Адриан проснулся от душераздирающего, почти человеческого крика, доносившегося снаружи. Подобные крики будили его каждый день примерно в одно и то же время, сколько он себя помнил. И по прошествии стольких лет он никак не мог к ним привыкнуть. Так кричали свиньи, которых тащили на убой.

Адриан зажмурил глаза и зажал уши подушкой, но крик обреченного животного продолжал звенеть у него в голове. Не самое приятное пробуждение, но другого он не знал. Зато он знал, что сон к нему больше не вернется. Вскоре крик свиньи затих – видимо, дядя Фрэнсис сделал свое грязное дело.

Стряхнув с себя остатки сна, Адриан поднялся с кровати. В его комнату сквозь полураскрытые шторы пробивались косые лучи утреннего солнца – день обещал быть ясным и теплым. Мальчик знал, что в это время его отец и старшие братья уже давно поднялись с кроватей, позавтракали и отправились работать на ферме, и на кухне только мать поджидает его, приготовив сытную яичницу с жареным беконом (а с чем же еще?!), хрустящий тост из белого хлеба со сливочным маслом и ароматное какао с молоком. Адриану было только 10, а потому к работам по хозяйству его пока еще не привлекали, и после завтрака он мог свободно отправиться гулять и играть на улице, чем ему уже и не терпелось заняться в такой погожий летний денек. И мальчик, топая босыми ногами по скрипучим половицам, поспешил из своей комнаты по коридору, затем вниз по лестнице и через гостиную на кухню.

Но на кухне его ждало разочарование. Матери почему-то там не оказалось, а вместо привычного и столь любимого мальчиком завтрака на столе стояла большая алюминиевая миска с какой-то мутной похлебкой со странным, довольно неприятным кислым запахом, по жирной пленке на поверхности которой Адриан догадался, что варево стоит тут долго и уже давно остыло. Подобную баланду мать обычно готовила на корм свиньям, но она никогда не ставила ее на стол, за которым трапезничала семья. Возможно, кто-то из старших братьев сделал это, а мать просто еще этого не видела. Она, скорее всего, занята стиркой во дворе и, увлекшись работой, не уследила за временем и не успела приготовить Адриану завтрак. Тряхнув кудрявой головой, мальчик решительно направился через дверь заднего входа на улицу.

Теплый воздух ударил его в лицо, а солнце приласкало кожу своими обволакивающими бархатными лучами. Адриан остановился на крыльце и позволил себе минутку понежиться в ласковом свете начинающегося дня. Он слушал щебетание птиц недалеко в полях, кудахтанье кур за амбаром и робкий стрекот цикад в траве. Но, к его удивлению, больше ничего он не слышал: ни тебе перекрикиваний и пререканий братьев, ни звуков какой-либо деятельности на ферме, будь то звон пилы, тарахтенье мотора трактора или скрип колес тележки, ни даже лая дворовых собак. Волнительное чувство необъяснимой тревоги неожиданно кольнуло мальчика, и Адриан, спрыгнув с крыльца босыми ногами прямо на пыльную, вытоптанную ногами и копытами землю, поспешил в одной своей полосатой пижамке через задний двор к хлеву со свиньями, располагавшемуся в ста метрах от их дома. Лишь совсем недавно там стихли крики предсмертной агонии очередного несчастного животного, и Адриан был уверен, что найдет в дальней части здания хотя бы своего дядю, занятого разделкой свиной туши. Хоть мальчик и очень не любил подобное зрелище, однако, как ему представлялось, выбора у него не было – возможно, хотя бы дядя объяснит ему, куда все подевались?

Перед хлевом было сильно натоптано: отчетливые следы раздвоенных копыт хорошо виднелись в пыли. Столько следов обычно оставляет стадо свиней, когда отец Адриана их массово водит на убой в здание скотобойни, расположенное в нескольких десятках метров за хлевом. Обычно это случается накануне больших праздников, когда спрос на продукты питания, в том числе и на мясо, увеличивается, и отцу поступают крупные заказы. Когда же требуется забить одну-другую хрюшку для собственных нужд или на продажу в фермерскую лавку, дядя Адриана обычно делает это в специальном отдельном помещении непосредственно в хлеву, в той его части, что обращена в сторону скотобойни. До ближайшего крупного праздника было еще больше месяца, да и звуки, разбудившие мальчика с утра, явно раздавались из хлева, и потому Адриан недоумевал, от чего же с утра, тем более у входа в хлев, а не у дальней его части, могло появиться столько следов свиных копыт. Все это показалось мальчику весьма странным, и он разволновался еще больше, однако, оказавшись на пороге хлева, он успокоился. Из загонов доносилось привычное похрюкивание, сладковатый запах навоза щекотал ноздри, а из конца хлева из-за приоткрытой двери доносились глухие удары тесака, разрубавшего на мясницком столе кости.

Адриан вошел внутрь. Его ноги тут же погрузились в мягкую, слегка вязкую тепловатую субстанцию – смесь опилок, грязи и навоза, – устилавшую проход между загонами с животными. Мальчика обдало приятной прохладой, и он остановился на несколько секунд, давая глазам привыкнуть после яркого солнечного света к тусклому затененному хлеву. Спасавшиеся в прохладе хлева от нараставшего жара дневного зноя мухи роем зависли над головой мальчика, мерно жужжа. По обе стороны от прохода ближайшие к входу в хлев загоны были пусты, и Адриан, чавкая по грязи босыми ногами, быстрым шагом направился вперед.

Когда мальчик поравнялся со вторым загоном, на ограду бросился обитавший в нем хряк. Он с силой ударился о деревянную изгородь, отделявшую его от ребенка, чем сильно напугал Адриана. Мальчик, не ожидавший такого странного поведения от безобидного животного, шарахнулся в сторону и, поскользнувшись, уселся задом в грязь. Бросив испуганный взгляд на загон, Адриан не поверил своим глазам: оттуда сквозь прутья оградки на него смотрел вовсе не хряк, это был человек! Весь измазанный в грязи толстяк, абсолютно голый, стоял на четвереньках внутри загона и смотрел отупевшим взглядом на мальчика. Его лицо показалось Адриану знакомым, и вскоре в его голове всплыл образ добродушного хозяина фермерской лавки, то и дело заезжавшего к его отцу за мясом.

Толстяк хрюкнул и, повернувшись к мальчику боком, уткнулся носом в грязь, будто что-то вынюхивая в ней, а после принялся разгребать ее руками, доставать что-то оттуда и отправлять себе в рот. Адриан потер грязными кулачками глаза, решив, что ему это мерещится, но и после этого картинка не исчезла, и толстый голый мужчина продолжал копошиться в грязи в загоне для свиней.

Что-то ткнуло Адриана сзади в плечо. Вскрикнув от неожиданности, мальчик резко отполз в сторону и обернулся. Из другого загона напротив на него смотрела таким же тупым взглядом маленькая девочка. Все ее лицо было измазано грязью, волосы слиплись в огромные колтуны. За ее спиной резвились в грязи еще несколько ребятишек, видимо, ее братьев и сестер, близких друг другу по возрасту. Все они, как и мужчина напротив, были без одежды. В дальнем конце загона у стены лежала дородная дама неопределенного возраста. Она тяжело дышала, ее огромное пузо медленно вздымалось и опускалось при каждом вдохе-выдохе, а к ее отвислой груди присосался малыш, удобно устроившийся у дамы на руке.

«Это же миссис Харрингтон с соседней фермы! А это ее дети! А эту девочку, вроде, зовут Люси!» – вспомнил Адриан. Он никогда в жизни до этого момента не видел голых людей, и увиденное шокировало его. Он чувствовал смятение, стыд и ужас одновременно, и не знал, как на все это реагировать и что делать.

– Что вы тут делаете? Почему вы все без одежды? – собравшись с духом и стыдливо опустив глаза в землю, наконец спросил он у маленькой девочки, по-прежнему тупо таращившейся на него из загона. Но она ничего ему не ответила.

– Ты что же, не умеешь говорить? – слезы начали собираться в уголках глаз мальчика. Девочка в ответ издала похожий на поросячий визг звук и, повернувшись к Адриану спиной, на четвереньках направилась к своим, увлеченным игрой, братьям и сестрам.