Книга «Кто разрешил?» адресована взрослым и детям, и детским драматургам как первооснова для их творчества. Три главы: «Галка, Галочка», «Летом никто не учится» и «Саюри-правнучка» посвящены трем поколениям – прабабушке, внучке и правнучке, о путешествиях, о знакомстве с разными людьми, о их образовании, и, в конечном счете, получения званий «доктор права» внучкой и кандидата наук бабушкой. Глава «Саюри – правнучка» показывает первые встречи и первые диалоги по телефону из США и России. Еще одна часть посвящена научному обоснованию Нечаевой Г. А. идеи возможности и необходимости функционирования негосударственного высшего образования в условиях государственной собственности.

Девочка в светлом летнем платьице, которой девять месяцев, сидит в маленьком красном автомобиле. Она еще не умеет им управлять, она лишь внимательно осматривает руль и поглаживает его. Думает.

Галочка в руках держит большую керамическую куклу, подаренную тетей Анастасией Филимоновной, напряженно смотрит на фотокамеру и ждет птичку. Галина, еще не знающая фамилии изобретателя русской буквы «Г» филолога Магницкого, рассматривает фотографию, на которой слева направо находятся ее отец, сама Галя, стоящая на изящной, красивой, высокой подставке и мать. Пришедший в гости дядя Коля красивым четким голосом спрашивает девочку: "Ну-ка, скажи, кто это на снимке?" Она быстро подносит указательный малюсенький пальчик к листочку в том месте, где видит себя и, улыбаясь, сообщает: "Я, Гая Пуписа! Я, Гая Пуписа!"

Ей один год и три месяца, – это первое свое открытие она запомнила навсегда. Далее следуют другие, например, гашеная известь в бочке, куда она трехлетняя спряталась от друзей и от мамы, к счастью, ожогов не получила. Она навсегда запомнила вкус козьего молока. Случались и другие открытия – плетеный солнечный вятский сундучок и вкусный мягкий пряник, высокая, красивая, серьезная, керамическая кукла, книжка "Пат и Паташонок", которую читали взрослые и громко смеялись.

В конце Нового, сурового 1943 года, будучи первоклассницей, девочка встретилась в букваре со своей буквой Г, с которой ее познакомила Анна Ивановна Красноперова – первая учительница. Буква оказалась прямо рядом со стаей шипящих гусей. Долго девчонка всматривалась в них и не сразу сообразила, почему эти сердитые птицы так близко и пристально смотрят на ее букву, букву "Г".

С цифрой 5 было проще. Галя знала о том, что на руках и на ногах по пять пальчиков, что в пять лет она впервые встала на широкие финские охотничьи лыжи, которые ей подарил троюродный брат Виля. Наконец, в учебнике по арифметике почти сразу девочка обнаружила горячо полюбившуюся цифру «5». Обо всех подобных знаках поведал детям ученый Магницкий. Кроме этого, он обожал и циркуль, и линейку.

Впоследствии Галина убедилась, что цифр-то даже и для подсчетов звезд много не надо. Их, например, как ей, будущей ученой, вполне хватило одиннадцати, чтобы пересчитать художественную интеллигенцию СССР.

Дело в том, что после долгих комплексных многообразных и многосторонних исследований, давших бесценный материал и приведших к серьезным глубоким научным выводам, Нечаева Галина Андрониковна, выступив на заседании ученых Института социологии АН СССР и членов Фонда социальных изобретений защитила идею необходимости и возможности рождения и широкого развития высшего не государственного образования в области искусств и гуманитарных наук в условиях социалистической общественной собственности и 26.08.1988 за № 1008 Нечаева Г. А. как автор, получила уведомление о социальном открытии, зарегистрированным Фондом социальных изобретений СССР.

24 мая 1990 года, в день своего 55-тилетия Г. А. Нечаева (в отрочестве – Пупышева) объявила на заседании Координационного комитета Уральского отделения Союза ученых СССР об открытии в Екатеринбурге, своего, первого негосударственного вуза – Гуманитарного университета.

Примечание. Это событие она в протоколе указанного заседания специально, по своему замыслу зафиксировала дату как 26-е мая.

До того, как я начала учиться в школе, мама с нами была дома, хотя до этого она с самого начала войны работала иногда сутками, потому, что папа ночами был дома. Чтобы проведать нас с сестрой днем, она от макаронной фабрики, что располагалась не далеко от вокзала, на улице имени Свердлова Я. М., что напротив улицы имени поэта Лермонтова М. Ю., во время своего обеденного перерыва ехала на трамвае до теперешнего южного автовокзала и затем, стремглав неслась на улицу имени Белинского В. Г. к нашему бараку № 206, где мы очень ждали ее.

Мамочка ключом открывала дверной замок, распахивала пальто или телогрейку и доставала с груди белую тряпочку, в которую были завернуты две теплые свежие булочки. Втроем, совершенно счастливые, мы съедали суп из лебеды и маленькими кусочками хлеба. Потом пили чай с молоком и фабричными булочками.

Затем мы – малышки мгновенно засыпали, а мама исчезала снова на несколько часов. Первые три года войны были совершенно мрачными, кроме новогодних и школьных дней, а также небольшой кусочек времени, когда папа выходил с нами в длинный коридор, брал гармонь, начинал с музыкального наигрыша и частушек, плясовых и других задорных мелодий. Тут же появлялись ребятишки и энергично отплясывали, кто как умел. Я гордилась своим талантливым отцом – музыкантом. Я вместе с ним громко припевала: "Барыня угорела, много сахара поела. Ай, да барыня, ай, сударыня!"

В мае 1940 года, в начале лета папа был на работе, а мама дома ухаживала за маленькой болеющей сестренкой. Мои старшие подружки собрались в парк культуры и отдыха имени В. В. Маяковского, который стал на всю жизнь моим любимым поэтом, попросили маму отпустить меня погулять с ними. Она согласилась и сказала: "Наша Галя, хотя и послушная девочка, все-таки вы хорошенько за ней присмотрите.

Мы подымались на холмы и с криками-визгами сбегали с них, забирались в лодки – качели и с веселыми песнями взлетали высоко в небо, пили вкусный морс – напиток из клюквы – и долго прищелкивали языками. Часа через два, наигравшись вдоволь, мы, топая по тропинке вдоль двухэтажных домов, из-за любопытства около одного из них остановились. В комнате с распахнутым окном виднелось лицо улыбающейся девушки. Она громко пела частушку: "Милый мой, милый мой, я не дорогая. У тебя, мой дорогой другая дорогая!" К моему, а больше всего к маминому несчастью, эти слова сыграли весьма трагическую роль. Они были обращены, как упрек, к молодому человеку, за которым внимательно следил муж. И как только паренек решил извиниться перед дамой за недостаточное внимание, и прикоснулся рукой к ее плечу.

Муж, недолго думая, схватил со стола граненый стакан, размахнулся и со всей силы, намереваясь из ревности попасть в молодца, бросил стакан в окно и попал мне в голову, чуть выше моего лба. Я закричала, зарыдала. Роза – моя одиннадцатилетняя подружка мгновенно подняла меня, закинула на плечо, и, как стрела, пронеслась метров триста. Вбежала в наш дом и опустила меня на родительскую кровать. Крови было столько, что моего лица почти не было видно.