– Савва пришёл! – радостно воскликнул один из присутствующих в Зеркальной Комнате и выступил вперёд, навстречу грузноватому человеку с седой, коротко стриженой головой. Умные и немного лукавые глаза оглядели присутствующих. Во всей внешности пожилого, относительно других, мужчины просматривалась интеллигентность, некая породистость и бывалость. Недельная небритость только добавляла шарма. Он стоял, опираясь на массивную палку с резным набалдашником и склонив голову на бок. Ни тени замешательства, ни удивления, ни вопроса на спокойном и обаятельном лице. Видимо, гордый нрав не позволял выдать эмоциональное напряжение, которое испытывает каждый появившийся в Комнате впервые. Кажется, он даже не услышал восторженной реплики подошедшего к нему здешнего завсегдатая.

– Савва, ты узнаёшь меня? Нет?

– Он не может тебя помнить, потому что, возможно, ошибся дверью. Или это какая-то случайность, такое тоже бывает. А ты здесь завсегдатай. Так лучше не обниматься лезь, а подумай чем можно помочь человеку.

Савва с любопытством слушал разговор незнакомых ему людей и продолжал выжидать разрешения непонятной для него ситуации.

– Да-да, его надо отвести… Но я этого никогда не делал!

– Но ты единственный, кто узнал его, кто хотел его видеть, значит, ты ближе к нему, чем другие. Придётся тебе. Сам он не решится и дорогу не найдёт, так и будет стоять в растерянности и страхе. Ты хоть что-то знаешь, а он – ничего. Помоги ему.

Савва слегка качнулся, вскинул подбородок, не меняя выражение лица. Создавалось впечатление, что он хоть и слышит, но не всё правильно понимает. Смысл же последней фразы, кажется, дошёл до его сознания и некоторым образом возмутил. Но поскольку, страх и растерянность всё-таки имели место, возмущаться и опровергать сказанного Савва не стал. У него не было достаточных сил принимать участие в разговоре. Только чувство собственного достоинства, как последнюю опору и щит одновременно, не выпускал он из своих рук. И ещё грабовую палку, способную стать в любую секунду хоть каким-то оружием.

– Идёмте, Савелий, – осторожно взял его под руку узнавший его человек, – я провожу.

Но Савва гордо отдёрнул локоть, не позволяя дотрагиваться до себя, и всё же двинулся вослед человеку, вызвавшемуся в качестве провожатого.

Замысловато преломляясь во множестве зеркал и словно тая в них, шествующая пара исчезла. Их путь был не ведом остальным. Но уверенность в том, что один из них, а именно провожатый, вернётся, не вызывала ни у кого сомнений. Как и то, что второй, которого звали Савва, отправится дальше по строго индивидуальному маршруту и обязательно найдёт то место, откуда ему откроются парадные двери и в нашу Комнату, и во многие другие.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

И снился нам с Саввой сон…

Как грустно, туманно кругом,

Тосклив, безотраден мой путь,

А прошлое кажется сном,

Томит наболевшую грудь…

Мы так и шли, выйдя из «зеркальной комнаты» – я спереди, Савва чуть сзади. Честно говоря, мне с самого начала было неведомо, куда мы шли. Интуитивно я знал только общее направление.

Мой спутник по мере продвижения вперёд постепенно успокаивался – это чувствовалось по его дыханию. Кроме того, несколько раз он порывался что-то сказать, а может и заговорить, словно хотел загладить неприятный момент, когда проявил по отношению ко мне некоторую несдержанность в Комнате.

Прошло ещё немного времени, и он всё же заговорил.

– А я вспомнил тебя, Александр. Мы в каком-то роде… встречались однажды.

– Да. Это было так давно, что немудрено забыть.

– Давно, это верно. Почти в прошлой жизни. Или как это точнее сказать?

– Что-то вроде того. Вы знаете, куда нам идти дальше?

– Отчего же не знаю – знаю. Теперь знаю наверняка. Скоро уже. Только что это у тебя за официальный тон вдруг – «выкать» начал?

Я примирительно взглянул на Савву.

– Да Сав, конечно. Так куда ты меня ведёшь? Ведь верно – теперь ты меня ведёшь, а не наоборот?

– А вот мы и пришли. Это моя территория. Заходи, будь как дома, Сашок.

Савва распахнул деревянную рассохшуюся дверь, непонятно откуда возникшую из плотного серого тумана, и мы прошли в небольшую, но светлую комнатушку.

Хорошо подогнанные сосновые половицы кое-где всё же поскрипывали. На стенах – старенькие выцветшие обои с рядами более темных, нежели остальной фон, пятнен и торчащими гвоздиками – вероятно, на них совсем недавно крепились картины или иконы. Потолки побелены давно, в углах чуть закопчённые. Крепкий дубовый столик и две приземистые табуретки – вот и вся мебель. В некоторых местах помещеньица когда-то стояли шкаф и ещё кой-какая мебель – это обнаруживали прямоугольные контуры на обоях с более насыщенными цветами. А под ними выделялись соответствующие участки на полу, с менее затёртой поверхностью.

На столе красовался изящный стеклянный графинчик, наполненный прозрачной жидкостью, два гранёных стаканчика по сто граммов каждый, глиняный горшок, закрытый вощёной бумагой и связка зелёного лука. Пахло свежим деревом, пряностями и свечкой.

– Присаживайся, Сашок, поговорим, водочки выпьем с дороги. Я ждал тебя.

– Как это ждал? Ты же только что не помнил меня.

– Садись, садись. Помнил, не помнил. Всё ему расскажи да наизнанку ещё вывернись. Знаю я тебя. Сейчас начнёшь душу теребить.

Савва хитро улыбался. Сразу было видно – окончательно пришёл в себя человек и своего любимого конька оседлал. Ну что ж, он здесь хозяин, а я гость. Подчинюсь его правилам…

* * *

Он взялся рассказать одну таинственную историю из своего далёкого детства. И по мере повествования, я обнаружил, что знаю её. Более того – эта история каким-то мистическим образом переплеталась с моим прошлым.

Иногда в качестве передышки, Савва разливал в стаканчики по 30-50 граммов водки, мы выпивали, закусывали ядрёным огурчиком из горшка, и продолжали беседу. Незаметно пролетало время, быстро кончилась и водка.

– Ты остановился на том, как шёл то ли в пионерский лагерь, то ли в детский сад…

– Нет-нет, – Савва постучал по стакану горлышком пустого хрустального графинчика, стряхивая последнюю, отчаянно цепляющуюся за своё прежнее пристанище каплю, пока та, нервно вздрогнув, не оторвалась. – Нет. Это был поход на природу нашей детсадовской группы в сопровождении воспитательницы. Июнь-месяц, погожее утро. Мы идём гуськом по узкой тропинке. Слева густые заросли высокого кустарника, осока скользит своими пилками по голым коленкам, а справа плетёный ивовый забор, сквозь который весело вибрируют по нашим счастливым детским лицам солнечные лучи.

Савва умолк ненадолго, задумчиво опустив взгляд на стакан в своей руке, поперекатывал его грани пальцами. Другой рукой медленно и осторожно поднял второй стакан, протянул мне, посмотрел прямо в глаза и тепло улыбнулся.

– Будем! – сказал он. Седая голова вскинулась. Короткий звучный глоток, удовлетворённый символический кряк и хруст малосольного огурчика.

– Так вот. Идём вереницей, я в хвосте, поотстал немного. Воспитательница носится взад-вперёд, покрикивает бодро: подтянитесь, мол, не отставать. И что-то, знаешь, стало меня сзади словно за лямку моих шортиков тянуть. Я не говорю буквально тянуть… А так, будто сила какая-то придерживает да приговаривает: «Погоди, дружок, не торопись, не пропусти своего, успеешь ты ещё с ними!». И тут чуть впереди в заборе калитка незаметная – плавно так приоткрылась внутрь, и меня словно втянуло туда. Никто из впереди идущих, разумеется, ничего и не заметил. Последней Фимка семенила. Я только ноги её, одетые в сандалики потрёпанные, да гольфики полусползшие помню.