Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Анастасия Кравец

Волчье логово

Ненавистные установления порождают ненависть.

Э. Т. А. Гофман «Майорат»

Этот дворец творит ужасные вещи с людьми. Этацитадель обычаев, традиций, обрядов и ритуалов сводитменя с ума.

Индийский фильм «Эклавия. Княжеский страж»

Предисловие

Закончив эту странную фантазию, я почувствовала необходимость вкратце пояснить ее замысел.

Годы моей ранней юности проходили в трепетном увлечении литературой эпохи романтизма. В ту счастливую пору меня всецело поглощали драматические страсти и ужасы, заключенные в ней. Но со временем во мне проснулся глубокий интерес к той атмосфере, в которой возникла культура романтизма, и к тем сложным механизмам, с помощью которых она создавалась.

Совсем недавно меня посетила дерзкая и забавная мысль написать небольшой роман в духе и по образцу волшебных произведений той эпохи. Все знают, какое значительное место занимают в нашей современной культуре неоготические мотивы. Сложно представить себе человека, который не слышал бы о вампирских историях, о всевозможной нечисти из фэнтези и прочих милых ужасах, которыми полна литература наших дней. Но мало кто задумывался над тем, что все эти причудливые мотивы берут начало именно в изящной, наивной и пугающей культуре первой половины XIX века…

Правда, некоторые шедевры той эпохи популярны и в наше время. Стоит вспомнить довольно распространенное увлечение «Собором Парижской богоматери» или «Грозовым перевалом». Но сколько еще остается удивительных произведений романтизма, которые почти или совершенно неизвестны современному читателю. Но даже если эти книги до сих пор читают, культурный контекст, в котором они существовали и который дает ключ к более полному их пониманию, безвозвратно утерян…

И вот мне страстно захотелось создать историю, содержащую в себе бесчисленное пересечение мотивов, сюжетов, персонажей и смыслов романтизма.

Мой роман построен по образцу произведений того времени. В тексте множество намеков на предыдущие сюжеты и персонажей. Этот метод виртуозно использовали и сами романтики. Когда Гюго описывает келью Клода Фролло, он напоминает нам о гётевском Фаусте. Когда Фролло мечтает о Восточной империи, не является ли это тонким намеком на дерзкие планы Бриана де Буагильбера из «Айвенго»?.. Не имея таланта великих мастеров, я все же в данном случае следую их методу. Почти в каждой ситуации или фразе содержится напоминание о чем-то предыдущем, уже описанном романтиками. Но, в отличие от них, я не имею радужной надежды, что моим читателям (если они вообще найдутся) так хорошо знакома вся эта старая и полузабытая литература. Поэтому, для простоты создания ассоциаций, главы в книге снабжены эпиграфами из разных произведений. Естественно, эта идея тоже принадлежит не мне. Она принадлежит Вальтеру Скотту. Как известно, подражание этому прославленному писателю приобрело повальный характер среди европейских романтиков. Стоит вспомнить хотя бы «Сен-Мара» Альфреда де Виньи или «Гана Исландца» Виктора Гюго. Однако, в системе эпиграфов, используемой мной, есть и некоторые отличия от традиции. В ней можно встретить цитаты не только из романтических произведений, но и из литературы XX века и даже из мюзиклов и фильмов. Эти изменения легко объяснить. Я все-таки живу почти два века спустя после романтиков.

В произведениях эпохи романтизма существовало как бы два фона. Один воссоздавал события далеких, красочных и экзотичных эпох, другой – пытался через эту блестящую завесу прокричать о драмах человека XIX столетия… Как-то мне встретился глубокий риторический вопрос: не являются ли страдания Клода Фролло в большей степени страданиями влюбленного XIXвека, чем драмами средневекового священника?.. Я думаю, в этом есть большая доля истины.

Средневековье, описанное романтиками, было не совсем таким, каким представляем его мы. Это тоже создавало определенные трудности для воплощения…

В моем романе три фона. Самый поверхностный из них средневековый. Создавая его, я должна была учитывать в первую очередь не современные представления о той эпохе, а то, какими видели те далекие времена романтики. Но этот фон как раз наименее важен. Он является лишь формой. Второй фон – воспроизведение представлений собственно XIX века с его роковыми персонажами, безумными страстями и бесконечными психологическими самоанализами. На этом можно было бы исчерпать тему, но вышло иначе… Я живу сегодня, поэтому произведение неизбежно должно было наполниться драматическим третьим фоном, который будет кричать о проблемах нашей жизни сквозь раскрашенные маски ушедших эпох… Об этом я не скажу больше ничего. Драмы наших дней читатель без труда сможет узнать сам…

Единственное, что, пожалуй, стоит пояснить: в споре культур, представленных в книге, я остаюсь беспристрастной. Я не придерживаюсь никаких религиозных взглядов (хотя у меня есть собственная система ценностей, в какой-то мере заменяющая их), и категории той или иной религии зачастую написаны с большой буквы только, чтобы показать их место в сознании моих персонажей, но не в сознании автора. На самом деле, спор и противостояние культур не приносят никакого положительного результата. Прошу помнить, что я не веду никаких теологических дискуссий. Это не имеет для меня значения. Значение имеет описанное мной поведение людей.

Й. Хёйзинга писал, что культура возникает в тесной связи с игровым элементом. Он не верил в то, что авторы готических романов могли быть вполне серьезны, описывая свои наивные ужасы. Я тоже не верю в это.

Несомненно, мрачный антураж готической и романтической литературы в наши дни способен вызвать скорее снисходительные улыбки и веселый смех, чем настоящий страх. Все эти окровавленные кинжалы, виселицы, сверкающие взоры и роковые проклятья стали не больше, чем безнадежно устаревшим и покрытым пылью забвения литературным хламом. Но кто из нас хотя бы однажды не испытывал подлинной боли, читая о тяжелом безумии Франца, мучительной пытке Эсмеральды, бредовых видениях архидьякона или неприкаянных призраках Грозового перевала?.. Да, они оставили нам нечто большее, чем все эти наивные ужасы сырых подземелий и кошмарных снов. Нечто ранящее и настоящее… Быть может, что-то такое, чего современная литература оставить не сможет…

Моя история начиналась как забавная и не имеющая большого значения литературная игра с символами и смыслами. Но с какого-то момента все пошло не так… Я задумалась о серьезных и тяжелых вопросах, и страницы сами собой наполнились живой и самой настоящей болью…

15 августа 2015 г.

I

Путники

Грозовой Перевал – так именуется жилище мистераХитклифа. Эпитет «грозовой» указывает на те атмосферные явления, от ярости которых дом, стоя на юру, нисколько незащищен в непогоду. Впрочем, здесь, на высоте, должно бытьи во всякое время изрядно прохватывает ветром. О силе норда,овевающего взморье, можно судить по чрезмерному наклону малорослых елей подле дома и по череде чахлого терновника,ветви которого тянутся все в одну сторону, словно выпрашиваямилостыню у солнца.

Эмили Бронте «Грозовой Перевал»

Мы в Трансильвании, а Трансильвания – это не Англия.Наши обычаи не те, что у вас, и многое здесь вам покажется странным.

Брэм Стокер «Дракула»

Где-то на окраине графства Эно, которое фламандцы называли Геннегау, раскинулась обширная, серая равнина. Ее пересекала длинная извилистая дорога, больше похожая на заброшенную тропинку. По этой дороге, убегавшей в сторону епископства Льежского, одиноко брели два путника. Используя выражения хронистов того времени, можно сказать, что это происходило в год Милости 1323, через две или три недели после Дня Всех Святых.

Бледный осенний день медленно догорал. Не успело солнце закатиться, как его алые лучи уже скрылись за громадами тяжелых туч, набежавших с севера. Тучи сталкивались, разбегались, принимая один за другим все более причудливые образы: то рыцаря с развевающимся на ветру плюмажем, то руин старого покинутого замка, то корабля, гонимого бурными волнами… Казалось, будто они стремительно пожирают светлую часть небосвода. Поднялся холодный и резкий ветер, который больно хлестал в лицо запоздалым путешественникам, развевал их плащи и норовил сбросить капюшоны.

1
{"b":"765673","o":1}