========== Эпиграфы ==========

Like the tide, shadows flow towards the shore of light.

The night comes whirling like a maelstrom.

Warring waves of crackling clouds embrace this nightside landscape.

<…>

And as I reach the surface once again,

these powers are under my control.

Now I am one with the night sky majesty.

— Emperor — The Majesty of the Nightsky

***

И был там зов, скорбящий зов небесных твердей пустоты,

Великолепно-серый, он летел от неба до черты

Великих Сущностей во мгле, где уронился, как слеза,

Как дерево сухих ветвей и как льняные небеса.

— “Плач Серых гаваней”

Ты знаешь, кто не

Раскаты грома.

— из “фонетического” перевода на всеобщий меенского эпоса Атла (”Сказ”)

========== Пре-интро ==========

Она бежала.

Вернее, ей казалось, что она бежит — в действительности ее пошатывало от дерева к дереву, а босые шаги топтали траву по заколдованному кругу.

Она бежала, но потом — пряталась, таилась, а затем взрывалась хохотом и — танцевала в шторме летящих листьев, подобно болванчику на ярмарке. Ветви царапали ей щеки, тернии рвали одежду, но она этого словно не ощущала.

Она протянула руку и рванула реальность, будто отрез ткани, но когда она разжала пальцы, из них просыпались только листья бузины.

Вывернутый наизнанку гром звенел в ушах пронзительно-высокими тонами. Она отбросила листья и слезы.

Ветви кололи шею.

Многогранник в ладони — тоже.

Развалины.

Мир раскалывался об ее взгляд, обращаясь в нечто совершенно иное, чем ему предназначено быть.

Она бежала ему навстречу.

========== Часть 1: В ночи | Интро ==========

Серый свет из-под половиц насторожился. В таверне стоял гам, нетипичный для светлого дня, но каждый обращал внимание лишь на себя и своих собутыльников. Серый свет бесцеремонно пролетел через узоры, нацарапанные косоватыми ножками стульев, многолетние пятна пролитого эля и прочую требуху. Осколки стекла преумножили свет на его пути, но изначальный одинокий луч растерял-таки свой трепет возле кусаного столика на троих. Двое гостей сидели с одной стороны, третий — напротив.

— Так ты говоришь, — начал мужчина с мускулистыми руками, сидевший рядом с другим, чье лицо было покрыто оспинами, — нам нужно выстроить — как ты енто назвал?.. — деолох?

Молодой человек против них, дать которому на вид можно было лет двадцать пять, кивнул.

— Именно — диалог. Как раз поэтому люди используют таверны, а не лобные места, чтобы решать свои вопросы.

— Или чтобы драку и ужин совместить.

Юноша улыбнулся своеобразной улыбкой, отразившей одновременно сожаление, иронию и снисходительность. Улыбка мгновенно исчезла, но оставила следы в мелких мимических морщинках — знаках того, что юнец не чурается выражать эмоции.

— У тебя будет время пожрать, Лард. Вы двое лучше скажите, какого черта вы меня обвиняете в смерти своего липкого дружка?

Рябой выставил указательный палец:

— Это ты подстроил лавину на перевале!

Юноша пожал плечами, как если бы речь шла о рубке дров или чем-нибудь ином, не менее будничном.

— Работа такая. Гнухен мне ни слова не говорил насчет своих планов. Да я даже имени его собаки не знаю, хоть она меня и облаяла.

Разговор прервала носильщица, увидевшая, что чарки гостей пустуют; пощипав девку за мягкое место и заполучив еще одну кружку паршивого пива, Лард вернулся в мир живых.

— Когда мы достали Гнухена, он тебя назвал. Так вот ты здесь, и в ус не дуешь, и мы тожа здесь, а друг наш, — Лард приобрел угрюмость, — друг наш — умер.

— Приведите мне Гнухена, и мы побеседуем вчетвером. А, постойте, где-е же он?.. — многозначительно протянул юноша. — Мне в какую сточную канаву обращаться, парни? Вы его туда затолкали.

Лард потупил взор, но продолжил настаивать.

— Но, Хейзан, — имя он произнес так, словно оно было названием болота, — если бы он тебе…

— Считаешь, меня вынудила бы отказаться чья-то возможная смерть? — поднял бровь Хейзан — жест, совершенно присущий его лицу, постоянно менявшемуся, точь-в-точь как выражение темно-золотистых — странный цвет — глаз.

— Ты бы подумал, — сказал второй.

Хейзан вперил взгляд прямо в его серые глаза навыкате и проронил с подчеркнутой скукой в голосе:

— А ты, могильщик, родной, подумал темной дождливой ночью, когда перед тобой насыпали золота с тем, чтобы ты спрятал… кое-что?

Рябой затрясся как осиновый лист.

— Колдун!

Хейзан вздохнул, словно разговаривал с ребенком, который никак не может уразуметь очевидного.

— Это ты, Наузь, восстановил в памяти все это. Даже если, подозреваю, память твоя неглубока.

Лард решил, что настало время вмешаться:

— Мне твои фокусы волшебные не сдались, парень. Я, чтоб его, пришел сюда по делу. Дело это — ты. Слушай, даж если ты знать не знал…

— Однако я знал.

Если бы у серого света были голосовые связки и не было нужды хранить молчание, он бы присвистнул. Длинно.

— Ты разве не должон отрицать свою вину? — спросил Наузь с полным непонимания лицом.

— Я должен, Наузь, делать то, что считаю правильным делать, — ответил Хейзан. Кажется, могильщика это запутало только сильнее.

Лард коснулся кудлатой бороды.

— Так Гнухен все ж сказал тебе?..

— Нет. Но что ты можешь подумать, видя столько огня в чужих глазах, в то время как их обладатель повторяет снова и снова: никто не пострадает, никто не пострадает?

— Я не охотник до чужих глаз… в отличье от тебя. — Ларда, казалось, пробивал холодок каждый раз, когда темно-золотистый взгляд Хейзана прохаживался по нему. — Ничего это не меняет.

— Но прежде, — заметил Хейзан, — я был лжецом. Твое мнение обо мне вольно не меняться, но правила, как обо мне судить, изменились, и от этого тебе не отвертеться.

Лард смешался, но ничто не могло пошатнуть его упрямства.

— Это было горе. Для меня, для Наузя, для Авроры — горе.

— О, так у него жена из Двуединой Империи? — осведомился Хейзан как ни в чем не бывало.

Все произошло в одно большое мгновение, составленное из маленьких — Лард замахнулся рукой, в которой держал пиво, Хейзан присел, вжав темноволосую голову в плечи, и громкий звук разбитого дерева надвое с плеском огорошил таверну. Повисла тишина. Хейзан выпрямился и оглянулся к пахучему пятну на стене.

— Хорошая была кружка. Я бы мог сказать вдобавок “хорошее было пиво”, но, — он жестом указал Ларду, — не хочу портить репутацию человека, который всегда говорит правду.

— Жопу не рви, колдун, — процедил Лард и смачно сплюнул.

— Нормальное пиво! — вякнул кто-то из угла.

— Что ж, спасибо за беседу, господа. — Хейзан поднялся на ноги и, театрально обведя взглядом заведение, бросил на стол несколько медяков. — Моя доля.

Лард буравил его уничижительным взглядом, но молчал. Наузь немедленно вмешался:

— А ну стой, ты!.. Не! Хер ты этого ублюдка отпустишь, Лард!

Лард лишь пришикнул на него:

— С тобой позже побалакаем.

Когда входная дверь со скрипом затворилась, Хейзан позволил себе смешок, больше похожий на фырканье, и стряхнул с себя воображаемые остатки чужих взглядов. Миновав жалкого бродягу, который опорожнял желудок под вывеской, изображавшей чешуйчатую заднюю часть и хвост некой твари, Хейзан направился к воротам буквально в дюжине домов от места, размышляя.

Какого черта он вообще откликнулся на столь странное обращение? Даже если махнуть рукой на место встречи — “Виверний хвост” зачастую приносил заказы, пусть и малооплачиваемые, — сторонние вопросы касательно летальных исходов подозрительны как евнух в борделе. И вот — остался на бобах. Приходилось надеяться, что в Хефсборе, как и в любом стольном граде Просторов, найдется пристойная работа.