========== Часть 1 ==========

«Вы абсолютно уверены, что поднимаетесь, когда идёте вверх по лестнице».

Мауриц Корнелис Эшер

Имперская офицерская форма будто нарочно создана для давления на женщин, однако Натаси Даала умудряется носить её безупречно, как набуанские дамы — роскошные шелка и корсеты. В кителе дышать ничуть не проще, поэтому спину приходится держать идеально, как на параде перед императором — хоть сейчас по ней сверяй ровность стен. Пышной груди только в плюс теснота и облегающие изгибы формы. Все взгляды на мостике принадлежат ей — недоумённые, злые, похотливые, — и о большем Даала мечтать не смеет. Пусть смотрят, пусть завидуют стратегическому гению в женском обличии — это её маленькая месть за Имперскую Академию, годы унижений и бессилие перед неравенством в офицерской среде.

Только боятся не её, а того, кто стоит за спиной и мягко подталкивает вперёд, наслаждаясь спектаклем отнюдь не меньше. Холодом от гранд-моффа Таркина веет могильным, равнодушным, и на мостике становится чуть теплее, чем в открытом космосе. Высокий и строгий, поджарый, как гончая — быть ему отныне Даале противоположностью. Нет иллюзий под копной её рыжеватых, как ржавчина, волос, ведь в ёмком слове «протеже» слишком много полутонов. Ехидные взгляды мужчин чётко отпечатываются в памяти, но ей нравится идти наперекор ожиданиям.

— Адмирал Натаси Даала, — чеканят офицеры и моффы, штурмовики на посту, связисты, навигаторы и натёртые до блеска дроиды, а она медной змейкой скользит по мостику, как захватчица, и надеется скрыть предательскую дрожь в руках под пристальным взглядом проницательного Лорда Вейдера.

Боевые вылеты проходят, точно по учебнику, но одно дело — сражения на тренажёре, где нет ничего личного, другое — когда на мостике сам воздух пропитан неприязнью, конкуренцией и мужским потом. Таркину здесь вольготно, словно хищнику; это поле боя — его родные просторы, для неё — пока ещё тёмный лес, полный кровожадных чудовищ в отглаженной форме, головы которых очень хочется посадить на пику.

Поэтому она провоцирует, отращивает густые волосы почти до пояса и заплетает либо в толстую косу, либо позволяет им скрыть уши шапкой, смеётся над уставом и будто говорит своим видом: «Смотрите, я могу себе такое позволить». Пока Даала не чувствует, что незаменимых нет, и сверкает ярко, точно умирающая, агонизирующая звезда.

Она не боится собственного раскатистого смеха, пока таскает под руку зажатого Таркина, говорит, что у него самое скучное лицо во всей галактике, и это «недоразумение» нужно срочно исправить. Ему нравится, когда Даала говорит нарочито фамильярно или откровенно дерзит — в меру, конечно, — это право того, кто бросил вызов и завоевал интерес. Несгибаемый гранд-мофф сдаётся под натиском, улыбается краем тонких губ, и Даала готова разбиться о стену головой, чтобы выжать из него ещё хоть каплю соблазнительной человечности. С ленцой он ловит толстую косу, пропускает пышный кончик-кисточку между пальцами и говорит, что кровь её, должно быть, тоже походит на ржавчину.

Если хорошенько подумать, то у них достаточно общего: аж несколько типов зависимостей, жажда власти, широкое поле для дискуссий и неимоверное количество работы. В остальном — типичные проблемы людей разного роста. Она подгоняет личное расписание и планы полётов, но не в силах сократить пустоту космоса между ними. Пики обожания и пренебрежения с его стороны так же непредсказуемы, как курс в астероидном поле.

Их отношения походят на бесконечную лестницу: сколько ни поднимайся, всё равно останешься на прежнем уровне. Была одна такая — на вершине невозможной башни. Имя автора, конечно, не осело, но картина ярко проступает из глубин памяти назойливой параллелью.

Его раб пялится на Даалу из тёмного угла, почти не моргая, и лишь кажется покорной тенью. «К этому можно привыкнуть», — говорит она себе, однако во снах хотя бы краем да промелькнут выпученные жёлтые глаза-фонари. Она никогда не спрашивает, зачем ему несломленный раб, — гранд-мофф Таркин имеет право на ту игрушку, которую пожелает, — только неизменно закипает, когда они дискутируют об ошибках Каламарианского совета и тактике в битве при Мон-Каламари, будто старые знакомые. Это единственное существо в его кругу, к которому можно по-настоящему ревновать, даже не к законной супруге — вот глупость!

Страх — обязательное условие любой близости, особенно такой тесной, как у них, но Даала призывает на свою сторону всё хладнокровие, какое есть, чтобы размышлять логически: несгибаемый и мудрый гранд-мофф Таркин, что держит в кулаке целую Империю с её великим звёздным флотом и достаточно бдителен, чтобы хранить виброклинок у подушки, никогда бы не проглядел воспрявшего врага под рукой, а значит, в дискуссиях с рабом есть какой-то глубокий смысл.

Однажды, не выдержав, она заказывает по голонету первую попавшуюся картину с бесконечной лестницей и вешает над койкой. Внутренний тактик включает режим дотошности, пока изучает каждую ступеньку — вехи её биографии, — пытается разгадать запрятанный секрет да только возвращается всегда к стартовой точке. Ничего особенного — обычная графика, — но даже Таркина что-то манит поближе и велит коснуться ламинированной поверхности.

— Очень похоже на меня во время совещаний с Вейдером, — он указывает на маленького человечка, застрявшего посреди проклятой лестницы, улыбается, но однозначно темнит. Таркину всё нравится: связи — да такие, что руками можно дотянуться до любой планеты, даже его уютное убежище на звёздном разрушителе и хлёсткая карьеристка Даала, которая в любое дело уходит с головой по его желанию.

— Всё ты врёшь, Уилхафф, — Крифф, как же ей нравится повторять его имя — шептать, выкрикивать, произносить на мостике, выпендриваясь перед высшими чинами. Кажется, ничто не заводит её больше.

Смены длятся чуть ли не веками, тошнит от приторной, ядовитой дружелюбности адмиралов, широкий ремень пережимает диафрагму, и Даала рада от всего этого избавиться в его каюте, когда падает на полуторную койку и хихикает, точно соблазнённая фермерская дочка. Руки у Таркина узкие, но цепкие и совсем не ледяные, когда водят по раскалённой коже. Спина выгибается, подставляя едва прикрытый белоснежной рубашкой живот; ему нравится брать её в одежде, наблюдать, как медленно падает на пол офицерская форма. Даала наконец-то вдыхает полной грудью — и тут же выдыхает ему в рот, повторяя грубое для языка имя.

Нет ни прелюдий, ни ласковых касаний; она бесстыдно разводит длинные ноги и демонстрирует всё то, чего уже не найдётся у проклятой леди Таркин, если когда-то и было в принципе. Даала ещё молода, но этого не стоит стесняться — точно не сейчас. Нет и мыслей, насколько велика между ними пропасть не только рангов, но и возраста.

Они давно переросли похоть, но при этом не наскучили друг другу. Прилежная во всём, Даала выкладывается для лучшего результата — лишь бы гранд-мофф был ею доволен. Крамольные мысли захлёстывают горячей волной, когда он властно велит переворачиваться на живот, но неожиданно вместо рук на спине чувствуется виброклинок, который обычно лежит недалеко.

Таркин на самом деле пускает ей кровь, чтобы проверить… нет, обычная, как у всех смертных. Создатель и правда задумал её железной, но плоть подарил мягкую и покорную, до греха соблазнительную. Тонкие порезы на лопатках и внутренней стороне бёдер, конечно, легко спрятать за глухой формой, но всё же приятно знать, что она будет носить их на глазах всего командного состава. Пальцы уже не гладят — хватают за медную косу и тянут на себя, вынуждая прогнуться, и Даала отвечает криком, цепляясь из последних сил за простыни.

Близость превращает кровь в раскалённую лаву, а мысли — в первичный суп; Таркин ведёт и даже в постели отдаёт приказы, Даала же подчиняется, как положено благодарному протеже. Это его задача — раскрыть весь потенциал, разобрать её по частям — до капли крови, до мозговой ткани — и собрать вновь с авторскими комментариями.

Если есть хоть призрачная возможность пробиться выше, туда, где стоит гранд-мофф, она стерпит что угодно, вгрызётся в него, как голодный ворнскр, но получит своё. Будут способности — будет и власть, а той всегда мало, хочется больше, как спайсовому наркоману, и Даала не желает останавливаться. Впрочем, Таркин не позволит сорваться, ему интересно, что же получится вылепить из дерзкой выскочки с бесконечными амбициями. Секс для них — дополнение, но не самоцель; оба слишком зависимы от работы, чтобы ставить личное на передний план.