– Что ты тут делаешь?
– Ничего, – ответил Бригов, – Мемуары сочиняю. Тайком и ночью.
Я заглянула в маникюрный набор, одной рукой попробовала перелистать журнал. Задумалась… и притупила бдительность. Бригов схватил меня за плечи, развернул и впился в меня своими красивыми, ненавистными, омерзительными губами!
Я сдалась без боя. Последняя здравая мысль до того, как он швырнул меня в койку, была печальна и лирична: неужели я того и ждала?
Он был необычайно нежен, ласкал, как невесту, а я терпела, шептала «еще» – вместо того, чтобы спихнуть его на пол и обматерить нормальными человеческими словами. Что нашло на Бригова? Решил меня использовать? Испугался потерять? Влюбился, как в самого себя?
В общем, подтвердилось расхожее правило: женщина, как мобильник – наворотов много, а функция одна. Но какая же баба не мечтает сохранить семью?
Бригова хватило на полчаса, потом он выдохся, решил, что хватит. Пошатываясь, ушел в ванную, вернулся, лег и выставился на меня такими глазами, словно я теперь перед ним в неоплатном долгу.
Не дождавшись признательности, откашлялся и перешел к делу.
– Юлька, я тут влип в одну историю…
– Ты говорил, – зевнула я, – На Сорок пятой улице, между школой и лечебницей.
– Ага, там скверик и темные аллеи… История занятная. Она чревата крупнейшим со времен «Ирангейта» международным скандалом. И персонажи скандала будут всячески препятствовать попаданию этой истории в средства массовой информации. Хватаешь мысль?
– Шантаж, – зевнула я. Знаем мы его истории.
– Нет, – Бригов покачал головой, – Шантаж – это когда плохие парни издеваются над хорошими, требуя оплаты за ошибки молодости. А мы с тобой парни положительные, поэтому давай условно назовем наше мероприятие 201-м способом относительно честного отъема денег у населения.
– Мы с тобой? – я очнулась, – Наше мероприятие? Дорогой, это подло – принимать за бывшую жену решения, чреватые пожизненным заключением!
Бригов съел мою «бывшую» и с фальшивой доверительностью положил руку на плечо.
– Нет, Юлька. Думай что хочешь, но пять миллионов баксов – это не подло. Знаешь правило пяти миллионов баксов?
– Нет, – машинально промямлила я.
– Хорошо иметь пять миллионов баксов… – он мечтательно уставился мимо меня.
– Какой ужас, – ахнула я, – Бригов, если ты не врешь, тебя убьют на месте. И меня убьют. И всех, кто в радиусе мили.
– Конечно, дело расстрельное, – не стал отнекиваться Бригов, – Вот поэтому я и хочу, чтобы ты помогла. Какое бы ни сложилось у тебя мнение о моем поведении, ты, Юлька, единственное на свете существо, которое в глубине души не желает мне зла.
Это была очень театральная фраза. И попала она в самую середину болота. Всосалась. Но прежде чем сдаться на милость победителя, я в последний раз сорвалась с поводка.
– Верно, Бригов. Несмотря на то, что всю жизнь ты являешься автором и движущей силой моих неврозов, глубоко в душе я не желаю тебе зла. Но и потакать твоим интересам не хочу. Больше всего на свете я мечтаю развестись. Прости, не могу, не должна, не имею права быть твоей женой. Я не стою тебя, Бригов.
Он не мог игнорировать такой выпад. И вполне предсказуемо полез обниматься. Жарко зашептал:
– Юлька, нам нельзя ссориться… К черту баб, ты самая лучшая… До богатства рукой подать, вот оно – на днях! Мы уедем, нас никто не достанет. Только представь – новая жизнь, солнце, пальмы, белые штаны… Мы сделаем документы – самые законные документы, уж поверь. Пусть меня уволят, плевать, устроимся в любом уголке, а большие деньги будем хранить в маленькой стране… ты знаешь, в какой. Начнем все заново, будем счастливы… В конце концов, если я действительно тебе противен, пять миллионов – это сумма, которая всегда и без остатка делится на два. Хочешь – разделим, не хочешь – все в твоих руках, Юлька. Ну, скажи, как вдолбить в твою кочерыжку кроху здравого смысла?
Да никак не вдолбить. Устройство-то не подключено.
– Ладно, разговорился, – проворчала я, – Остановись. Что я должна делать? Только не развешивай мне лапшу на уши.
– У-ф-ф-ф… – Бригов со свистом выпустил воздух и тут же начал развешивать лапшу, – Я знал, что в тебе возобладает разум. По конструктивным соображениям, я не могу посвятить тебя в тонкости предстоящей операции. Самому требуется экспертная оценка и уточнение деталей в свете нашей с тобой безопасности. Грубо говоря, надо передать одну вещь в одни руки и при этом ничего не перепутать. Ориентировочно послезавтра мы отбываем в Уиллингтон, штат Делавэр, где встретимся с одним угрюмым типом, сидящим на сундучке с золотишком. Уиллингтон – не край света. 220 километров по скоростному Lincoln Highway номер восемьдесят. Полтора часа галопом.
Как просто у него решаются проблемы. Ветер в спину, дорога с красно-синими щитами. Папа решает, а Юля сдает.
– Суха теория, Бригов, – я задумалась и решилась задать главный вопрос, – Какова вероятность, что по ходу авантюры нас с тобой прикончат?
Бригов тоже задумался. Шевелил губами, загибал пальцы, что-то подсчитывал, а потом улыбчиво и твердо доложил:
– Процентов пятнадцать. Поверь, для пяти миллионов – цифра нормальная.
Я хотела возразить, что лучше сидеть живым в мусорном контейнере, чем, подобно Аттиле, возлежать одновременно в трех гробах (золотом, серебряном и хрустальном), но Бригов опередил.
– А по крупному финансовому счету, какая разница? Ведь давно доказано, что все дороги рано или поздно сводятся к моргу?
Утро было серым, хмурым, я шаталась по «голубятне» и не знала, чем себя занять. Бригов из кровати наблюдал за моими перемещениями – словно снайпер через прорезь прицела.
– Знаешь, нелюбимый, – сказала я, надевая бюстгальтер, – не могу все утро бродить по квартире и ловить твои ехидные взгляды. Складывается впечатление, что ты уже твердо знаешь, как распорядиться моей долей награбленного.
Бригов сладко улыбнулся.
– Может, это и не так, – продолжала я, натягивая трусики, – поскольку в расстрельных авантюрах я ничего не смыслю. Но когда на тебя молча смотрят и ничего при этом не делают, на душе становится неспокойно. Такое ощущение, что ты уже в наручниках. Облегчи мою участь, Бригов. Научи, как, находясь около тебя, быть от тебя свободной.
– Подумаешь, наука, – фыркнул муж, – ты, главное, не делай из меня демона, а остальное приложится. В твоей проблеме главное что? – разглядеть во мне ранимого человека. Он там есть. А как сделаешь это, то сразу поймешь, как просто свергнуть меня с Олимпа.
Он чуть не смеялся. Все признаки указывали на то, что Бригов забыл про свои ночные обещания. А мне до слез было обидно. «Стыдно, Юлия Владимировна», – думала я, – «быть тебе серой мышью, и умереть тебе в норке. И даже во сне не быть тебе страшненькой Лилей Брик с ее умением давить личность и вгонять в гроб Больших поэтов».
– Пойду, прогуляюсь, – вздохнула я, снимая с вешалки джинсы.
– У тебя деньги есть? – спросил он.
– Какие-то есть, – пожала я плечами, – Каких-то нет.
– Прогуляйся, – разрешил Бригов, – не буду пристегивать тебя наручником к кровати. Добеги до «Мелвис Гросери», возьми «Белую лошадь» и сразу обратно. Будем отмечать завершение наших с тобой разногласий.
Проклятый искуситель… Я потянулась к сумочке, которая всю ночь стояла на журнальном столике.
– Сумку не бери, – поморщился Бригов, – А то пропадешь с кошельком, знаю тебя. Возьми пакет и сто долларов у меня в брюках. И ни в чем себе не отказывай.
– Ты сегодня не работаешь? – на всякий случай спросила я.
Бригов изумился, прикрывая простыней волосатые ноги:
– Как не работаю? А чем я, по-твоему, занимаюсь?
Я доехала до пересечения Третьей улицы с Седьмой авеню, посетила универмаг «Мэйвис, где опять бушевала распродажа. Народ, впечатленный пятикратными скидками, штурмовал прилавки. С такой же яростью его заокеанские соседи лет пятнадцать назад сминали колбасные витрины, в которых не было колбасы, а была просроченная тушенка из Госрезерва. Духота в универмаге царила безжалостная. Преобладали китайские товары. Потолкавшись в отделе игрушек, я обзавелась плюшевым шарпеем с агатовыми глазами, нарекла его Тяпкой и побежала на выход. Никаких виски, сказала я себе. Пьянство не красит мужчин, на пьяного Бригова мы уже насмотрелись. Я должна быть твердой и умной. Прижимая к груди Тяпку, я прибежала на стоянку такси, влезла в «Шевроле» 80-го года рождения и покатила, куда глаза глядят. Пару часов я нарезала круги по академически чинному полуденному Бродвею, заглянула на Таймс-сквер, поглазела на витрины. И когда посчитала, что хватит выделываться, вернулась в «голубятню» на Мэдисон.
