Дом был кооперативным. Такая система получения жилья существовала при социализме, когда люди оплачивали строительство дома и получали в нем квартиры. А этот дом был еще и одноподъездным – шестнадцатиэтажная башня, в которой кооперативные квартиры получили в основном молодые семьи, коим родители помогли построить дом. И молодые пары тоже стали родителями, детишки рождались друг за другом, и постепенно многие семьи перезнакомились. Были тут и студенты, и люди постарше. И не только москвичи: кто-то купил себе жилье, приехав в Москву из других городов.

Молодые мамы вместе выгуливали ребятишек. Анна тоже выгуливала своего уже двухлетнего сына, но процесс этот не любила. Двора, как такового, не было. Прохаживались по старому яблоневому саду весной и летом, зимой катались с горки возле небольшого прудика. Но самое противное было гулять осенью. Ноябрь холодный, слякотный. В коляске ребенку скучно, а топая сам, он все норовил попасть в лужу. Иногда отвлекало появление других приверженцев свежего воздуха, но не надолго.

А ведь прогулку иной раз приходилось сочетать и с полезным делом – походом за хлебом или молоком. Не говоря уже о том случае, когда в магазине появлялось что-то дефицитное. А это могло быть что угодно – куры, колбаса, сыр. Магазин был недалеко от дома, но до него надо было идти пешком в горку.

И как-то Анна, узнав, что торгуют свежими огурцами и зеленым луком, резво потащила туда своего двухлетнего Илюшу, но тот уперся, заревел, а потом и вовсе повалился на холодную мерзлую землю, вопя на весь район. Анна сделала пару неудачных попыток поднять сына уговорами и пояснениями, тот продолжал свой непотребный крик, и Анна оставила его лежать на тротуаре, а сама двинулась в сторону магазина, не оборачиваясь.

Крик стал затихать, и когда Анна оглянулась, увидела, как ее сын, все еще всхлипывая и сопя, идет за ней. Пошли в магазин вместе. Анна поняла, что таким образом она справилась с детской истерикой, но впредь старалась не доводить ситуацию до конфликта.

Сегодняшним вечером они вышли с Илюшей просто погулять, походить, с кем-нибудь пообщаться. Выпавший недавно снег подтаивал, воздух был сырой, но ветер не сильный. Темнело рано, ведь снег еще не покрыл своим белым ковром вечерние улицы.

– Минут сорок подышим, и домой, – думала Анна, поглядывая на часы.

Скрипнула подъездная дверь, из нее вышла еще одна мама с девочкой. Это была Антонина с третьего этажа, с дочкой Аленой. Вот их семья приехала в Москву издалека, из Омска. Муж Антонины был крупным специалистом в области авиации, и его перевели в Москву. Дочка у них была единственная, долгожданная.

Женщины поздоровались, а дети заговорили друг с другом на своем пока еще не очень понятном языке. Алена была младше Илюши. Но у нее были с собой игрушки, а у Ильи машинка, и малыши возились со всем этим богатством, катая машинки по скамейке недалеко от подъезда.

Дверь подъезда время от времени хлопала: соседи то выходили кто зачем, то возвращались домой с работы. Со стороны магазина показалась Татьяна, нагруженная продуктами и новостями:

– Привет, девчонки! В «Продуктах» шпроты в банках завезли и майонез. Вам надо?

– Надо, да с ним тащиться, – раздумывала Анна.

– Да, ладно! – воскликнула энергичная Татьяна. – Одна пасет, другая сгоняет. Делов-то! Ну, я пошла, а то сумки тяжелые.

– Тонь, тебе нужны шпроты и майонез?

– Кому они не нужны?

Женщины посмотрели друг на друга, и Анна предложила:

– Давай, я оставлю тебе Илью, а сама сбегаю. Я быстро!

– А деньги у тебя есть? А-то я вышла на прогулку без денег.

– Хватит, думаю, – Анна вытащила из кармана кошелек, в котором светилась сиреневым 25-рублевая купюра. – Ну, беги.

Анна быстрым шагом отправилась к магазину. По дороге ей встречалась то одна, то другая соседка, сообщая о шпротах и майонезе. Добежала Анна уже в ажиотаже, что такие важные продукты могут кончиться. Конечно же, в этот отдел была очередь. Анна поплелась к хвосту, думая, сколько она тут проторчит, как ее схватила за рукав Лера с 7-го этажа.

– Становись передо мной.

– Так заорут.

– Я с дочерью стою, на тебя занимала, – довольно громко, чтобы слышали в очереди, сказала Лера.

– Спасибо, – шепотом ответила Анна.

Товар был штучный, и отпускали быстро. Анна купила по две банки шпрот и майонеза себе и Анне (больше бы и не дали, не положено!) и, поблагодарив еще раз Леру, собралась бежать обратно.

– Ань, – просящим тоном протянула Лера, – возьми с собой мою Ляльку, мне еще в хозяйственный за мылом надо.

– Конечно, возьму. Тебя у подъезда подождать?

– Подождите!

Лера скрылась за соседней дверью, а Анна, взяв за руку трехлетнюю Ляльку, пошла к дому. И хотя теперь дорога шла под уклон, идти быстро Анна не могла. Рядом с ней семенила послушная тихая Лялька.

Антонина с малышами не скучала. К ним вышли еще желающие погулять, ребятишек прибавилось, да и взрослым было чем заняться – поболтать! Антонина увидела приближающуюся Анну с Лялькой и громко сказала:

– Свинья грязь найдет!

Анна недоуменно посмотрела на нее.

– Ну, как же! Оставила ребенка, ушла, так из магазина чужого привела. Вот и пословица – свинья грязь найдет.

Соседки недружно захохотали. Анна отдала покупки. И пока ждала прихода Леры, и пока ждала денег от Антонины, которая поднималась за ними в квартиру, и пока сама с Илюшей поднималась в лифте на свой 11-й этаж, все думала: как же можно применить такую пословицу по отношению к детям?

О том, что она еврейка, Марина не знала. В стране, которая называлась Советский Союз, афишировать эту национальность было не принято, а интернациональное воспитание не позволяло и вовсе думать о том, какая у тебя национальность, особенно когда тебе 13 лет от роду.

Это незнание Марине ничего не прибавляло и не убавляло. Жила она в городе Харькове, на Украине, которая в те годы была неотъемлемой частью огромного СССР. Свой город Марина считала прекрасным. Она любила широкие проспекты и узенькие уютные улочки в цветущих весной деревьях. Любила грохочущие трамваи и пахнущие бензином автобусы. Любила свою школу, подружек, задиристых мальчишек и даже свою классную, Елену Борисовну, хотя, если честно, то она была вредная… Но не о классной речь, хотя свою роль она еще сыграет в судьбе Марины.

А больше всего на свете Марина любила свою семью. Маму, Софью Анатольевну, уютную, мягкую, в прямом и переносном смысле. Так приятно было уткнуться в ее пахнущее ванилью плечо, ощутить объятия добрых рук, хотя бы на секундочку, когда Марина влетала в квартиру. Она все делала на лету – скидывала туфли и плащ, надевала домашние тапки, влетала в свою комнату, при этом в дальний угол улетал портфель. И тараторила без умолку, рассказывая о своих одноклассниках.

Мама прекрасно знала почти всех. И это не удивительно, ведь одноклассники нередко забегали в гостеприимный дом Марины. Их тут не только приветливо встречали, но и угощали. А кулинаркой Софья Анатольевна была отменной!

Любила папу, Аркадия Вениаминовича, умного, спокойного, строгого. Эта строгость совсем не пугала Марину. Вся строгость расходовалась папой на двух старших братьев, а ей, единственной и долгожданной дочке, почти ничего от папиной строгости не оставалось. Да и зачем быть строгим к такой умнице и красавице? Училась Марина прекрасно, все уроки ей давались легко, учителя ее всегда хвалили на всех школьных собраниях. Да еще и активистка! На школьных вечерах Марина была первой – читала стихи, танцевала, пела. Правда, ее пение было очень домашним, но на фоне всех остальных достоинств это прощалось.

И шла такая прекрасная счастливая жизнь и дошла до 10-го класса. К своим 16 годам Марина не просто похорошела, а расцвела яркой красотой! И, конечно, мальчики на эту красоту отреагировали. Володя звал в кино, Павлик предлагал угостить мороженым, а с Андреем Марина гуляла по своему любимому городу часами. И все это было так приятно! Так эмоционально и радостно! Марина чувствовала себя сказочной принцессой, окруженной молодыми принцами, которые готовы биться за нее на рыцарских турнирах.