Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Ясное осеннее солнце лениво плыло по небу, перебираясь от одной пушистой тучки к другой. Пронзительная синь, заливавшая небосклон лишь в такие погожие осенние дни, радовала глаз. Золото и багрянец древесных крон кострами горели на фоне неба. Ветер гнал по реке мелкие волны, а на них, верткими лодчонками, покачивались яркие резные листья. В такие дни Чистинка будто оживала, напитываясь ясными красками осени и свежим прохладным воздухом. Летом зеленая, а осенью свинцовая река уже не казалась такой запущенной и угрюмой, отражая синее небо.

Старинный мост, сложенный из серых камней, подобно спине диковинного существа, навеки соединил берега Чистинки, петлявшей среди восточных кварталов Кипеллена и впадавшей в залив Святого Щуся. Его широкие каменные опоры покрывал мох, а ниже, в воде, вились длинные бороды водорослей. Отполированные множеством рук перила поблескивали на солнце. А под мостом, как водится, жил тролль, взимающий плату за проход. У входа на обоих берегах стояло по жестянке, а витиевато расписанная шильда возвещала, что требуется уплатить по медяку с пешего, по три с конного и аж десять – с телеги. Я, как всегда, пошла бесплатно. Иначе тролль бы давно обогатился, а некая Алана де Керси пошла по миру. Через мост пролегал мой ежедневный путь на работу и обратно.

Румпель возился под берегом, сгребая в кучу выброшенные рекой водоросли и палые листья. Дверь в халупу, гордо именуемую таверной «Под Мостом», была распахнута и оттуда разносился умопомрачительный аромат специй. Вообще-то, полное имя тролля Румпельстилтскин, но каждый раз выговаривать зубодробительное сочетание букв губы устанут, и я сократила его до ёмкого Румпеля.

Смотритель моста делал вид, что поглощен уборкой, однако стоило вашей покорной слуге приблизиться к противоположному берегу, как он с обезьяньим проворством вскарабкался на мост и преградил дорогу. Был там, стал здесь, я даже глазом не успела моргнуть. Песочно-бурые пряди свисали из-под застиранного платка, чуть шевелясь на ветру. На грубоватом лице с характерным горбатым носом резко выделялись пронзительные прозрачно-серые глаза. Жесткая черная кисточка длинного гибкого хвоста сердито подрагивала. Тролль был всего-то на полголовы выше, зато раза в полтора шире. Массивная кряжистая фигура перегородила проход. И не обойдешь, и не сдвинешь!

– Медяк с пешего! – безапелляционно потребовал он. – Аланка, там же растийским языком написано!

– Знаю, – фыркнула я. – Сама же тебе эту шильду и рисовала. За что ты благодарно разрешил мне пользоваться мостом бесплатно.

– Злая ты, – тяжело вздохнул тролль, почесывая заросшую короткой светло-бежевой шерстью лапу, назвать его конечность рукой, язык не поворачивался. – Что тебе стоит кинуть старине Румпелю медяк для поддержания штанов?

– Целого растийского медяка, – ухмыльнулась я, – тем более, что он твою мошну все равно не спасет, а штаны на тебе и так ладно сидят.

– Тогда, может, хоть кружечку глинтвейна пропустишь перед работой? – заискивающе предложил он, в надежде получить вожделенный медяк законным способом.

О… а вот это уже удар ниже пояса, ибо к глинтвейну я питала особую слабость. А к глинтвейну старины Румпеля – вдвойне. Что он туда намешивал, тайна за семью печатями, но получалось божественно. А мне, известной мерзлячке, коченеющей на противном сыром ветру за несчастные пять минут от дома до работы, жизненно требовалось согревающее. Обычно, когда мои зубы переставали стучать о край кружки, дегустация перетекала в травлю баек, коих Румпель знал великое множество, и на работу я безбожно опаздывала. Тогда мой хозяин, пан Франц Врочек, вместо приветствия привычно ворчал: «Опять с Румпелем наклюкалась». Но сегодня погода радовала, настроение стремилось к отметке «чудесно», и здравое решение не портить его недовольным ворчанием пана Франца было оправданно. Если появлюсь в лавке на час позже, благоухая вином, специями и речной тиной ворчать от будет долго. Посему, от заманчивого предложения пришлось отказаться.

– Ну чего ты сегодня такая бука? – слегка обиделся тролль. – У тебя чего, это самое?..

– Румпель, – вздохнула я, зябко кутаясь в шерстяную шаль насыщенного горчичного цвета. – Если бы у меня было «это самое», послала тебя к куцьке водзянеку¹ ещё до того, как ты открыл рот.

– Может, тогда вечерком, а?

– Подумаю, – откликнулась я, ступая, наконец, на мостовую.

– Да, и Врочека с собой захвати! Старый книгопродавец обещался зайти ещё месяц назад! – крикнул мне вслед Румпель.

– Хорошо! – я махнула на прощание рукой и поспешила через улицу к резной двери, отмечая на ходу, что пора помыть витрину и обновить товар.

Книжная лавка «У моста» скромно приютилась между массивным домом гильдии ювелиров-чеканщиков и вычурной каменкой шляхтичей Гольд-Портоницких, теряясь на фоне внушительных соседей. Резная вывеска скрывалась в тени козырька над входом, совсем не привлекая внимания. Но покупатели в лавке никогда не иссякали, а пан Врочек важно говорил, что те, кому надо, нас и без вывески найдут, а те, кому не надо, пройдут мимо в любом случае. Уж больно не любил старик праздно шатающихся особей, забредающих в лавку лишь для того, чтобы, по его словам, вытереть руки о книги.

Я толкнула дверь и заскочила в уютный квадратный зальчик с верхней галереей и высоким потолком. Стеллажи светлого и темного дерева опоясывали стены, вздымаясь ввысь. Их заполняли десятки, сотни, тысячи книг… На галерею уводила крутая лестница с витыми перилами, щерящимися на концах шишковатыми головами то ли неведомых науке змеев, то ли пресловутых книжных червей. А между верхними стеллажами темным пятном выделялась дверь в жилые покои хозяина. Я опасливо покосилась на неё, похоже, Франц ещё не спускался. Когда попала сюда в первый раз, то сразу и навсегда влюбилась в дивный, немного жутковатый мирок, где жили книги. Да-да, именно жили, ожидая прихода своего покупателя, чтобы покинуть лавку и водрузиться на полку в домашней библиотеке или шлепнуться в стопку своих товарок на тумбочке в общежитии Школы Высших Искусств, а может, улечься в дорожную сумку очередного бродяги…

Стоило мне переступить порог, как над головой приветственно зашелестела листьями Ива, и моего плеча шершавой веткой коснулся Ясень. Я погладила грубую кору древесов в ответ. Они росли внутри у входа, пол под их стволами убрали, оголив землю. До моего появления в лавке полуразумные деревья-охранники оставались безымянными, но с моей легкой руки превратились в Ясеня и Иву. В отличие от обычных деревьев, им не требовалось много солнечного света, а вполне хватало того, что проникал в лавку сквозь витрину. А уж охранников подобных Иве и Ясеню было не сыскать днём с огнём. Пронести мимо них даже крошечную брошюрку, не заплатив – невозможно. Стоило воришке попытаться проскочить между неподвижными с виду древесами, как гибкие цепкие ветви мгновенно оплетали его и не давали пошевелиться. Вдобавок эти двое успевали изрядно потянуть из жертвы жизненных сил.

Корни и ветви древесов давно и прочно проросли в стены лавки, и то, что многие принимали за резной орнамент на деревянных панелях, на самом деле было частями древесов, спящими до поры, но гибкими и быстрыми, когда нужно. Однажды я видела, как из стены рванулся гибкий прут, и молниеносно спеленал незадачливого воришку, накрепко припечатав к стене. После нескольких промашек воровская гильдия обходила лавку Врочека стороной.

Я швырнула сумку на загроможденную столешницу и тоскливо подумала, что пора требовать стол побольше, этот уже не вмещает весь бардак. Ася, сидевшая на стремянке у стеллажа, оторвалась от чтения, парившего перед ней фолианта: