— Кросс, да ты что? Черт… Ну-ка, вставай, посмотрю, что за дрянь случилась, — скелет, чьи глаза ночью не давали света, утянул Креста в темноту дома, где зажегшийся свет отразился в темноте мраморных плит ванной, непривычного, черного цвета, но от того действительно делавшей помещение красивым, со вкусом обставленным. Киллеру тут же открылась картина катящейся по сожмуренному лицу перепуганного насмерть скелета лиловой струйки крови, берущей начало из трещинки на черепе, потемневшей от сильного удара об угол шкафа.

— Ого, вот это ты приложился, приятель, — он осторожно стер пальцами эту черту, в то время как его собственные скулы перечеркнуло несколько новых линий дегтя, выдавая в нем явное волнение за вид и самочувствие полюбившегося душе монстра, — Кросс… Ты меня слышишь? Ну же, что случилось, ей богу, твое молчание ещё никогда так не пугало, — темноглазый криво ухмыльнулся, пряча за улыбкой смятение, кувыркнувшееся клубящийся внутри магией, из-за того что его пальцы как-то сами собой огладили зигзаг бордового шрама под правым глазом друга. Тот вздрогнул, словно слова Киллера оказались подобными так и не включенной холодной воде, вынув из омута панического ужаса. И понимание, как он выглядел и что делал заставило руками прикрыть лицо и согнуться, сползая спиной по холоду кафеля темной ванной комнаты, обессиленно и устало.

Он больше не мог.

Не мог молчать… Не мог скрывать правду, сколь позорной бы она ни была. Не мог держать в себе эмоции, крепко запертые за дверью, что сегодня пошла изломами сухих трещин.

Киллер опустился перед ним на колени, терпеливо ожидая ответа, попутно сняв с крючка над ними полотенце, начав бережно промакивать им рану, не торопя измученного чем-то ему неизвестным монстра, о котором беспокоился нешуточно.

— Прости, Киллер… Просто прости. За то, что не сказал раньше о том, как боюсь тишины, — начал он тихо, отняв от лица ладони, но закрыв глаза, не в силах видеть чужого взгляда, — боюсь до потери рассудка, а потому… Так полюбил твое общество. Неумолкающее… Прогоняющее этот страх нескончаемым потоком слов, и не важно, о чем ты говорил. Я едва ли вспомню хоть одну тему, но… Мне так это нравилось. И отчего-то стал нравиться и ты, черт… Прости… — последние слова монстр прошептал, ощущая, как касание махровой ткани исчезло, и снова тишина, от которой начало ощутимо дрожать тело, будто сводило мелкой судорогой до самого позвоночника, скрытого тканью чёрно-белой футболки. Неловкость от того, что он был самым наглым образом утащен на чужую территорию подкосила его окончательно.

Киллер затаил дыхание. Видел теперь то, что ранее было скрыто от его довольно рассеянного внимания, но сейчас… Сейчас все заиграло совершенно иными красками, отозвавшись в принявшей форму перевёрнутого сердца душе жгучим жаром взаимности, на которую он не смел и надеяться.

— Оу… Ты извиняешься за то, что влюбился? — провокационно спросил скелет, решив, что перед десертом имел право растормошить забитого монстра, так удачно оказавшегося в его доме, — ну же, крестик, скажи прямо, к чему эта высокопарность. И посмотри мне в глаза~, — протянул он, касаясь подбородка монохромного, поднимая к себе его расплывшийся дрожью взгляд.

— Да, влюбился! Доволен? — рыкнул он в раздражении, буквально ощущая, как за ним горят мосты. Он, наконец, сказал это. Признал, но в первую очередь для себя, и от этого стало ощутимо легче, будто груз тяготы невысказанных чувств тянул его ко дну.

— Доволен? Нет, — хитро растягивал слова Киллер, тем временем придвинувшись ближе, упираясь в стену предплечьями, отчего теснота и жар его дыхания пугали не меньше убитой ими тишины, — я счастлив, Кросс, — прошептал он и тут же толкнулся ртом в его зубы, целуя со всей страстью, скрытой в нем темнотой огня. Чёрно-белый лишь что-то слабо промычал, не в силах держать оборону, все ещё дрожа, не смея коснуться, хотя Киллер уже нагло изучал его рот, покрывая бархатом влажного языка самые чувствительные уголки расжавшего челюсти рта. Несмело, но он ответил темноглазому, порывисто выдыхая, когда монстр схватил его за грудки, рывком поднимая на ноги и впечатывая в стену с мягкими полотенцами, вжимая собой в пахнущую хвойным мылом ткань, руками нажимая на тонкий разлет ребер под хло́пком одежды, ощущая их веер собственными сквозь тонкую майку, словно этой тесноты было слишком много… От нее хотелось избавиться… Но он оторвался, все ещё чувствуя, как зажатое им тело била мелкая дрожь, и теперь, получив кусочек счастья, стоило позаботиться о явно неладном состоянии уже не совсем друга, требовавшего внимания к явной проблеме.

— Дрожишь до сих пор… Черт, если бы не ситуация, то счёл бы это знаком к продолжению, — мурлыкнул он, пустив налет румянца в тон его крови растекаться на мраморно-белом черепе Креста, особенно хорошо видимый, когда монстр зажимал его собой, провокационно втиснув колено между чужих бедер.

— Кил… Что ты творишь? — прошипел Кросс, цепляясь за чужие запястья, нагло легшие на его таз, чуть пощипывая кости сквозь ткань съехавших шорт.

— Отвлекаю от неприятного. А ещё ты головой треснулся, надо обработать, — он уже совсем ненаигранно нахмурился, бросив взгляд на гематому черепа, — не судьба тебе одному спать больше, крестик.

Киллер потянулся к шкафчику над темным акрилом раковины, выуживая кусочек ваты и антисептик, тут же возвращаясь к смущенному его словами и действиями парню, бережно обрабатывая неудачное последствие его падения. Тот морщился, но терпел, обиженно дуясь и ощущая, как липкий страх покидает его измученное тело от близости того, кто просто одним своим присутствием отгонял его прочь.

— Вот так, малыш. Болеть будет конечно, но у меня должны быть обезболивающие. У тебя голова не кружится? — спросил он, скептически осматривая результат работы и тонкую, но чистую от магической крови трещинку.

— Нет, — буркнул монохром, выпрямляясь и возвращая себе былой, несколько горделивый, статный вид, чем порадовал Киллера, решившего ещё немного поизводить его.

— Так что, значит ты любишь погромче, да? — Кросс от такого вопроса поперхнулся воздухом, недовольно ловя хитрую улыбку счастливого парня, которого буквально распирало желанием затеять одному ему известную игру с очень двусмысленными правилами. И Кросс решил, что раз уж горит все синим пламенем, то можно было попробовать отплатить ему той же монетой.

— Уж точно могу сделать так, чтобы твой голос звучал громче, — фыркнул в ответ, пусть и расцветая гиацинтом смущения, но ответная дымка макового оттенка, перечеркнутая темнотой смолы была лучшей наградой.

— С лету ловишь, крестик. Умница, — мурлыкнул он, осторожно прижимаясь носом к его щеке со вздохом, невесомо погладив чужие бока и пригрев ладони на его предплечьях после, ощущая, как костей касаются неуверенные пальцы парня, — мммфр, я и надеяться не смел, думал бешу тебя бесконечным трепом. Прости, что не заметил раньше. Я просто… боялся остаться совсем один, — искренне сказал он, ощущая сладковатый запах дыхания монохромного на своей скуле. И когда его тонкие фаланги коснулись черных полос на щеках, тот замер, задержал дыхание и прикрыл глаза, ощущая, как волной кроет собственная неуверенность.

— Всегда мечтал коснуться, — ответил Кросс, ощущая мягкость этой нефтяной смазки, тушью стекавшей почти до уголков рта, которого несмело коснулся поцелуем сам, убегая пальцами к чуть сероватому лордозу{?}[Физиологический изгиб позвоночника] шейных позвонков. Тот податливо отозвался, позволяя Кроссу делать эти долгожданные обоими шаги смелее, подталкивая ответной, неспешной лаской, смывавшей с костей все остатки былого страха. Страха, перечеркнутого их увлечением друг другом.

Они стали лекарством от терзавших их фобий.

Киллер млел от того, с какой напускной уверенностью действовал Кросс: она плавилась маслом, стоило черноглазому проявить чуть больше дерзости, куснув за шею во внезапном порыве или скользнув руками под футболку, чтобы чуть царапнуть фалангами внутреннюю поверхность грудины в опасной близости от души, чей испуганный им ритм вторил его собственному — волнующемуся. Сердце его жизни с ободом белизны доверчиво жалось в близости их тел к чужим костям, грея и успокаивая, но не переходя черту, едва намеченную пунктиром новой ступени отношений. И Киллер это понимал, отстраняясь и ловя взглядом чужую, разнеженную им и пережитым усталость.