Алла влетела в комнату, с размаху плюхнулась на стул, уронила на пол норковую шапку и дрожащим голосом пролепетала:

– Пал Степаныч умер… сегодня ночью. Поганками отравился…

Моя рука с сахарницей замерла в воздухе. Инна Николаевна застыла посреди комнаты с приоткрытым ртом. Никита, наблюдавший в окно охоту кота за птицами, развернулся на сто восемьдесят градусов и с нездоровым интересом уставился на говорившую. Все молчали, ожидая продолжения.

Впрочем, начну по порядку.

Мы пили чай за старинным круглым столом в уютной светлой комнате двухэтажного загородного дома моей крёстной. За окнами покачивали толстыми мохнатыми лапами высокие ели, усыпанные снегом. Ослепительно-белые сугробы во дворе искрились в солнечных лучах. Неторопливо прихлёбывая душистый горячий чай, мы любовались дивным зимним пейзажем в раме большого окна дачной веранды.

Мы – это я, Ксения Воробей, мой племянник Никита и крёстная Инна Николаевна. Прекрасный, добротный дачный дом принадлежал ей, вдове адмирала Нахабина, умершего пять лет назад. Место расположения: центр подмосковного посёлка Васильевка, улица Триумфальная.

Я и Никита приехали сюда два дня назад, хотя ещё совсем недавно собирались проводить зимние каникулы в Юсупово, в нашей собственной, с позволения сказать, усадьбе. Планы изменились, когда заболела Инна Николаевна, моя крёстная и лучшая подруга моей мамы. Старушку придавил жестокий радикулит, и ей понадобились забота и уход близких людей.

Своих детей у Инны Николаевны не было, а любимый племянник Юрий, которого она фактически вырастила и воспитала, оказался совершенно непригодным для заботы о ком бы то ни было. Как впрочем, и для любых других забот. Целыми днями Юрик где-то пропадал, являлся поздно, или вообще не приходил, и бедная крёстная оставалась совершенно одна в большом пустом доме. Узнав о проблемах своей давней приятельницы, мама предложила мне приказным тоном:

– Почему бы тебе, Ксюша, не съездить к Инне?! Всё-таки она твоя крёстная, кому и помочь ей, как не тебе. Да и отдохнешь заодно. Там, в Васильевке, спокойно и тихо, никакой суеты как тут у нас. Помнишь, как хорошо у Нахабиных было летом, во время ваших с Сашей каникул?

Кто же не помнит лучших дней своего детства? Я и мой старший брат Саша давно стали взрослыми, крёстная постарела, а от летних каникул остались только приятные воспоминания. Но дом в Васильевке по-прежнему стоит.

Вот так я и оказалась в Васильевке той зимой. Со мной увязался двенадцатилетний Никита, сын Саши.

Со времен моего счастливого детства Васильевка сильно изменилась. Когда-то это был посёлок, сплошь застроенный деревянными домиками с обширными застеклёнными верандами, хорошенькими балкончиками и уютными мезонинами. Теперь на месте старых домов выросли солидные коттеджи, сплошь и рядом обнесённые высокими мрачноватыми оградами. Живут в Васильевке в основном отставные военные и госчиновники. Кое-где их респектабельные дома разбавлены экзотическими дачками знаменитостей вроде певицы Даши Фаруты, артиста «Театра на Солянке» Сергея Архарова, режиссера Айрама Айрумяна. С южного края посёлок теснят мощные, зачастую уродливые от обилия безвкусных пристроек замки богатых бизнесменов вышесредней руки, которых по именам никто не знает. А кто знает, тот, скорее всего, врёт. Возле самой железнодорожной станции сохранилось несколько убогих старых домишек от прежнего посёлка.

Едва приехав, мы с Никитой засучили рукава и сразу же принялись за работу: навели порядок в доме, вымыли полы, натаскали из магазина кучу нужных и не очень продуктов. Спасибо, что Юрик, сынок младшего брата Инны Николаевны, расчистил дорожки во дворе. Хоть это оказалось по плечу двадцатишестилетнему бездельнику, далеко не первый год проводившему в мучительных и беспросветных поисках смысла жизни.

Накануне того злополучного дня крёстной настолько полегчало, что она даже смогла передвигаться по дому в вертикальном положении, а не согнувшись в три погибели. Но до полного выздоровления ей было далеко.

Встали мы поздно, так как вечером долго смотрели телевизор. И совсем не ранним утром в благодушном настроении попивали чай      с клубничным вареньем. Внезапно половицы в сенях тяжело заскрипели, дверь резко распахнулась и в комнату влетела Алла в расстёгнутой шубе и съехавшей на левое ухо норковой шапке. Вид у неё был такой, словно она только что выскочила из горящего дома, в котором ещё оставались близкие ей люди.

– Господи, Аллочка! – воскликнула моя крёстная, – что это с тобой такое? На тебе ж просто лица нет! Что случилось?

Алла приходилась Нахабиной родственницей – племянницей покойного мужа. Жила она в Москве, но, частенько гостила в Васильевке, и во время этих наездов всегда наведывалась к вдове своего дяди.

– Со мной… всё в порядке… А вот с Пал Степанычем…– ответила Алла, тяжело дыша. Казалось, ей не хватало воздуха.

Скинув шубу и шарф на диван, она грузно плюхнулась на свободный стул. Шапка окончательно съехала с её головы и упала на пол, но она этого будто и не заметила.

Никита соскочил со стула, поднял шапку и услужливо протянул хозяйке. Алла положила головной убор на колени и открыла рот, но потом опять закрыла, как рыба, выброшенная на берег. Я встала, подошла к буфету и достала оттуда чашку. Плеснула заварки, кипятку из стоящего тут же на столе чайника, и поставила перед гостьей.

– Спасибо, Ксюша, – кивнула головой Алла, наконец, отдышавшись.

– Да случилось-то что? – снова спросила Инна Николаевна, появившаяся в дверях с чайной ложечкой в руке.

– Пал Степаныч… умер… вчера,… поганками отравился, – вымолвила Алла.

Инна Николаевна ахнула, Никита отвернулся от окна, враз потеряв интерес к охоте кота на зазевавшихся птичек, и уставился на гостью. Я застыла, держа на весу хрустальную сахарницу.

Алла подняла чашку чуть дрожащей рукой и поднесла к бескровным губам. Судорожно сделала большой глоток, поставила чашку на стол и принялась старательно размешивать в ней сахар. Мы молча ждали.

Наконец наша гостья пришла в себя и почти спокойным голосом начала рассказывать.

Накануне отмечали день рождения генерала Орлова. Павлу Степановичу стукнуло шестьдесят два, дата некруглая, потому гуляли скромно. Отставник пригласил нескольких друзей, проживавших тут же, в Васильевке. Ну а вся его многочисленная родня собралась по собственной инициативе, без приглашения. Родня – это две бывшие жены с детьми. Как же без них! Забудут поздравить, останутся без денег, которые генерал постоянно подкидывал двум отставным семействам.

Татьяна Михайловна, первая бывшая жена, прибыла с двумя дочками, тридцатилетней Ритой и двадцатипятилетней Лорой. Алла, вторая бывшая, приехала в сопровождении сыновей: Степана, двадцатилетнего студента университета и десятиклассника Эдика.

Третья, нынешняя жена Орлова, Анна Андреевна, была при нём всегда. Ради неё, томной блондинки с пышными формами и хорошеньким личиком, ровесницы его младшей дочери Лоры, генерал и оставил Аллу с сыновьями.

День рождения гуляли с обеда до вечера. В двенадцать гости разошлись. А ночью генералу стало плохо. Анна сильно не обеспокоилась: выпил лишку, с кем не бывает. Врача – соседа Аристархова, бывшего военного хирурга – позвали только под утро. Но оказалось, что поздно. Аристархов накинулся на Анну, мол, почему не позвала раньше. Грибы, которые Орлов запивал самогонкой, генерала убили.

– Может, помер-то он вовсе не от грибов? – усомнилась Инна Николаевна. – Небось, самогонка плохая была? Сколько людей ею травится!

– Нет, думают точно на грибы. Ими ещё несколько человек отравилось. Рита, к примеру, да и Татьяне плохо было. А Рита самогонки на дух не переносит, одно шампанское пила. А Татьяна вообще в рот не берёт ничего, кроме колы. Хорошо, что сама я с детства грибы не терплю, да и мальчишки мои только попробовали по кусочку.