© Зинаида Новлянская, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

Осенью все деревья в лесу должны ронять листья. Вот они и роняли. Березы – желтые, осины – красные, клены – разноцветные. А старый дуб – коричневые и жесткие, будто кожаные. И хотя так случалось из года в год, каждое дерево жалело свои листочки. И вот березы шумно вздыхали, осины дрожали не столько от ветра, сколько от жалости, клены подолгу раздумывали, прежде чем отпустить еще один листик.

Только старый дуб не показывал своей грусти, а ему было, пожалуй, тяжелее, чем всем. Ведь он расставался сразу и с листьями, и с желудями. Все лето растил он своих малышей, качал на ветвях, грел и укрывал. И теперь загорелые крепыши один за другим смело прыгали вниз. Они так торопились начать самостоятельную жизнь, что нередко забывали попрощаться с дубом. Но старик не обижался – он знал, как сейчас волнуются его малыши. Он и сам волновался. Как-то придется им там, на земле? Не всем ведь посчастливится спрятаться среди травы, закопаться в мягкие листья и перезимовать.

«Сколькими из вас, несмышленыши, пообедают сойки да белки, – горевал про себя дуб. – Ну а те, что попадут в карманы мальчишкам – и вовсе пропащие. Вами будут кидаться да стрелять из трубочки, потом вы будете сохнуть по пыльным углам, пока вас не выкинут вместе с сором».

Дуб то ли забыл по старости лет, то ли просто не знал, что дети подбирают желуди не только для того, чтобы кидаться. Из желудей ведь получаются, если немного потрудиться, маленькие легкие лодочки, и блестящие бусы, и крепкая кукольная посуда…

А питомцам старого дуба судьба выпала совсем необычная – из них сделали человечка. У человечка все было, как полагается – и руки, и ноги, и туловище. И голова была, хотя и желудевая, но на месте. Человечку даже волосы приклеили из клочка сухого сена. А когда его к тому же одели в платье из блестящей конфетной обертки, всем стало видно, что это – девочка. Не очень, правда, красивая и довольно лохматая, но зато смешная. Имя ей придумали тоже веселое – Зюка.

Чтобы Зюка не скучала по лесу, дети поселили ее отдельно от других игрушек – на подоконнике, среди горшков с цветами. И всю долгую зиму, пока люди ходили в тяжелых шубах и сапогах, редкая игра обходилась без нее. Смешная желудевая девочка всем напоминала о солнце, о пятнистых лесных тропинках и загорелых босых ногах. Но весной, когда солнышко снова стало горячим и просохли дорожки в саду, Зюка все чаще оставалась одна на подоконнике. И, знаете, это было совсем не весело. Она поднималась на цыпочки и заглядывала за оконный переплет. На улице кричали и бегали дети, качались на ветках птицы. Из распахнутой форточки пахло мокрой землей. Но от этого Зюке не становилось веселее.

Потом пришла пора желудям просыпаться под прошлогодними листьями и выталкивать из своего тела толстые ростки. Тут уж в Зюкину голову стали приходить и вовсе странные мысли. «Хорошо бы сейчас покачаться на ветке… Хорошо бы потрогать маленькие листики… Я, пожалуй, согласилась бы даже мокнуть под дождиком… С меня сразу бы смыло всю пыль… Ведь меня не вытирают тряпкой, как подоконник…».

Так думала Зюка, а желудевой головой, учтите, думать совсем не легко. Наверно, поэтому она не сразу заметила, что в открытую форточку влетела Сорока. Зато Сорока тут же разглядела блестящее Зюкино платье среди кактусов и бегоний. Эта птица вообще все очень быстро разглядывала. Если уж родилась на свет Сорокой и кормишься возле человечьего жилья, зевать не приходится! Сорока и не зевала: она еще на лету начала высматривать, где что плохо лежит. Но в комнате, как назло, был порядок, и ничего плохо не лежало.

Сорока села на письменный стол передохнуть и сказала: «Надо же! Ничего интересного! Одна кукла, и та желудевая… Стоило из-за этого оставлять форточку открытой!» (Она никогда не сомневалась, что форточки только для того и открываются, чтобы сорокам было удобнее влетать в человеческие дома).

«Стоило оставлять форточку! – повторила Сорока и с досады клюнула абажур на лампе. – Когда буду выбираться отсюда, постараюсь задеть ее крылом, чтоб захлопнулась. Нечего сбивать с толку добрых сорок!».

Зюка прекрасно поняла все-все, что сказала Сорока, и перепугалась. Она знала: когда форточка закрыта, в комнате становится совсем тоскливо. И листья бегоний не качаются… и землей не пахнет. И птичьих голосов не услышишь… И она набралась смелости попросить Сороку:

– Пожалуйста, не закрывайте форточку!

– Ишь ты, по-сорочьи понимает! – удивилась Сорока и глянула на Зюку круглым глазом. – А платье у тебя ничего, блестит. Не прихватить ли мне его с собой в лес? До страсти люблю все блестящее!

– В лес? Так вы летите в лес? – обрадовалась Зюка. – А не возьмете ли вы и меня вместе с моим платьем?

– Да на что ты годишься? Горстка желудей, и те за зиму стали тверже камня. К тому же тебе следовало бы знать – сороки желудей не едят. Мы же не сойки какие-нибудь!

– Возьмите! Возьмите, пожалуйста! – просила Зюка. – Я здесь никому больше не нужна.

– Можно подумать, у нас в лесу ты будешь кому-нибудь нужна! Нет! Мне просто перестало везти, вот и все! На той неделе этот железный мотоциклист… Тащила-тащила от самой городской свалки, чуть не надорвалась… А потом оказалось, что с него даже шлем не стащишь… Он у него вместе с головой сделан… Попробовала вместе с головой открутить, так этот безобразник не дается… Дерется, кричит… ничего себе игрушечка! Так и пришлось бросить… А ведь только из-за шлема с ним и связалась. Уж больно блестит… Если б знать, что не снимается…

– Но мое платье тоже блестит. И совсем легко снимается… Я вам сама его отдам, – продолжала уговаривать Сороку Зюка.

– Разве и вправду взять тебя? Ты за зиму высохла, нести – тяжесть невелика. А здесь с тебя платье сдирать опасно – еще придет кто-нибудь. Так и быть! Летим!

С этими словами Сорока прыгнула со стола на подоконник, схватила клювом Зюку за волосы, да и вылетела все в ту же форточку.

Сороки не поднимаются очень высоко. Летать быстро они тоже не умеют. Поэтому Зюке совсем не было страшно. Путешествие, пожалуй, оказалось бы совсем приятным, если бы не частые остановки на крышах, заборах и мусорных ящиках.

Не могла же Сорока из-за какой-то желудевой девчонки отказаться от удовольствия узнать свежие известия! От обеда она тоже не думала отказываться, а его найти было ничуть не легче, чем новости. Чтобы Зюка не пропала, пока она беседует с воробьями и воронами или проверяет помойки, Сорока всякий раз прятала ее. И девочке приходилось подолгу лежать то на крыше за трубой, то в грязном водосточном желобе, а то и вовсе торчать вверх ногами в щели между досками.

Но ей и в голову не приходило жаловаться – ведь путь их все-таки лежал в лес! Она только очень боялась, как бы Сорока не забыла про нее и не улетела одна. Но разве могла Сорока забыть про блестящее Зюкино платье!

Наконец Сорока управилась со своими делами и сказала:

– Ну, готовься – скоро будем в лесу. Так тебя куда доставить – на Большое Болото или на Просеку? Я бы на твоем месте выбрала болото – там хотя и сыровато, но зато совершенно безопасно. Впрочем, и на Просеке можно прилично устроиться. По слухам, там живет тетка Гадюка, поэтому из наших лесных туда никто не заглядывает. А тебе-то она неопасна!

– Мне бы хотелось жить на поляне… Там растет, знаете, такой большой-большой дуб, – возразила Зюка.