Посвящается светлой памяти

Сергея Георгиевича Тишина.

Да, может быть, грусть былых

несчастий и есть счастье

Альбер Камю

Интермедия

В стройотряде дневников не ведут – некогда. К тому же, дневник – дело частное, а когда в стройотряде ты один? Никогда. Да и что записывать? Всё кажется обычным, как изнутри любого события. Другое дело – вспоминать, но нам и вспоминать, вспоминать эпистолярно, тоже было некогда, первые годы за кружечкой ещё вздыхали-ахали: а помнишь! а помнишь! Потом разлетелись, потом кончился штиль семидесятых и страну потащило по бурунам и порогам: война, распад, развал, война, дефолт, опять война, разруха – короче, целый букет гражданской жути – ну что в сравнении со всем этим какие-то стройотряды? Сказать стыдно, вспоминать себе дороже, но… но с уважением ко всему и вся жуткому и трагическому, почему-то всё больше и больше тянет обернуться на солнечные полосы – забывать их не меньший порок, чем забывать полосы ненастные, потому на солнце не только тепло, но и хорошо видно. Хорошее. А жизнь ведь держится хорошим, гулагами и войнами она рушится, и как важно знать и помнить разрушителя и жертв его, так же важно помнить славное, радостное и просто доброе, иначе можно заблудить себя в тени своей же скорби и, оглянувшись, не узнать и не вспомнить – кто мы, ради чего мы? Ведь стройотряды – это чуть ли не впервые в этом веке не из трагической необходимости, не из страха, не из-под палки, а как в войну – за Родину.

В то лето Серёга вёл дневник (оказывается, мы ему поручили), что-то помечал, складывал в рюкзак клочки с песнями и стишками, фотографии и прочие артефакты, а потом в Москве издал всё это домашним самиздатом в четырёх экземплярах и вручил каждому.

Он это сделал для нас, четверых, отчисленных из последнего стройотряда ИССО МЭИ ЭФФ «Тува-79» и пополам с трудом бродяживших целое лето по этой спрятанной Богом ото всех праздных путешественников земле. Сейчас я листаю этот самодеятельный труд, и вся моя восьмилетняя стройотрядовская эпопея вырастает перед глазами, как гора, от которой отъехал уже достаточно далеко для того, чтобы обернувшись, как следует рассмотреть её.

Сами по себе 70-е годы уникальны – не было у славного нашего государства более ровного отрезка, на котором можно было бы остановиться и оглядеться. (Один старший товарищ по комиссарству, я его недолюбливал за некую академичность, я считал, что всякий академизм – излёт, подведение итогов, окончание, нечто противоположное пассионарности, из которой на 9\10 состоит организм стройотрядовского комиссарства, во всяком случае, образца МЭИ 72-75г.г., так вот он мне, бегущему сразу в четыре стороны, давал совет, которым я начал пользоваться только многие годы спустя, когда кровь вместилась в берега и голова тоже начала участвовать в понимании происходящего, правда, не лучшим образом… так вот он говорил: когда разбежишься очень сильно, так что дух захватывает, в этот самый момент остановись и осмотрись. И правильнее это сделать самому, не дожидаясь, пока остановят или свернёшь голову. Иногда я отдавал должное рассудительным людям, но никогда им не следовал и не завидовал).

Пусть я предстану перед уважаемым читателем дилетантом, но то, что это период теперь именуют «застоем», потому что один недоучившийся колхозник (недоучившийся до настоящего колхозника, то есть не ставший даже колхозником) назвал состоянием своих мозгов целую эпоху, а все кликуши подхватили, мне, конечно, не нравится. У нас с Тишиным в 70-е никакого застоя не было. Наоборот, был ни с чем в последующей (предыдущей у нас тогда ещё было маловато) жизни подъём и расцвет, до тех пор, конечно, пока недоучившиеся колхозники не свампирили наш энтузиазм своими кривыми клювами. А то, что год за годом снижался «темп экономического роста», причём же здесь благодатные семидесятые? Он снижался вопреки их благодатности, а не потому что. В кои-то веки выпало России десятилетие пожить без потрясений, так сразу все наймиты закукарекали: застой, застой! У них сразу изжога, когда в России ровно. Вы, толпой смердящие у трона, что, хотели видеть не снижение темпов, а «экономическое чудо»? Вы, толкаясь у кормила жирными горрайобкрайкомовскими задницами, перепутали его, кормила, назначение, и вместо того, чтобы рулить, только кормились, едва успевая соображать в этом тесном междужопии, где пихнуть, кому подставить, у кого зализывать самим, а когда корабль от вашего окормления вместо вечной земли обетованной – коммунизма – занесло на небольшой, в десяток лет остров, вы, как классические воры, начали орать: «Проклятый остров!». 70-е не виноваты, как и живущие в них. Застой не в 70-х, застой в ваших совести и мозгах, а поскольку другие мозги вы на пушечный выстрел к рулю не подпускали, вот «темп экономического роста» и снижался. Но как вывернули: вы, сливки с Ума, эталон Чести и Совести – красавцы, годы просто застойные, болото, а все, кого угораздило в них жить, не больше, чем пиявки да лягушки. Это мне и не нравится. 70-е, наши 70-е, несмотря на ваш рулёж и скулёж, ещё были полны героями, а то, что герои не лезли на баррикады, а занимались своим делом в своей стране, спасло страну (и с ней – куда уж деться – всех не доучившихся колхозников) от развала в первый же момент швартовки к рифовому островному причалу.

В 70-х застоя не было. Во всяком случае, начался он не в 70-х, а раньше, причём гораздо раньше. Может быть в 17-м, может – в 1700-м, а может в 1613? Или 988? Это не состояние, это некий регрессивный процесс, который закрутили давным-давно поселившиеся и успешно плодящиеся на Руси бесы. Душа-то народная – а ей что десять лет, что тысяча – пытается вверх, а черти вниз, в бок, вкось… вот и живём, смута на смуте, смутой погоняет, буруны да пена, как разглядеть, что за нечисть в водной толще? Потому и не дают черти покоя, чтоб не разглядели, а чуть по старости обессилели, затихло-то всего на несколько лет – черти все как на ладони, и совсем не мудрено, что этот-то прозрачный кусочек в десять лет стал для них самых неугодный: их распознали! В тихом омуте черти видятся. Ату его! Застой! Караул! Срочно снова баламутить! Привычное чертовское дело.

На тихой глади 70-х чертовская ложь стала настолько очевидной, что играть честно просто уж не было смысла. Обнаружилось, что никакой конвенции между властью и народом больше нет, власть её похерила, а раз конвенции нет, то и нам на всё на…ать. Наступила глобальная «дедовщина» – армейская была жёстче, но и она – только лишь слепок с мерзкой государственной. Пофигизм стал быстро просачиваться вглубь, очень легко насыщая все верхние слои и начиная заражать давно готовые к пофигизму нижние. Нет, до какого-то времени молодые, на своём опыте не знающие иного отношения к Родине, кроме патриотичного, и не думали заражаться, с чего бы нам идти на поводу у всякой гнили, пусть даже она и самого верха? это наша страна, а не этих старпёров, они же вот-вот перемрут, придут молодые – мы! Или такие же как мы, которые тоже поют «с чего начинается Родина…» Но из-под опавшей гниющей партийной листвы пошла в рост не молодая зелень, а молодая погань – у старых трупоедов вызрело дерзкое потомство – которое тоже начало кричать: «Это наша страна!», и не только кричать, но и на самом деле прибирать её к себе, причём таскающими носилки руками поющих про Родину простаков. И хотя внешне всё выглядело пристойно – гнилые поганки умело, как флажки, развешивали правильные плакаты «Вперёд!» – в конце концов со всех концов страны стало доносится пофигистское: «Да пошли вы!»

И, как пули на излёте, великая советская молодёжь (совки, дурачки) ещё десять лет по инерции пыталась что-то строить, осваивать, но всё больше вместо «с чего начинается Родина» слышалось: «да пошли вы!», пока не осталось только последнее.