Огляделся, видя все как сквозь пелену.

Бой затих. Изрубленные тела в серых и зеленых плащах были разбросаны по всему залу, как изломанные игрушки — мужчины и неожиданно много женщин, иные еще сжимали охотничьи луки в погасших руках. Между ними там и сям — тела воинов Первого дома, утыканные стрелами. Уцелевшие нолдор бродили вокруг, переворачивая тела и обшаривая их, подобно оркам, в бесплодных поисках.

Оскальзываясь на крови, к нему подошел пятый брат Карантир, сам погасший почти как покойник.

— У короля нет Камня, — сказал он тускло. Затем расстегнул кафтан обезглавленной лучницы и устало обыскал ее. — У его жены тоже нет.

— Жены?

— Я не стал добивать его. Твоя добыча, сам решай, только не тяни. Поведу погоню за сбежавшими. Не так много их осталось. Не рвись вперед.

Поясная сумка и чистая ткань для перевязки в ней уцелели. Боль осталась тупая и тянущая, Келегорм попросту зажал рану сложенной лентой и наскоро перетянул под кольчугой и кафтаном. Странно, что рана вроде бы несерьезна, и что меч Элухиля не торчит сейчас рукоятью из его живота. Нехотя, одолевая страх снова провалиться в воспоминания, он заставил себя вернуться к недобитому юному королю. Тот не пошевелился, так и полулежал у стены.

— Зачем ты… не закончил сразу? — спросил Элухиль с усилием, не открывая глаз, но безошибочно узнав противника.

При виде беспомощной добычи Зверь внутри рванулся так, что Келегорма шатнуло, и он едва удержался от удара. Зверь испытал страх — и был готов сожрать того, кто этот страх вызвал. От запаха травяной крови рода Лутиэн у Келегорма сдавило в груди. Справляться одновременно с этим и с жаждой Зверя…

— Драуг тебя разорви, почему ты не убил меня?! — рявкнул он. — Ты мог!

Вот здесь королек Тысячи Пещер открыл глаза.

— Ты тоже мог.

Келегорм наклонился, и запах пряной крови впился в него когтями. Он ударил по собственной ране, чтобы боль удержала от видений.

— Я думал увидеть человечье отродье, мальчишка!..

Зверь выл и бился, ему не было дела до мыслей. Перед ним лежала добыча, в которой посмели отказать — и он ярился все больше. Жажда впиться зубами во вражье горло боролась внутри Келегорма с собственной памятью. Но чувствовать запах он запретить себе не мог — и в ошеломлении понял, что эти нелепые воспоминания, которых он стыдился годами и гнал от себя — последнее, что держит еще Зверя внутри.

«Они! Они взяли нашего! Женщина получеловека застрелила Искусника!» — заходился Зверь.

— Почему ты не убил меня, сволочь? — простонал Келегорм, встряхнув лежащего. Казалось, Зверь рвет его изнутри, прорываясь взять волю, и еще отчаянно болит вырванный кусок сердца, принадлежавший Искуснику, умнику проклятому, сотворившему такую глупость напоследок. Напрасную глупость.

«Почему он, а не я?»

В ответ Элухиль протянул руку и вцепился ему в ворот.

— Мои сыновья, Охотник, — выдохнул он. — Внуки Лутиэн… Ты же остановился сам, ты был безумен — и остановился! Внуки Лутиэн снаружи, в лесу, одни… Не дай погаснуть крови Лутиэн, Охотник!

Келегорм схватил его за горло, рыча и не находя слов.

«Добей меня, Охотник, но спаси их», — сказал Элухиль беззвучно. И ясно вспомнил двух неразличимых мелких детей с одинаково знакомой улыбкой.

«Щенята рода Лутиэн», — пришла ясная мысль. — «Вира за Искусника. Живая вира?»

Отпустив еще живого короля и снова окунув в его кровь левую перчатку, еще не зная, зачем, Келегорм вскочил, почти не чувствуя боли. Лишь движения сделались скованными. Он прошел по залу, созывая своих. Из тех полутора десятков, кто мчались с ним через ясеневую рощу, на ногах остались шестеро.

— К Карантиру под начало, вы все, — сказал Келегорм коротко. — Соберите остальных. Во дворце прячутся дети короля, двое мальчишек-близнецов, совсем мелкие детеныши. Могли выскочить наружу. Если кто-то видел, сообщите мне немедленно.

— Красный Копейщик что-то видел, — подал голос кто-то из младших воинов. — Заметил кого-то, бегущего к воротам, и вернулся, чтобы проверить.

— Я иду туда.

— Кано, не ходи один по туннелям, — начал Синко. — Я с тобой.

— К Карантиру, я сказал. Все, — бросил Келегорм, разворачиваясь, и зашагал к воротам дворца. Он сам не знал, чего хочет сделать, если отыщет двух детенышей. Но он видел цель, мог бежать за ней, думать о ней, уйти в нее с головой. И не думать о прочем.

Если кто из серых и видел его в туннелях, напасть не посмел.

Карнетьяро, Красный копейщик, отыскался в воротах, среди стражей Младших братьев. Здесь тоже успела случиться драка, щиты и ворота щетинились торчащими стрелами, и лишний меч стражам пригодился. Снаружи шел снег, скрывая лес и берега в белой сырой пелене, засыпая лежащих на мосту.

— Кого ты нашел? — спросил Келегорм, едва подойдя.

— Мальчишек из ненавистной тебе семьи, кано, — ответил тот спокойно.

— Где они?!

— В лесу.

— Что?

— Я вывел их в лес, на тот берег, припугнул и прогнал подальше, — верный смотрел прямо, убежденный, что сделал все как надо. — Вряд ли ты захотел бы марать руки убийством детей, кано.

На тот берег реки. Ага. Потому что все беглецы собирались на этом.

Келегорм полыхнул яростью так, что от него попятились.

— Самовольничаешь?! — зарычал он, едва выговаривая это длинное слово. Зверь и эльда пришли в ярость разом, пусть и от разного, и говорить сразу стало труднее.

Еще труднее было, схватив болвана за горло, не свернуть ему шею.

— Только я решаю, — рявкнул Келегорм, — о кого мне марать руки! Только я!

Копейщик даже не захрипел, а скуляще втянул воздух, неверяще глядя на своего вожака.

— Где они?!

Трясущаяся рука указала направление.

— За ясеневой рощей… — прошептал Карнетьяро, когда ослабла хватка. — Возле раздвоенного дуба слева от дороги… они побежали вперед и налево…

— В другой раз за самовольство башку оторву, драугов сын. Вон с глаз моих! — оттолкнул он ошеломленного воина.

— Да ну? — раздался сзади голос Амбарусса. — А по-моему, братец, он весь в тебя! Хватит!

«Зеркалу морду набей», — дополнил он беззвучно.

— Отстань, — проворчал Келегорм, устремляясь к мосту.

— Возьми охрану! — крикнул вслед младший брат, впрочем, он не стал отвечать.

Сейчас ему невероятно пригодились бы собаки. Но Келегорм больше не держал охотничьих собак, с тех самых пор, как потерял Хуана. Да и собаки к нему не стремились больше.

«Новая дичь!» — сказал Зверь. — «Эту не дам упустить!»

Он втянул запах пряной крови с левой перчатки, впечатывая его в память. Пошатнувшись, прошел сквозь видение грустящей девы в синем плаще. И перешел на бег.

В сторону дворца он промчался верхом, а теперь бежал тяжело, временами переходя на шаг и прижимая локтем повязку на боку, чтобы не сбилась от движения, и ясеневая роща показалась куда гуще и мрачнее. Темный лес пустовал под наброшенным тонким покровом — ни птицы, ни зверя. Свежий снег радовал — на нем легко разглядеть любой след. Вот только снег продолжал идти, любые следы продержатся недолго, и потому Келегорм спешил, как мог.

Раздвоенный дуб призраком выступил из белесого сумрака. Покров под ним пятнали беспорядочные следы, уже припорошенные свежим снегом, с трудом различимые, и две цепочки неровных мелких следов тянулись в ближайшие заросли кустов, еще не потерявшие бронзовую листву.

Опустившись к земле, Охотник втянул воздух, силясь уловить мельчайшие запахи, и те, что доступны носу, и различимые иным чутьем. Немного шерсти и кожи — одежда… тень запаха еды и жилья… и надо всем этим снова острый страх, бросающий в пот и гонящий прочь от единственного известного дома — в темноту. На таком страхе можно бежать долго.

Зверь впитывал запахи с наслаждением, уверенный, что способен настичь и распознать эту добычу в сколь угодно темном лесу. Келегорм же с тоской вспомнил вновь Хуана и свой отказ от собак, отчаянно жалея сейчас, что рядом нет ничего живого и теплого, способного удержать от нового падения в звериную ярость. Впрочем, быстро оборвал себя — сожаления пустая трата времени здесь, посреди темного Дориата да под снегом. Нужно было спешить — на этом Зверь и эльда достигли хрупкого согласия и устремились по следу.