Сен-Бертран-де-Комменж[1] – вымирающее селение, затерявшееся высоко у вершин Пиреней[2]. Оно находится недалеко от Тулузы[3], а до Баньер-де-Люшона[4] от него вообще рукой подать. Там до Революции располагалась епархия, а сейчас известно это местечко своим собором, посетить который всегда найдется немало желающих. Однажды весной 1883 года в этот далекий уголок Старого Света, – при всем желании, я не могу назвать его городом, так как в нем проживает менее тысячи человек, – приехал один англичанин. Он был сотрудником Кембриджского Университета, который специально хотел проехать из Тулузы в Сен-Бертран, чтобы посетить Собор Богоматери[5], прославивший этот горный край, а своих друзей, в отличие от него не проявлявших особого интереса к археологии, он оставил в гостинице в Тулузе, те, в свою очередь, пообещали на следующее утро заехать за ним. Они решили, что тому хватит и полчаса на то, чтобы осмотреть собор, а затем они все вместе направятся по дороге в Ош[6]. Правда, случилось так, что приехал он туда ранним утром и поэтому решил времени зря не терять, а как можно больше узнать об этом великом памятнике истории и записать всё в свой блокнот, при этом, запечатлеть на фотопластины каждый уголок замечательного собора, стоявшего на вершине холма. Для этой цели, несколько десятков таких пластин он прихватил с собой.

Чтобы осуществить задуманное, пусть даже не полностью, но вполне подобающим образом, необходимо было на весь день получить себе в помощники церковного служителя. За дьячком или, выражаясь точнее, ризничим (я предпочитаю последний термин, хотя возможно, он и не совсем точен) послали незамедлительно. В этом ему помогла властная и бестактная матрона – хозяйка местной гостиницы Шапо Руж. Причем, когда тот явился наш англичанин, вопреки своим ожиданиям, нашел его довольно любопытным субъектом. Интерес тот вызывал отнюдь не своей внешностью, а выглядел он точно так же как и десятки других церковных служителей в те времена во Франции – маленький, щупленький, иссохший старичок. Интерес к нему возник из-за того что поглядывал тот как-то исподтишка, или может быть вид у него был такой, затравленный что ли. Он постоянно озирался, от постоянного нервного перенапряжения, мышцы на его спине и плечах превратились в горб, казалось, он боится, что его вот-вот нечистая сила куда-нибудь утащит. Наш англичанин не мог понять кто перед ним: то ли душевнобольной, страдающий манией преследования; то ли человек, терзаемый угрызениями совести за содеянное ранее преступление; или, что тоже вполне возможно, затравленный муж, находящийся под каблуком у жены. Хорошенько всё взвесив, он решил – здесь скорее всего будет последнее. Тем не менее, хотя такое впечатление у него и появилось, а боялся тот гораздо более страшного преследователя, чем сварливую жену.

Как бы там ни было, наш англичанин (в дальнейшем я его буду звать Деннисстоун) в скором времени настолько погрузился в свою записную книжку, стремясь при этом как можно больше снимать на камеру, что лишь иногда бросал случайный взгляд на ризничего. Правда, когда бы он на него не посмотрел, тот всегда находился по близости, либо старался прижаться к стене, либо свернуться калачиком на одном из ярко раскрашенных сидений в церкви. Наблюдая за этим Денисстоун начал выходить из себя. Его начало это тревожить, и он уже начал подумывать, а не отпустить ли старика на обед, ведь, того и гляди, свалится на него жезл Святого Бертрана[7], ксати был он сделан из настоящей слоновой кости, или упадет весь покрытый пылью крокодил, свисающий из купели, и прибьет, не дай Бог, до смерти.

– Вы, наверное, хотите домой? – спросил он через некоторое время; – Я и сам смог бы закончить свои записи. Кстати, если хотите, вы можете закрыть меня здесь. Вы совсем замерзли, смотрю, вон как дрожите. Мне нужно еще часа два. Не возражаете, если я останусь?

– О, Боже! – произнес плюгавый старикашка, которого это предложение повергло в неописуемый ужас, – Да, я себе такое даже на мгновение представить не могу. Оставить Вас одного в этой церкви? Конечно нет, что Вы, в самом деле; какие там два часа, три часа. Я уже позавтракал и совсем я не замерз, благодарю за беспокойство, месье.

– Ну, что ж, дружище, – подумал про себя Денистоун: – Я тебе предложил – твое право отказаться, так что пеняй на себя, если что не так.

Церковные хоры, до невероятной степени ветхий орган, алтарная преграда, находящаяся здесь со времен Епископа Джона де Маллона[8], осколки витражей и отдельные клочки гобелена, также как и отдельные антикварные предметы из сокровищницы были осмотрены им с особой тщательностью и изучены менее чем за два часа. Всё это время ризничий путался у него под ногами, то и дело оборачиваясь, будто его какая-то шальная муха укусила, особенно в тот момент, когда до его слуха доносились непонятные звуки, нарушающие тишину в огромном пустом здании. И, действительно, временами слышались весьма странные звуки.

– Вдруг, – рассказывал мне Деннисстоун, – Я могу в этом поклясться, я где-то далеко услышал металлический голос, – какой-то дьявольский смех, он всё нарастал и нарастал, наполняя собой пространство церкви. В этот момент я с подозрением покосился на ризничего. А тот, от ужаса, стоял белый как простыня, от макушки до пяток. – Это он…то есть…там нет никого… дверь закрыта на замок, – было всё, что он пролепетал, и мы, недоуменно, целую минуту таращились друг на друга, будучи не в состоянии вымолвить ни слова.

Произошел еще один случай, который поразил Деннисстоуна гораздо сильней. Он рассматривал большую темную картину, висевшую за алтарем. Эта была одна из серии о чудесах Святого Бертрана. Её композицию можно было разобрать с трудом, но под ней была надпись на латыни:

Деннисстоун с улыбкой повернулся к ризничему, и веселая шутка уже была готова сорваться с его губ, но тут он опешил, увидев, как старик молится, встав на колени, до смерти перепуганные глаза устремлены на картину, руки сложены лодочкой, а по щекам ручьями текут слезы. Деннисстоун притворился, что не заметил ничего, но вопрос так и вертелся у него на языке, – Неужели подобная мазня может на кого-нибудь произвести такое сильное впечатление? Он начал думать, что нашел ключ к разгадке причины такого странного поведения старика, которое весь этот день вызывало у него такое сильное недоумение. Перед ним явно был какой-то мономаньяк, но, что является объектом его мономании[9]?

Уже было около пяти. Короткий световой день близился к концу, и в церкви стали появляться тени. При этом странные звуки – приглушенные шаги, отдаленные голоса, доносившиеся до них весь день, из-за сумерек и обостряющегося в вечерние часы слуха, стали казаться еще более отчетливыми и стали слышаться чаще.

Впервые за весь день ризничий начал проявлять признаки нетерпения. После того как камера и записная книжка были наконец уложены он издал вздох облегчения и торопливо подозвал рукой Деннисстоуна, указывая на дверь, расположенную в западной части церкви, под башней. Настал час звонить к молитве Богородице[10]. Несколько раз звонарь дернул за упругую веревку, и Великий Колокол Святого Бертрана, который висел выше всех на колокольне, грянул своим звоном. Голос его разливался по всей округе, обволакивая сосны и устремляясь вниз по долинам, сливаясь с мелодией горных потоков, призывая всех живущих в окрестности присоединиться к ликованию ангелов воспевающих ту, которую считают самою святой среди женщин. И, кажется, впервые, за весь день, маленькое горное селение погрузилось в абсолютную тишину, а Деннисстоун с ризничим покинули церковь.