====== Genesis Dei ======
Солнце было везде, солнце было всем.
Капитан Матео Годиш сидел с опущенными веками под импровизированным навесом спиной к тому месту, где должен был быть борт. Воздух таял и шёл горячим маревом. Чтобы не терять влагу дыхания, капитан обвязал лицо платком. У противоположного края под таким же навесом из рваного паруса лежала команда «Морского Льва». Вернее те четверо, кого оставил этому миру Озарённый. Груз, припасы и самое главное, самое ценное: семнадцать человек его команды, включая гребцов, — поглотила штормовая бездна. Где и когда он ошибся?
Дромон «Морской Лев» с конвоем из трёх кораблей должен был идти на Малин, континент по другую сторону океана от Гакана. О Малине было известно немного. Обрывочные слухи расписывали как немыслимые богатства, так и свирепых чудовищ, оберегающих подступы к землям неизвестного континента. Люди говорили, будто Гаканская официальная делегация на Малин пропала без вести, как впрочем и поисковая экспедиция, отправленная ей вслед.
Капитан Годиш, как и многие другие судовладельцы, не раз ходил в дальнее плавание и лениво подумывал о наведении торговых путей в новых направлениях. Жизнь его текла размеренно и неспешно, пока не пошли слухи, что Князь пообещал премировать основателя первой колонии имени Его Светлости на землях Малина. Раньше Князь никогда не отличался особенной щедростью, поэтому когда молву подтвердил указ, «Морской Лев» в тот час отплыл в составе эскадры.
Жажда титула и земель — именно они стали причиной теперешнего отчаянного положения моряков, — корил себя он.
В свои тридцать шесть капитан принял решение стать сухопутной крысой и остепениться — добрая красивая женщина рядом и орава детворы стали бы отличным завершением его капитанства. Разумеется, лишь в том случае, если квартирмейстер «Морского Льва» предпочел бы своему капитану распутство.
Гордыня, теперь он отчётливо это понимал, только гордыня заставила его проложить курс через Треугольник Дьявола — совершенно непредсказуемую и опасную акваторию. Это было едва ли не самоубийство, но новый курс сулил первенство на суше и экономил добрых две недели пути. Команда поддержала его единодушно. И только мимолётная тень на лице Алена и складка у его рта отравили сердце капитана тревогой, чёрной, как его глаза.
Когда целую жизнь назад пьяный Этьен, корабельный плотник, притащил из порта орущего и трепыхающегося Алена, Годиш только закатил глаза. Ему и так до спазмов претили рабство и высокомерные замашки владельцев «двуногих животных». Перед выходом в море к Годишу традиционно выстраивались очереди бритоголовых рабов на вёсла: вся Серена знала, что на «Морском Льве» гребцам гарантирована самая жирная похлёбка и самый спокойный комит, а после нередких стычек на воде гребцам даже перепадала кое-какая добыча.
Нянчиться и учить сорванцов не входило в планы Годиша. Однако вся команда была только «за» — им позарез нужен был коротышка «на подхвате», и белобрысый мальчишка пришелся как нельзя кстати. И капитану ничего не оставалось, как взять его юнгой. Смышленый, молчаливый, он никогда не чурался самой грязной работы — был и обезьяной-чернорабочим, и грузчиком, и коком, и протяжно горланил препохабнейшие песни на потеху команде. А однажды взял и вырос в плечистого парня с огромными руками и чуть нахальным взглядом. Годиш сам не заметил, как ко всеобщему ликованию однажды утвердил его квартирмейстером.
Ален же, в свою очередь, утвердил капитана своим любовником.
— Извольте подать ваш голод к моему столу, капитан, — полушёпотом говорил он после заката и будто случайно задевал колено Годиша. Сам же смотрел чуть насмешливо и с вызовом, и Матео улыбался, слегка кривя рассечённые когда-то губы.
Наедине между ними постоянно искрило: Ален, словно чувствуя себя безнаказанным, дерзил и пошлил, Годиш же делал вид, что относится к нему с напускным безразличием, за которым однако с легкостью угадывалось глубокое чувство. Однако на людях их отношения всегда оставались на редкость сдержанными. Никому из команды не было дела, что происходило между ними. Вместе они прошли немало штормов, в то время как между ними был только свежий бриз.
Серена провожала «Морского Льва» в долгий путь криками чаек, пронзительнее которых были только ругань рабов и вопли грузчиков. Путь до Малина занимал семь с половиной месяцев, поэтому дромон, как и вся эскадра, был загружен почти на локоть от борта.
Они шли как по маслу, и Озарённый благоволил им.
Чтобы поддерживать командный дух, комит Люка, глава над гребцами, выступал по вечерам с вдохновляющими рассказами о премии Князя, живописно приукрашивая и насыщая подробностями трату каждого золотого. Для виноградников на новообретённых землях он перебирал все сорта винограда и сочинял изысканные вина, одна капля которых пьянила на целую неделю, а то и больше, безо всякого похмелья, и команда свистела и улюлюкала, и делилась соображениями, как будет лучше распорядиться средствами. Всё складывалось как нельзя лучше.
Но Озарённый отвернулся от экспедиции.
Спустя три месяца плавания эскадра пересекла Треугольник Дьявола, и всё пошло к чёрту.
Сначала начались ссоры в спаянной команде гребцов. Потом Этьен с Аленом так надолго уединились за ящиками, что Годишу пришлось считать бочки с солониной и сверяться с описью, чтобы отвлечь кипящее воображение.
В полдень со страшной силой налетел шторм. За считанные минуты небо затянуло, и будто сам Дьявол отворил бездонную пасть. Океан разъярился, и воды перекатывались мускулами взбешенного Левиафана. Становилось всё темнее и темнее, качка была такой, что казалось, небо с морем поменялись местами. Впереди, совсем близко, сверкнула яркая молния, раздался страшный треск. Яростные волны опрокинули горизонт и свернули в ревущую воронку. Три конвойных корабля в одну секунду превратились в столбы воды. Гребцы на «Морском Льве» замерли в ожидании указаний. Стремительно поднимались волны, и вот уже огромный многометровый вал грозно шёл на корабль.
— Тряханём костями, сволочи?! — пророкотал Годиш и сжал кулаки.
— Да, капитан!
— Жмите на вёсла, как на ляхи девок!
Паруса потеряли почти сразу и чуть не срубили мачту. Здоровяк Люка сорвал голос, пытаясь перекричать бурю и ободрить перепуганных гребцов. Он больше для вида, чем для дела, размахивал плетью. Все понимали, что грести живее не выйдет, сломай комит о хребты гребцов хоть сотню плетей за раз.
Страх отступил, и пришла живительная злость отчаянных. Басистым голосом капитан Годиш отдавал короткие чёткие указания и неотрывно смотрел во тьму, пытаясь угадать, откуда придет следующий огромный вал. Пенные шапки волн рассыпались серповидными существами, и их хохот терялся в рёве воды. Этьен с киянкой торопливо оценивал крепость бортов, и никакие брызги и грохот не достигали его внимания. Он слышал только стон древесины и команды капитана. Ален угрём скользил по палубе и дёргал крепёж. Одно неверное движение — и плохо закреплённая бочка косо мазнула его по ноге.
Если бы не борьба со стихией, Годиш бы заметил, как вспышки молний выхватывали очертания исполинской фигуры, неподвижной, словно утёс, среди огромных водяных гор. Огромные руки были сложены на груди, а голову венчало несколько пар рогов.
Гребцы всё ещё старались удержать судно на плаву, но стихия оказалась сильнее. Новый удар молнии пришёлся по «Морскому Льву». Моряки на палубе бросились в разные стороны. В море посыпались люди, бочки и тюки. Судно развалилось на две части. Волны, словно молоты, дробили обломки в щепу, и немногие нашли в себе силы удержаться на плаву, хватаясь за остатки дромона.
Трое суток изнурительной, отчаянной борьбы. Трое суток без сна. Трое суток, за которые не прозвучало ни единой молитвы Озарённому, ибо каждый добровольно пошёл в Треугольник Дьявола, как оказалось, на верную погибель.
Ветер утих. Качка перестала захлёстывать. Солнце тонуло в чёрной воде и окрашивало обрывки туч красным. Послештормовое небо казалось умытым кровью.
