Я оказалась в Афганистане в конце октября 2001 года – тогда, когда там еще не было международных сил по поддержанию мира, а Кабул, как и большая часть страны, находился под властью талибов. Войска Северного альянса контролировали лишь небольшую территорию на севере Афганистана и узкое Панджшерское ущелье. После убийства лидера Северного альянса Масуда 9 сентября и террористической атаки на Нью-Йорк 11 сентября в Афганистан устремились журналисты, стало ясно, что в этой стране события начнут стремительно развиваться.

Знакомый журналист с французской телекомпании ТФ-1 предложил присоединиться к съемочной группе, отправлявшейся в Узбекистан, Таджикистан и Афганистан в качестве переводчика, ассистента и гида. Мы несколько раз уже работали вместе, и я согласилась.

Тогда самый простой и, наверное, единственный путь в Афганистан шел через Душанбе, а оттуда – машиной до таджикско-афганской границы по реке Пяндж . Узбекско-афганская граница была закрыта, город Мазари-Шериф тоже был в руках талибов. Несколько раз поездка переносилась, и, наконец, мы договорились встретиться в Душанде 20 октября. Но билетов на самолет из Москвы в Душанбе на 20 октября достать было невозможно, поэтому я отправилась в Ташкент, куда должна была прилететь съемочная группа французской телекомпании. Они тоже прилетели кружным путем из Парижа в Лондон, оттуда в Ташкент. Переночевав одну ночь в Ташкенте в роскошной гостинице Шератон и получив письмо-охранную грамоту французского посла в Узбекистане с просьбой не чинить нам препятствий по дороге в Таджикистан, мы на двух джипах отправились в сторону узбекско-таджикской границы.

Между Узбекистаном и Таджикистаном нет воздушного сообщения, поэтому нам надо было сначала попасть в таджикский город Ходжент (бывший Ленинабад), а оттуда улететь самолетом в Душанбе. Ехали мы вчетвером на двух джипах и везли с собой 350 килограммов груза – генератор (в Афганистане нет электричества), видеокамеру, цифровую камеру, монтажный стол, палатки, спальные мешки, каски, бронежилеты, еду, посуду, одежду на жару и холод, кассеты, спутниковые телефоны. В Душанбе к этому прибавится еще 120

литров воды в пластиковых пятилитровых бидонах. Список нашего оборудования для таможни занимал страницу машинописного текста без интервала. В Ходженте, естественно, не было мест на самолет и пришлось переночевать еще и там. Наконец 22 октября в понедельник мы прилетели в Душанбе. Нам нужно было получить журналистские аккредитации в таджикском МИДе и визы в афганском посольстве. Заплатив по сорок долларов за каждую аккредитацию и по двести долларов за визу, мы поняли, что отправляемся не только в опасное, но и довольно дорогое путешествие. После этого нам оставалось только записаться в конвой – организованное сопровождение таджикским МИДом машин с журналистами до границы, найти какой-нибудь грузовичок, способный вместить нас и весь наш груз, и запастись водой и некоторыми продуктами «длительного хранения», такими как сыр, копченая колбаса, шпроты, а также купить две канистры бензина для генератора, – неизвестно, какого качества бензин мы найдем в Афганистане. Мы, вернее я, плохо себе представляли, что нас ждет в Афганистане и даже на сколько точно дней мы туда едем. Ближайший конвой намечался на среду 24 октября, но был перенесен на четверг. Афганцы продержали всю ночь на границе приехавших в понедельник из Душанбе журналистов за то, что среди них оказался один работающий на итальянцев журналист с пакистанским паспортом. А Пакистан для властей Северного альянса, контролировавших тогда только север Афганистана, как красная тряпка для быка. После этого инцидента, который получил очень широкую огласку, и пресса назвала его чуть ли не захватом журналистов в заложники, афганское посольство стало требовать еще и получения бумаги с печатью от военного атташе посольства. Так что за двести долларов над нами еще и немножко поиздевались.

Накануне отъезда, когда был найден грузовичок «Соболь» – горьковского автозавода за «умеренную плату» в 350 долларов, мы вдруг обнаружили, что в Париже во время сборов была забыта аптечка. Какие-то лекарства, особенно от такого распространенного на юге явления, как диарея, а по-простому понос, удалось купить в местных аптеках, что-то у меня было с собой из Москвы. Я хоть и не совсем осознавала, куда еду, но понимала, что не в санаторий. 25 октября рано утром все машины с журналистами, страстно желающими попасть в Афганистан, собрались у таджикского МИДа и приблизительно в десять утра в сопровождении местного ГАИ тронулись в сторону афганской границы.

Идея вести дневник и описывать все, что с нами происходило каждый день, пришла мне в голову на второй день пребывания в Афганистане, когда я поняла, что не просто попала в совсем другую страну, а совершила путешествие во времени и оказалась в средневековье – без света и воды, но с Джипами и Тойотами, а также с танками, пушками и автоматами Калашникова на каждом шагу.

Нарочно решила ничего не редактировать, оставив свой текст почти без изменений, лишь убрав некоторые повторы, чтобы сохранить настроение и ощущения, возникавшие в каждый конкретный день, а дни были очень разные.

От Душанбе до афганской границы приблизительно 280 километров. Сначала мы ехали по горной дороге, через перевалы. Вдруг, как на картинке, появилось Нурекское водохранилище – фантастической красоты застывшая, неподвижная ярко-синего цвета вода, а вокруг золотистые горы. Чем дальше от Душанбе, тем дорога становилась все труднее, все хуже и хуже. А километрах в тридцати не доезжая до границы, ее можно было назвать дорогой лишь условно. Первый шлагбаум-контроль прошли без проблем. Проверили только паспорта и аккредитации. Потом снова шлагбаум и ворота, в которые надо врываться с боем, каждая машина норовит проехать первой. За воротами настоящая таджикская таможня и паспортный контроль. Таджики записывают паспортные данные в тетрадь, спрашивают, есть ли у нас декларации на груз и валюту.

Кажется, им нравится, что журналисты из Франции. Узнав, что я из Москвы, таможенный начальник спрашивает, где я живу, на какой улице. Оказывается, он учился в лесотехническом институте в Мытищах. Потом, когда вернулся в Таджикистан, хотел открыть мебельную фабрику, но Союз распался, началась гражданская война, и теперь он работает на таможне. Он проверяет наши декларации, записывает, сколько мы везем с собой денег, но все как-то несерьезно. Затем появляется молодой человек в резиновых тапочках, тренировочных штанах и зимней военной куртке. Он больше похож на бандита-партизана, чем на таможенника. Хочет досмотреть наш багаж, каждый ящик и сумку, с таким трудом втиснутые в машину. Я объясняю ему, что там наши вещи, аппаратура, спутниковый телефон, вода. И вдруг наш звукооператор Гийом дергает меня за рукав: «Скажи ему, что у него очень красивые голубые глаза». Я повторяю слова Гийома по-русски. Парень в шоке, он не знает, как реагировать. Наверное, ни одна женщина не говорила ему подобных слов. И он, удивленный, отходит, так и не притронувшись к нашему багажу. Едем дальше. Последний этап перед переправой – самый тяжелый. Дороги теперь уже просто нет. Едем по пустыне вдоль колючей проволоки – граница. Опять ворота. К переправе пропускают по пять машин. Уже шесть часов вечера, темно.Получается, что до границы мы добирались почти восемь часов. Разгружаемся,расплачиваемся с водителем.

Итак, переправа через Пяндж. Здесь уже «хозяйничают» русские пограничники. Они еще раз проверяют паспорта, визы, аккредитации. Один смотрит на меня и говорит: «Куда вас несет?». В полной темноте мы грузим багаж на переправу – это такая платформа на металлическом тросе, курсирующая с одного берега на другой. Довольно массивная конструкция, способная перевезти даже грузовик. Через десять минут мы на афганском берегу. На афганской территории сплошная темень, электричества нет. Таможня и паспортный контроль – это маленькая комната, где толпится куча народа. Шум, гам. Горит одна газовая лампа, и сидящий рядом с ней на полу человек с большим трудом переписывает фамилии и номера паспортов в свою тетрадь и ставит в паспорта какой-то иностранной машинкой печать о въезде. Ближайший город, куда мы должны попасть и где живет большинство журналистов, Ходжа-Багаутдин находится в двадцати пяти километрах от переправы. У переправы толпятся шоферы грузовиков, Джипов, Тойот, готовые за двести долларов довести вас с грузом до города. Но нас уже ждет присланная коллегами машина с водителем Нуреддином. Это вызывает большое недовольство таможенника – ведь на нас нельзя заработать, поэтому мы получаем свои паспорта в последнюю очередь, а на все вопросы и удивленные возгласы с нашей стороны, слышим лишь: ten minutes или five minutes. Наконец, когда почти все уехали, нам отдают паспорта, мы грузим вещи, едем. Дороги нет, кругом огромные ямы, горы пыли, всюду пыль. Она видна даже в темноте. Через час (позже я пойму, что в Афганистане расстояния измеряются не километрами, а часами) мы останавливаемся у какого-то земляного забора. Открываются ворота и нас впускают на территорию ACTED – международной неправительственной организации, руководимой в основном французами, строящей в Афганистане дороги. В их дворе – палатки журналистов, есть колодец. Земля перед палатками и дорожки застелены соломенными ковриками. Предыдущая команда ТФ-1 оставила нам в наследство водяную печку – можно согреть воду и помыться, грубо сколоченные деревянный стол и четыре стула. Туалет – дырка, как у нас в деревне, только не в деревянном, а в сделанном из земли домике. Здесь пустыня и дерево ценится на вес золота. От пыли мои черные джинсы и ботинки сразу становятся серыми. Ночевать буду в маленькой желтой палатке. Запихиваю в нее свой рюкзак, куртку, достаю спальный мешок ( на улице не жарко, градусов пятнадцать), фонарик. Встречаю старого знакомого – Сергея, корреспондента испанского агентства EFE. Он здесь уже во второй раз и на правах старожила объясняет мне, где можно утром умыться, где кухня и вообще, какие здесь порядки, как трудно работать, как почти невозможно получить хоть какую-нибудь информацию.