«Ах, если бы вы знали, какую волшебную страну я втайне посещаю, на каких монстрах скачу верхом, в каких бываю заповедных уголках! Но это загадка для меня самого.»

Марсель Жуандо (1888–1979) – французский прозаик–модернист

Тишь да гладь!

Ясное ночное небо, насыщенное звездами, имело завораживающий вид. Лунный свет без проблем добирался до лежащего снега, пушистого, не покрытого ледяной коркой. Его блеск был прекрасен, как и общий вид.

С одной стороны были перепаханные поля, укрытые снежным одеялом, под которым отдыхала почва. С другой располагалась деревня, погруженная в ночной сон, лишь редкие огоньки в окнах давали понять, что она обжита.

Бескрайние поля и спящую деревню разделяла дорога, которая опоясывала всю деревню и расходилась в две стороны, где в одном конце, через пять километров, она упиралась в полузаброшенный карьер ракушника времен СССР, и ныне работавшим на 20% от прошлого столетия, другая часть дороги проходила к ближайшему городу в тридцати километрах.

Некогда богатейший колхоз с распадом советского строя был просто оставлен и забыт всеми. Там было электричество, благодаря работающему карьеру, который еще обеспечивал рабочие места, и из-за этого в поселок приходил общественный транспорт в выходные дни и через день по будням, утром и вечером. В прошлом население доходило до двух тысяч, сейчас едва ли наберется пятьсот человек, в связи с чем больше половины домов поселка были просто брошены и разлагались под гнетом времени, в то время как приусадебные участки порастали сорняками.

Но не сейчас, сейчас все было красиво, бело и блестяще.

Тишину нарушил хруст снега. Вдоль дороги бежал мужик, крепкий, работяга карьера, на нем были теплые спортивные штаны, натянутые наспех расстегнутые ботинки на босую ногу, из-за чего снег попадал внутрь, но мужика это не волновало. Верхней одежды на нем не было, лишь старый растянутый грязный свитер, покрытый слоем грязи от ракушника.

Следы мужика петляли, поскольку его качало то влево, то вправо. Он тяжело дышал и был красный, покрывшись испариной, перепуганный взгляд, то и дело оборачиваясь назад, он останавливался и искал кого-то глазами и, не находя, продолжал бежать.

Вбежал в глубь деревни и спустя пару минут оказался на окраине. С одной стороны дорога уходила в старые амбары с провалившимися крышами, прямо перед ним в метрах ста пятидесяти стоял бывший дом культуры, и при входе горел свет. Слева от него было трехэтажное здание с разбитыми окнами, разрушенным забором. Дыхание было прерывистым – он устал. Все было осложнённо тем, что организм находился под действием алкоголя. Он не мог больше бежать и был вынужден остановится. Едва не упал на четвереньки, уперся руками себе в колени и посмотрел назад – убедился, что позади никого нет. Мужик начал успокаиваться, решил направиться к дому культуры.

Он выпрямился, перевел дыхание, ему что-то послышалось, и он тревожно резко обернулся назад, увидев, что на снегу, сколько он мог разглядеть, только его шлейф следов, решил двигаться к клубу. Резко вскрикнул и упал назад, на ладони, и, переведя ноги назад, встал на колени, испуганно взглянул на что-то или на кого-то на развилке, ведущей к амбару и клубу, перекрывая ему путь. Он дико боялся.

– Я ни в чем не виноват! – громко выкрикнул он охрипшим голосом, пронизанным страхом.

Но ответом ему послужил лишь лай собак в домах поодаль, который подхватили следующие, и спустя пару секунд от гробовой тишины не осталось и следа. Деревня погрузилась в лай и вой, от края до края, в редких окнах стал загораться свет.

Крепкий мужик не обращал на лай ни малейшего внимания, лишь смотрел в сторону. По всей вероятности, что-то произошло. Он резко подскочил и рванул в сторону здания, которое когда-то было столовой и административным зданием одного из работающих предприятий.

За полуразвалившимся забором снега было выше, чем по колено, и это осложняло путь и без того запыхавшемуся мужику. Пробираясь ко входу, он был вынужден пройти через снежную дюну, которая оказалась выше пояса. Снег попал под свитер на оголённое тело, и его это взбудоражило, но он продолжил путь. Оступившись в момент, когда нога соскользнула с бордюра, скрывшегося под снегом, он погрузился полностью под снег.

Мужик подскочил, резко обернулся.

– Уйди! Умоляю! – истошно кричал он, и этот крик лишь запустил вторую волну собачьего лая и воя.

Мужик ворвался внутрь здания, первый этаж был сплошным помещением, в конце которого было начало разбитой лестницы. Он кинулся к ней, шаг уже был ровный и уверенный, пропала испарина, действие алкоголя и адреналина сходило на нет. Он почувствовал холод, боль от обморожения голени и лодыжек, поскольку обувь была набита снегом. Способность двигаться в нем поддерживали лишь страх и ужас.

Он поднимался по ступенькам, перескакивая через одну, пока не уперся в третий этаж и, пройдя по коридору, не уткнулся в единственное помещение, в котором сохранилась дверь.

Заскочив в него, плотно закрыл за собой дверь и увидел, что оказался в небольшой комнате, некогда окрашенной наполовину масляной краской в голубой цвет и белой побелкой сверху, но сейчас это все было с обрушившейся штукатуркой и обвалившимся местами потолком. Напротив двери находился проем, ведущий прямиком на улицу. Когда-то там были пожарный выход и лестница, которая сгнила и обвалилась на землю.

Мужик в ужасе смотрел на дверь и пятился назад, в сторону проема.

– Ты специально загнала меня сюда! – сквозь слезы твердил он. – Я не хотел этого, я не мог знать этого! – молящим голосом оправдывался перед чем-то, что прошло к нему в помещение сквозь закрытую дверь. Уже оказавшись спиной почти у выхода, он со слезами на глазах продолжал сыпать мольбами. – Прости меня, я не мог на это повлиять, это все случайность…

В этот момент он схватился за сердце и не мог сделать вздох – его парализовала острая боль, пронизывающая грудную клетку. Со стороны казалось, что его что-то проткнуло и он пытался это остановить и вытащить. Замахал руками, но безрезультатно. Уже почти задыхаясь, он раскинул руки, упершись в косяки проема, и из последних сил вытолкнул себя спиной на улицу. За то мгновение полета он испытал облегчение от возможности сделать вздох и освобождения от боли в области грудной клетки.

Его облегчение длилось мгновение, поскольку тело насквозь пронзили штыри ободков, служивших защитой и одновременно ступеньками для пожарной лестницы, но сгнившие крепления развернули их, превратив в вилки, торчащие из земли, которые и пробили живот и грудную клетку несчастного.

– Ты меня не забрала… – произнес он, захлёбываясь собственной кровью из пробитых легких, глядя внутрь проема, из которого вылетел.

Спустя минуту стих последний лай собак, и вокруг снова воцарилась тишь да гладь.

И лишь поодаль в поле на небольшой возвышенности в полукилометре от деревни был силуэт человека. Сложно определить, кто это был: мужчина или женщина – одежда и капюшон не позволяли этого сделать. С окончанием лая силуэт развернулся и направился в противоположную сторону от деревни, где впереди был лишь белоснежный ковер со шлейфом его следов, по которым было понятно, откуда он пришёл.

***

Иван поднялся по будильнику не с первого раза, ставил его на повтор каждые пять минут и лишь на последнем возможном переводе все же встал с бранными словами в адрес своей работы.

Рядом с кроватью располагался стул, на спинке которого висели джинсы и лежал скомканный свитер. Одевшись, он оттянул свитер вниз, чтобы тот казался менее помятым, и, впихнув ноги в тапки, направился завтракать.