтовальщица взвилась, словно ужаленная, и яростно вцепилась Лютневу в горло. Сигарета отлетела в сторону. Оба, потеряв равновесие, свалились в снег и, перевернувшись пару раз, выкатились на дорогу… Резко затормозил прямо перед ними черный джип с тонированными стеклами. Из кабины с каким-то заковыристым восклицанием выскочил водитель и стал растаскивать драчунов в разные стороны.

— Отвали, козлина! — сипло крикнул Лютнев.

Водитель бойцовским приемом свалил Лютнева на снег. Тот заорал, потом кое-как поднялся и, приволакивая ушибленную при падении ногу, с руганью поплелся прочь. Водитель подал Женьке руку, она встала и чуть снова не потеряла равновесие, потрясенно уставившись на своего неожиданного защитника. Черноволосый, с южным типом лица, напоминающим черты молодого Антонио Бандераса, он был тем самым парнем, который в утреннем сне вытащил ее из омута. Даже сейчас этот смуглый спасатель казался каким-то нереальным видением, акробатом, спустившимся из-под купола некого потустороннего цирка.

— Все в порядке? — спросил он по-французски и улыбнулся так, будто сам помнил о встрече на берегу зеленого омута.

Фехтовальщица не растерялась, — благодаря усилиям матери сделать из нее утонченную девушку, она достаточно хорошо знала французский язык.

— Вы кто? — спросила она.

— Этьен Саваль, а ты?