Обычно мы собирались возле 42 сада, там, где к нему вплотную подступали гаражи. Я садилась на поваленное толстое дерево, выглаженное временем, и медленно доставала сигареты из кармана джинсовой куртки. Никто из моих друзей не возражал, многие дымили молча рядом.

На наших лицах, в глазах, была усталость, но совсем не от безделья, скорее, наоборот.

Я смотрела на то, как быстро тлеет день, похожий на мой чадящий окурок. И по ощущениям, и по сущности.

– Че смешного то? – спросил меня Славик, слегка толкнув коленом и задев мою ногу в светло-голубых джинсах. С дырками на коленках, само собой.

– Да ничего, – отрезала я, даже не повернув головы. Славик был занудный и привязчивый тип, но добрый. Он давал мне списывать алгебру.

– Колись, как познакомилась со Стоуном? Откуда его знаешь?

Я вздохнула и сначала хотела не отвечать, а потом повернула голову и сказала: – Блин, по телефону записалась и пришла. Там, в салоне, уже и познакомилась.

– И потому он пригласил тебя на Russian Tattoo Expo? Ты хоть знаешь, что оно в этом году проводится здесь?

– Не только меня, всех, кого с собой позову, кто захочет.

– Офигеть. Ты хоть знаешь, кто такой Стоун?

Я кивнула, пытаясь избежать его захлебывающихся в восторге высказываний, но это было бесполезно. Славик десять минут рассказывал, какой крутой тату-мастер Рома Стоун, и насколько сложно с ним вообще договориться. Он лауреат международных тату-конвенций и предпочитает делать татуировки только тем, кто на самом деле готов или достоин.

Я вздохнула. Вот как раз Стоун мне и заявил, чтобы я с мамой на сеанс приходила, а если серьёзно, то лет через пять, если желание не пропадёт. Короче, я не внушила доверия и показалась ему маленькой курицей, возомнившей себя взрослой. Что было очень обидно.

Но разве я могла всё это как на духу рассказать таким, как Славик? Он знал совсем другие подробности, которых не было на самом деле. Спасибо большое моему воображению.

Напротив меня стояли Кира с Матвеем и выясняли отношения уже больше получаса. Никто на это перманентное состояние внимания не обращал, а у меня вдруг заболела голова.

Киру я не любила и не скрывала этого. Когда она ловила меня на лжи, посылала её подальше, подругой она мне никогда не была. Она обожала оказываться в центре внимания, и все те, кто этот центр не признавали, например я, были её врагами. Но иногда мы общались, если рядом больше никого не оказывалось. Такой вот парадокс. Короче, мы терпели друг друга.

Матвей был спортсменом, оканчивал школу всего с парочкой четверок и не являлся занудой. Редкое сочетание, если бы не его отношения с Кирой. Она его портила, заставляя превращаться в жалкую послушную собачку, и из-за этого со стороны иногда даже занудный Славик выглядел лучше.

По моему скромному мнению.

Прямо посреди долгого монолога Славика меня толкнула сидящая слева Марина и, не церемонясь, спросила:

– Ты что решила насчёт родаков?

Я дёрнула плечом, что должно было означать небрежный жест, если бы не выпавшая из пальцев сигарета. Мои родители разводились, делили имущество, ломали нам с братом жизнь, меняя свою навсегда, думая, что делают лучше. Я интуитивно понимала, что не мне их судить, но судила. Мне хотелось, чтобы радужное детство, которое у меня когда-то было, никогда не заканчивалось, а реальность в виде равнодушия родителей друг к другу никогда не наступала.

– Не знаю, – хрипло ответила я, и Марина поняла, что расспрашивать меня ещё рано.

Она уже через это прошла, когда ей было двенадцать, и потому её рука безвольно упала на бревно рядом. Наверняка уж она-то меня понимала. Но ей повезло, в их семье случилось чудо – её родители, разведясь и прожив год отдельно, вновь сошлись и жили дружно по сей день. Такое тоже бывает, как исключение.

Наступили сиреневые сумерки, и звуки сразу стали глухими, будто в тумане. Я оглядела наш закуток за гаражами. За забором сада слышались детские веселые вскрики, последних мелких забирали родители. Я подумала о моём брате, которому сейчас было восемь. Такой маленький, но всё прекрасно понимал и каждый день придумывал новые трагедии, чтобы его заметили родители. Бедный Тёма.

К Кире подошла Моника и положила успокаивающе ладонь ей на плечо. Та уже была багровая от негодования на своего парня и его страшным поступком – Матвей не подождал её после столовой, а с друзьями-спортсменами ушёл на тренировку. Подлец.

Я чуть улыбнулась. Это и правда со стороны выглядело смешно. Только спустя годы я поняла, что мои родители были точно в такой же ситуации, да только они к тому времени пришли к выводу, что устали оба от бесконечных претензий, обид и равнодушия, которое росло из первого пункта.

Воздух был приятен, весна распускала новые еле зелёные листья, земля пахла сыростью и мокрым деревом. И на ум приходило то, что это место в следующем году будет заброшенным. Все будут заняты другой жизнью и вряд ли соберутся здесь, когда зашуршат под ногами ломкие листья.

– Ну ладно, Кира, – вяло и заунывно пропела Моника, как она это умела. Армянская красавица, считающая, что намного лучше русских девушек. – Ты придумала, как будешь писать рецензию на пьесу Вампилова? Из Интернета же не вариант для Жанны?

Это был даже не вопрос, а утверждение, помноженное на просьбу. Моника была всегда неподражаема даже с учителями. Училась она плохо, но для таких, как я, весело. Смешно было наблюдать за её пререканиями с учителями и нытьём. Я так не умела, мои оценки мне доставались гораздо тяжелее.

– А за нас напишет Карева, – усмехнулась Кира и уставилась на меня в упор.

– Конечно, – кивнула я. – Вам разными словами или можно одинаковыми?

– Сучка, – усмехнулась Кира добродушно и резко оттолкнула Матвея. – Не хочу больше с тобой говорить.

Она через секунду исчезла в свалившейся на нас темноте, а её парень остался стоять с опущенной головой. Мне было не видно, но я знала, что глаза его тревожны, а рот сильно сжат.

К нему как будто невзначай подошёл его приятель Саня, и они стали о чём-то вполголоса говорить. Матвей отвечал неохотно, потом повернулся и тоже ушёл.

Я несколько секунд размышляла, не пошёл ли он догонять Киру, но тут тихо произнесла Марина: – Она перегибает палку, он скоро кинет её.

– Да он по любому её кинет, детство кончилось. Она это знает и поэтому перегибает, – сделала вывод я и рассмеялась, но мой смех был невесёлым.

– Тебе на психолога надо поступать, – в своей медленной манере произнёс Славик. – Ты на-асквозь видишь.

– Ага, – кивнула я. – Именно так я и поступлю.

Я встала, закидывая школьный рюкзак на правое плечо и одновременно подтягивая джинсы, в последнее время спадающие с меня. Я была, что называется, с дефицитом веса, но не потому, что так мечтала, а потому что абсолютно забывала поесть. Бесконечные факультативы, подготовка к ЕГЭ, консультации, пересдачи, я уже не говорю про мои занятия английским и математикой, которая постоянно хромала на обе ноги – всё это не добавляло аппетита.

– Ты идёшь уже? – тоскливо произнесла Марина, которая завистливо оглядела мои костлявые бёдра. Она наоборот все проблемы заедала ароматными булками, и сама уже не находила у себя талии.

– Ну, как бы да, – кивнула я. – А ты нет?

Марина покосилась на Славика, загадочно уставившегося в потемневшее небо.

Я знала, что совсем недавно они стали спать друг с другом, и это не было отношениями, это была гуманитарная помощь. Они скрывались ото всех, но я то всё равно знала, и мне было смешно наблюдать за этими переглядываниями, потому что сама оказалась в точно такой же ситуации.

Я постаралась скрыть улыбку и, помахав им рукой, медленно вышла из-за гаражей на широкий тротуар вдоль девятиэтажки. Он освещался только светом, льющимся из окон квартир, и было жутковато, никого вокруг.