Чарльз Леонард Харнесс

Теодор Локхард Томас

Профессиональный подход

Перевод с английского Белоголова А.Б.

«Страдания патентного поверенного, как правило, являются сугубо техническими трудностями — и одним из величайших является тот факт, что Изобретатели лишь немного менее предсказуемы, чем их Изобретения»!

Леонард Локхард

*****

— Иногда, — сказал Хеликс Спардлтон, эсквайр, — патентное дело ускользает от вас. Как адвокат по этому делу, вы никогда не видите его таким же, как все остальные. Вы стоите в изоляции и одиночестве, не в состоянии убедить патентных экспертов, Патентные эксперты, комиссии, суды, возможно, даже сам изобретатель не в состоянии согласиться с вашим взглядом на дело. Ничто из того, что вы делаете или говорите, не соответствует чьему-либо мышлению, и вы начинаете задаваться вопросом, что со всеми происходит.

Я кивнул. Это было мое любимое время суток. В Вашингтоне, округ Колумбия, был ранний вечер, и мой босс, Хеликс Спардлтон, выдающийся патентный поверенный, отдыхал. Его ноги были закинуты на угол стола, сигара лежала в Позе Созерцания, и дым медленно поднимался к потолку. Его кабинет был хорошей комнатой для отдыха. Она была заставлена прекрасной, старой, хорошо поцарапанной мебелью, стены были уставлены книгами, а на стене висела уютная фотография судьи Холмса, смотрящего вниз с редким одобрением на то, что он видел. Сьюзен, наша секретарша, сварила последний кофе за день и скинула туфли, чтобы лучше насладиться им. Мы втроем просто сидели в сгущающихся сумерках и разговаривали. Мы даже не включили свет. К сожалению, я не уделял пристального внимания тому, что говорил мистер Спардлтон.

Я сказал: — Да, я знаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что другие люди видят вещи не так, как вы. Я видел нечто подобное на работе у некоторых моих друзей как раз перед тем, как они поженились. Они думают, что их невесты — едва ли не самые красивые женщины в мире, хотя на самом деле они довольно невзрачны, даже в подметки не годятся нашей Сьюзен.

Мистер Спардлтон посмотрел на меня, потом на Сьюзен, а Сьюзен посмотрела на него, а потом на меня своими рассудительными, широко раскрытыми глазами, а потом они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Я думаю, они поняли, что я сказал что-то довольно забавное.

Мистер Спардлтон добавил: — Я понимаю, почему вы думаете о ситуации с точки зрения невест, но я всегда думаю об этом с точки зрения гордого отца, который не видит ничего, кроме совершенства в своем новорожденном сыне.

— Да, — ответил я, — это тоже хороший способ выразить это.

— Есть, — продолжил он сквозь облако легкого дыма, — два разных способа, которыми патентное дело может уйти от юриста. Первое случается не очень часто, но когда это происходит, оно имеет тенденцию поджигать мир. Это тот случай, в котором есть истинная заслуга — важное изобретение, если хотите, но изобретение настолько тонкое, что никто не может увидеть его важность. Только юрист, который принимает дело близко к сердцу, может оценить его огромный потенциал. Он проходит через судебное преследование в Патентном Ведомстве и, возможно, в судах, выкрикивая высокие похвалы изобретению, но все суды остаются глухи к этому. Иногда юрист, наконец, достигает Нирваны; изобретение вступает в свои права. Оно потрясает мир, как всегда об этом знал юрист.

Я кивнул и сказал: — Элиас Хоу и его швейная машинка, Маккормик и его жатка, Кольт и его пистолет. Мистер Спардлтон хорошо меня научил.

— Другой способ более распространен, — продолжил он. — Там юрист никогда не видит дело в его истинном свете. Он ослеплен чем-то в нем и думает, что оно значительнее, чем есть на самом деле. Он тратит уйму времени, пытаясь убедить всех, что это самое обычное изобретение является чудом десятилетия. Он думает об изобретении так, как отец думает о своенравном сыне — он не видит ни одного из его недостатков, только его достоинства, и он преувеличивает их.

Я удобнее устроился в своем глубоком кресле. Мистер Спардлтон, должно быть, подумал, что я собираюсь что-то сказать. Он посмотрел на меня и поспешно добавил: — Или, скорее, как вы бы сказали, так жених смотрит на свою будущую невесту. Так лучше?

— О да. Эти парни действительно ослепли. Они просто не могут видеть ничего таким, как оно есть на самом деле.

Мистер Спардлтон сказал: — Большинство патентных поверенных не в состоянии отличить два способа, которыми дело может уйти от них, как только они попадут в него. Они всегда думают, что никто другой с ними не согласен, потому, что никто другой не понимает этого дела. Это настоящий удар, когда выясняется, что именно они были неправы все это время. Да, иногда понимание фактов так же сложно, как и понимание закона.

— Да, — сонно пробормотал я. — Конечно, так и должно быть.

Если бы я знал в тот вечер, я бы никогда не позволил себе так заснуть. Мне следовало прислушаться к смыслу слов мистера Спардлтона, а не просто слушать сами слова. Я видел, как патентные эксперты ведут себя подобным образом — они слышат слова, но смысл не доходит до них. Затем мы заперли двери, и пошли домой. Как бы я хотел, чтобы я тогда послушал!

Доктор Натаниэль Маршар, несомненно, является величайшим химиком-органиком, которого мир видел со времен Эмиля Фишера. Его лаборатории в Александрии, штат Вирджиния, постоянно выпускают множество чрезвычайно важных изобретений. Химики, физики, физические химики и биологи, которые работают под его руководством — все преданные своему делу мужчины и женщины, одаренные тем научным пониманием, которое так часто приводит к простым решениям больших проблем. Доктор Маршар и его люди являются основными клиентами Патентного Бюро фирмы «Хеликс Спардлтон», и как таковые они очень важны для меня. Тем не менее, у меня всегда возникает тошнотворное чувство в животе, когда доктор Маршар взволнованно звонит мистеру Спардлтону, и мистер Спардлтон передает его мне.

Доктор Маршар — очень хороший человек, совсем не сумасшедший, как склонны говорить люди. Он высокий, худощавый и слегка косоглазый, и, кажется, что он постоянно живет в большом, развевающемся лабораторном халате, и его волосы всегда растрепаны, и он, кажется, смотрит вокруг вас, а не на вас, но он очень хороший человек и совсем не сумасшедший. Его главная беда в том, что он не понимает, как работает Патентная Система Соединенных Штатов. После того, как я объяснял ему действие Патентного Закона в какой-то конкретной ситуации, д-р Маршар часто начинает бормотать себе под нос, как, будто я больше не нахожусь с ним в одной комнате, и я нахожу это самым обескураживающим. Как будто этого было недостаточно, многие ученые доктора Маршара приобрели ту же привычку.

Было ясное осеннее утро, когда раздался этот конкретный звонок. Я не слышал, как зазвонил телефон, и не слышал, как мистер Спардлтон ответил на звонок Сьюзен. Но какое-то шестое чувство заставило меня выпрямиться в кресле, когда я услышал, как мистер Спардлтон сказал: — Ну, как дела в пригороде Вашингтона этим утром?

Я почувствовал, как волосы у меня на затылке зашевелились, и понял, что мистер Спардлтон разговаривает с доктором Маршаром. Я услышал: — Конечно, почему бы мне не послать мистера Сэдла. Он уже работал с Каллаханом раньше, над тем Делом, по отпугиванию голубей, насколько я помню, и они вдвоем могут решить, что делать. Так будет нормально?

Я боюсь, что это звучало нормально, потому что была какая-то болтовня, а затем звук положенной телефонной трубки, и громкий голос мистера Спардлтона: — О, мистер Сэдл. Не могли бы вы зайти сюда на минутку, пожалуйста?

Я быстро глотнул молока с магнезией, превосходного антацида, и вошел. Мистер Спардлтон был занят, поэтому сразу перешел к делу: — У них какая-то проблема в лаборатории Маршара, не знают, подавать ли заявку на патент прямо сейчас или подождать, пока изобретение не будет более полно разработано. Не могли бы вы выскочить туда и разобраться с этим делом? Каллахан — химик, и вы его довольно хорошо знаете.