— Ты хочешь уничтожить эти коней? — спрашивает Кастиэль деловито, — тебе нужна с этим помощь? Моя помощь?
— Нет, я… — Дин задумывается, что мог бы действительно уничтожить это место. Поехать вместе с Кастиэлем, сжечь там все. Но… Вельзевул поймет, кто это сделал. Она действительно опасна, а никакой пророк им уже не помогает. Она их уничтожит.
А хуже всего то, что она поймет, откуда Дин узнал про адские конюшни. И она отомстит Кроули. Кроули, который и так пострадал по его, Дина вине.
Но дело ведь не только в этом.
Дин думает о гладких атласных черных ушах. О горячей шкуре. О влажных миндалевидных черных глазах. Как радовался конь, когда ему позволили выпустить пламя. Как подставлялся под руки, тыкался мордой в подмышки, словно гигантский черный кот. Как щедро делился своим теплом, если приходилось спать на земле, прижимаясь горячей спиной. Как бесчисленное количество раз выносил из стычек, спасал от преследований, как оказывался рядом, когда был нужен.
Конь и сейчас ему неизменно радуется (не ему, конечно. Кроули). Каждый раз, когда слышит шум его Бентли, мчится навстречу с холма, с победоносным ржанием. Гарцует вокруг, практически в танце, затем осторожно прикусывает рукав, тянет за собой, предлагая прокатиться. А после долго смотрит вслед уезжающему автомобилю. Дин знает, что однажды они купят с ангелом коттедж. И конь, который наконец получил имя (имя было Конь, кто-нибудь, не знающий Кроули, мог бы решить, что ему не хватает воображения), будет жить с ними.
Там, в Шотландии, живут такие же кони. И есть демон-конюший, что кормит их, вычесывает, дрессирует. И любит каждого, действительно любит, несмотря на всеобщее убеждение, что демоны не способны на любовь.
Да, иногда они пожирают людей. Но ведь тигры и львы тоже на такое способны. Акулы. Медведи. Даже собаки. А Дин не убивает всех львов, лишь потому, что они потенциальные людоеды. Это просто животные, пусть и родом из ада. Если их уничтожить, чем он будет лучше Бога, по вине которой умерла та овца во время потопа? Напуганная, не понимающая, что происходит, божья тварь? И адские кони — они тоже божьи твари, раз уж Бог допустила их создание.
— Я… Кас… я не с того начал. В общем, в Дрездене, есть один храм… Фрауэнкирхе. В сорок пятом году, во время войны, когда Германия практически сдалась, США бомбили Дрезден. Ну… в общем, там такое дело, Дрезден далеко от границ, это не… не…
— Стратегический объект, — подсказывает Кастиэль, который очень внимательно слушает. Дин практически краснеет.
— В общем храм почти с землей сравняли. А сейчас… сейчас восстановили. Он типа… цветной… Там разные кирпичи. Есть старые, от старой кладки, их немного, все, что смогли найти. И новые. И там… в общем, там специально выделена разница, чтобы люди смотрели и помнили, чтобы…
Еще там живет девочка, Майя. Девочке исполнилось восемьдесят три, но для Кроули она навсегда останется девочкой, что для него восемьдесят лет? Девочка живет в небольшом домике, рядом с которым протекает Эльба. Девочка считает его ангелом (не его. Кроули. Как же сложно, как тяжело разделить это. Даже теперь), и чтобы Кроули не говорил, она не собирается его слушать. Он навещает ее каждый раз, когда приезжает в Германию. А в последние годы приезжает к ней просто так. На каждый день святого Валентина. Вместе они проходят от ее дома до Фраункирхе, чтобы оставить рядом с храмом цветы.
— Что ты пытаешься сказать, Дин? — спрашивает Кастиэль, — я действительно не понимаю.
Белые крылья архангела Гавриила освещало восходящее солнце, а вода подсвечивалась розовым с глубины. В ту минуту он любил Гавриила и любил весь мир такой прекрасный и несовершенный, всем своим сердцем. Дин не знает, что произошло с ними дальше. Не знает, чем закончился тот полет над морем. Это слишком личное.
Но это ощущение любви… оно так похоже и так не похоже на то, что сам Дин ощущает. Он никогда не умел любить вот так, ничего не требуя взамен.
Дин знает, что просто обязан научиться. Для этого ему дали весь мир и ангела в придачу.
Еще Дин знает, что сам он, в реальности, никогда моря не видел. Уж тем более не парил над ним. Он обязательно должен увидеть. Увидеть своими глазами. Узнать, что случилось со всеми теми людьми. Может быть навестить их потомков. А потом —вернуться домой.
— Кас, — говорит Дин спокойно и смело, — я хочу увидеть этот храм, вот, что я пытаюсь сказать. И храм, и Шотландию, и Египет. Но не это важно. Я не просто хочу увидеть этот мир. Я, — тут Дину приходится набрать в грудь воздуха, чтобы решиться, — я хочу, чтобы ты поехал со мной. Я хочу разделить это с тобой. Я люблю тебя. Я хочу объехать с тобой всю землю, от Исландии до Австралии. А потом вернуться обратно. В наш дом. И жить там с тобой. Что скажешь?
Кастиэль молчит так долго, что Дин успевает снова запаниковать. И снова успокоиться, вспомнив Чистилище и то, через что они прошли вместе. В конце концов, даже если ответ будет нет, он все равно бы хотел, чтобы Кас был счастлив. Он открывает было рот, чтобы сказать ему об этом.
Кастиэль улыбается ему, медленно, нерешительно. И так же медленно кивает.
— Да, — говорит он, наконец, выдыхая, совсем как человек, — мой ответ да, Дин Винчестер.
Дин тоже улыбается ему. И впервые, за долгий десяток лет, сам нарушает чужое личное пространство — берет его лицо в ладони и смело целует, всей своей кожей ощущая, как где-то неподалеку за них радуются очень неправильный ангел и еще более неправильный демон.
А потом Кастиэль отвечает на его поцелуй.
