Вспомнил свои имя и даже фамилию — Алексей Бриг.

Вспомнил богом забытый детский дом с его отмороженными обитателями, и армию, с не менее отмороженными сослуживцами.

Вспомнил свои многочисленные драки, и подставы. Именно подставы, потому что зачастую в лоб некоторых тварей просто не одолеешь, и приходится действовать изящнее. Да, это было откровенно, что называется, «не по пацански», зато эффективно. По крайней мере мне удалось выжить. Банально выжить, что в интернате, что в училище, что армии. А это как ни, крути результат.

И вообще, как сказал кто-то умный: «Честных и подлых приёмов не бывает. Приёмы бывают либо эффективные, либо нет».

Мифический кодекс чести, хорош исключительно в сопливых мелодрамах. Реальная жизнь устроена иначе, и в ней всё решает естественный отбор. Потому что, либо сожрёшь ты, либо сожрут тебя, и для достижения успеха нужно в прямом смысле идти по головам. Что я и делал.

Если для победы над двумя врагами разом, нужно было стравить этих врагов между собой, чтобы потом после схватки добить оставшегося, я именно так и поступал.

Если можно было подкараулить кого-то в тёмном углу, напасть со спины, или использовать компромат, я не брезговал и этим.

Ведь, как сказал ещё один кто-то невообразимо умный: В любви и на войне все средства хороши».

Касательно любви не знаю, потому что никогда никого не любил. Потому что любовь — это слабость! Потому что полюбить бабу, значит дать ей над собой власть! Невообразимую власть, буквально превратившись в ее покорную собачонку! А я не мог этого допустить! Не хотел этого допускать! Я больше не хотел быть слабым, и точка! Нет, трахал этих самых баб я в свое время вполне себе много, и порой с большим аппетитом. Но вот, чтобы впустить кого-то из них к себе в душу, такого не было. А ведь эти тупые курицы, что мнили себя хитрыми лисицами, неоднократно пытались ко мне туда забраться…

Впрочем, и совсем уж бесчувственной тварью, меня тоже было не назвать. Потому как имелся-таки, в моей жизни человек, один единственный человек, доступ для которого в эту самую мою душу, был открыт по умолчанию. Старик. Юридически совершенно чужой мне старик, с до ужаса дурацким по современным меркам именем Никон, которого я искренне считал если не родственником, то как минимум другом. Своим единственным другом.

Старик к которому я давным-давно, когда становилось совсем невмоготу, сбегал из интерната, и что подбадривал меня во время моего пребывания в училище.

Старик, к которому я первым делом отправился вернувшись из армии, а также за которого был готов без раздумий поставить в позу раком любого. И это были не пустые слова. Потому что, например, когда один в край оборзевший упырь по крайне неподходящей, надо заметить, тому жирному борову кличке Князь, заявил мне, что если я в кратчайшие сроки не передам ему в дар, да он именно так и сказал «в дар», один из моих заводов, то уже в ближайшее время могу получить красивую коробку с головой «того плешивого обмудка»…

Нет, разумеется я сделал вид, что испугался, согласен, и принимаю его правила игры. Вот только на следующий день, когда этот самоуверенный мудак открыл полученную от меня папку с демонстративной надписью «дарственная», внутри он обнаружил отнюдь не вожделенные документы на право собственности, а несколько фотографий, с изображением… Его драгоценной, вроде как отдыхающей сейчас на экзотическом курорте блядовитой доченьки. В неглиже валяющейся на полу чудовищно перепуганной доченьки. Эх, как же тогда забегали его поросячьи глазки. Как перехватило дыхание.

Нет, я никогда не был садистом, и не упивался чужими страданиями. Никогда.

Просто если уж ты решил надавить на кого-то через его близких, то и сам обязан быть готов к чему-то аналогичному.

Договор дарения мы с Князем тогда действительно подписали. Вот только не на передачу ему одного из моих заводов, а на передачу уже им мне его огромной сети автозаправок плюс кое-чего по мелочи.

И снова нет, ничего страшного я, точнее мои люди, его избалованной дочурке тогда не сделали, вернув ту домой в целости и сохранности. Ну как в целости? Правую руку ей таки сломали. Основательно. В трёх местах, и со смещением. Причём исключительно сугубо раде лишнего воспитания. Потому как не хрен демонстративно давать пощёчину незнакомому человеку.

Сам Никон, отныне живущий в полном достатке, и имеющий всё о чём он только мог мечтать Никон, которому я всё это без утайки рассказал, к слову был моим поступком крайне недоволен, мол: «А не кажется ли тебе внучек, что ты там в отношении девки откровенно переборщил?».

Нет! Мне так не казалось!

Князь попытался тронуть самое для меня святое, вот и поплатился самым святым уже для него. Око за око! Зуб за зуб!

Это всё, что касается «любви».

Если же взять во внимание «войну», то… Это дело я познал, как никто другой.

Разумеется я был далеко не супергероем, и случалось всякое. В том числе довольно жёсткие ответки, после одной из которых я полгода провалялся в больнице гадя под себя.

Провалялся, однако выкарабкался, опять выкарабкался, и продолжил свой путь вперёд и вверх. Продолжил лишь для того, чтобы в один прекрасный момент, когда мне, изначально всеми забытому чудовищно хилому и полуслепому интернатскому выкормышу, чьё имя на данный момент заставляло вздрагивать многих власть имущих, оставался буквально один-единственный шаг до заветного Олимпа… в одночасье потерять всё. Вообще всё.

Красиво тогда те твари тему провернули. Правда красиво, и по всем фронтам. Походу не меньше года с силами собирались и действия согласовывали. Реально не меньше года. А потом, кто-то улучив подходящий момент дал отмашку, и… Началось:

Арест и блокировка всех моих счетов, в том числе «левых» и офшорных счетов…

Массовый арест всего моего «белого» бизнеса, и дружные рейдерские захваты бизнеса не совсем «белого»…

Целая куча вываленного уже в мою сторону компромата в СМИ всех мастей…

Штурм моего особняка гвардией Церберов, не пощадивших даже прислуги Церберов, превративший оное здание в залитое кровью пепелище…

Двадцать шесть заведённых на меня одновременно уголовных дел по особо тяжким статьям, от заказных убийств, и до наркоторговли. Причём если касательно первого, что было то было, то вот с «отравой» я никогда не имел дел принципиально. И даже более того, каленым железом выжигал на всех подконтрольных мне территориях эту дрянь…

И как Вишенка на всём этом многослойном торте и дерьма — доставленная на мое имя в одиночную камеру следственного изолятора пафосная подарочная коробка, внутри которой обнаружилась в свое время уже далеко не раз обещанная мне… голова Никона, с приклеенной тому на лоб запиской гласящей: «Не волнуйтесь, господин Алексей. Конкретно вас мы убивать не планируем. Однако ответить заставим. С уважением, ваши друзья».

Как же я тогда орал…

Как выл…

Хрен с ней с прислугой и охраной. Как получилось, так получилось. В конце концов те знали на кого работали, и новых набрать не проблема.

Хрен с ней с одиночной камерой. К подобным карцерам я ещё со времён интерната привык.

Хрен с ними с особняком, баблом и бизнесом. Это вещи наживные.

Хрен с ними с уголовными делами и компроматом. При желании отмыться можно от всего.

Но вот Никон… Мой, лично ни прямо ни косвенно ни разу не сделавший никому ничего плохого дед Никон… Научивший меня практически всему, что я знаю, любимый дедушка Никон…

— Твари! — В бессильной ярости то и дело срываясь чуть ли не на бабий визг орал я, до крови колотя в железную дверь своей камеры. — Твари! Вы слышите меня?! Запомните, твари! Я вам лично кишки выпущу! Я вам всем живьём лично кишки выпущу, и сожрать их заставлю! На моих глазах сожрать! Вы меня слышите?!

— Это смотря, кого вы имеете в виду. — Внезапно раздался за моей спиной чей-то крайне сухой деликатный голос. — Если речь идёт о… Некоторых сотрудниках данного… Заведения. То даже не сомневайтесь, они прекрасно вас слышат. Однако, если вы сейчас пытаетесь докричаться до своих так называемых… Друзей, то у вас это вряд ли получится.