В комнате висела прохладная густая тьма. Из окна на пол падал призрачный лунный свет, едва рассеивавший сгустившийся в просторной спальне мрак. На редкость светлая зимняя ночь. Алтан скрылся в тени в момент, когда в комнату вошел Вадим, но тот успел заметить, как нервно перебирают чужие пальцы гладкие крупные четки.

Дело было важным, поэтому Дракон тянуть не стал:

— Он не заговорит.

Повисла тишина. Алтан отпил из бокала и с тихим звяком отставил его на прикроватную тумбочку. Его глаза, казалось, отразили лунный свет. Вадим не мог сказать наверняка, взглянул ли Алтан на него или в сторону, но ощущение было таким, словно тот смотрел прямо ему в душу. Только вот каждый с детства знает: в темноте многие вещи кажутся более таинственными, чем они есть на самом деле.

— Волков, говоришь… — парень выглядел так, будто и не готовился отходить ко сну: заплетенные косы едва слышно позвякивали друг о друга золотыми наконечниками, и даже пиджак, визуально делавший впечатляющую фигуру Дагбаева обманчиво хрупкой, все еще был на нем.

— Тот самый, — Вадик ухмыльнулся, прищурившись, и медленно прикрыл за собой дверь.

— «Тот самый», — едва слышно эхом раздалось из темноты. Алтан тяжело вздохнул. — Какой смысл в эти слова вкладываешь ты?

— Для себя или для тебя? — Дракон перекинул зубочистку к другому уголку рта.

— Когда-нибудь подавишься и умрешь, — Дагбаев раздраженно откинул четки, они бряцнули о столик. — Не делай вид, что меня не понял. Откуда ты знаешь Волкова?

Алтан был взволнован. В последний раз Дракон видел его в таком напряжении перед первым экзаменом в университете. Тогда тот нервничал, метался по комнате растрепанным паникующим опоссумом и постоянно что-то грыз. Эта картинка запечатлелась у Вадима в голове на долгие годы. Однако сейчас Алтан, ощущавший себя на пороге чего-то совершенно нового, пытался успокоиться, понемногу напиваясь. Он весь являл собой оголенный нерв, но, повзрослев, перестал метаться. Теперь Алтан замирал, потому что мечутся жертвы.

— Сослуживец, — мужчина тихо рассмеялся, проходя вглубь комнаты практически на ощупь. — Не виделись лет эдак… семь-восемь. Вместе много дерьма в свое время съели.

— Из одной песочницы, — догадался Дагбаев. Его взгляд застыл, и только боги могли знать, что за мыслительные процессы происходили в тот момент в его голове. Он снова взял бокал, но наемник осторожным движением остановил его руку. Алтан хотел было возмутиться, но Дракон склонился к его уху и заговорил, понизив голос:

— Если бы ты позволил убить Разумовского мне, то я бы и слова не сказал, но ты хочешь сделать это самостоятельно. Рука палача должна быть твердой, — Вадим высвободил из сопротивляющихся пальцев бокал и отставил обратно.

— Ты ткнул меня зубочисткой в щеку, — не остался без ответа Дагбаев. Дракон знал, каким был тот самый «настоящий Алтан» под этой тщательно проработанной маской отрешенности. Вредный, капризный, ревнивый, но чертовски умный.

С ним было невозможно не считаться. Алтан — как и его дед — не будучи официально политиком, являл собой образцовый пример значимой силы на политической арене. Только вот в людях вне этого разбирался как какая-нибудь улитка в высшей математике.

— Ваше Золотейшество велит казнить?

— Хватит проверять мое терпение на прочность, — парень брезгливым жестом смахнул с запястья чужую руку, словно та пауком ползла по его коже. — Говори дальше. Я тебя слушаю.

Вадик немного снисходительно, но послушно сделал шаг назад, возвращая скромную дистанцию, однако к вину Алтан так и не вернулся — лишь сложил руки на груди, вероятно, считая, что это придало его облику суровости. Вадик думал о том, насколько не повезло тому быть настолько красивым. Но это была красота венериной мухоловки.

— Ты уверен, что хочешь это знать?

— Я на гэльском разговариваю?

— Хозяин-барин, но, знаешь же, проще быть жестоким к образу врага, чем к конкретному живому человеку.

— Вадик, — с нажимом повторил Алтан, но уже не так уверенно.

Наемник пожал широкими плечами, мол, «о’кей, босс». На пару секунд повисла тишина. Затем он заговорил:

— Мне было где-то двадцать три, я служил по контракту в Сирии, — Дракон задумчиво улыбнулся. — Тогда к нам привезли зеленых ребят лет восемнадцати-девятнадцати… Не смотри так скептически, золотце. Пара месяцев в Сирии считается за несколько лет здесь.

Дагбаев уже не в первый раз попытался представить, каким был Дракон до того, как отправился туда, откуда многие не возвращаются. Да и был ли он Драконом вообще? Каким человеком он закончил университет? Скорее всего, просто Вадиком. Драконом Вадик явно стал позже.

Алтан со вздохом стянул с плеч пиджак и повесил на стул. Он слушал. Вадик знал, что тому нравились его истории со службы.

— Волков мало чем отличался от других таких же, но было заметно, что его туда не пригоняли силой. Сам поехал, сознательно. Он быстро выделился. Везучий сукин сын. Перестраховщик был страшный, но под пули кидался, как в последний раз. Мне каждый день невольно думалось, что Олег останется где-то там валяться, — Вадик машинально охлопал карманы в поисках сигарет, но вспомнил, что бросил, и лишь задумчиво погрыз зубочистку. Алтан сел на кровать. Убаюканный чужим голосом, он уже не выглядел таким напряженным, как в начале разговора.

Дракон воспользовался этим как приглашением: отодвинул стул и опустился на него, думая, о чем бы еще таком рассказать.

— Первое убийство, — начал Вадик, и его лицо показалось Алтану непривычно мрачным. Обычно таких серьезных, практически экзистенциальных тем между ними не поднималось. Вадик чаще травил всякие забавные байки. Он даже из истории про чью-то отлетевшую ногу мог устроить настоящее шапито, но все решал контекст. — После первого убийства многое переворачивается с ног на голову. К этому невозможно подготовиться, только смириться… Я видел, как здоровенные мужики терялись, когда это происходило с ними, — Дракон прищурился и пожал плечами, словно отвечая своим мыслям. — Терялись они не на поле боя, правда, а, когда падал уровень адреналина — по возвращении, — он выразительно приподнял брови, Алтан смотрел ему в глаза, не мигая, этим своим цепким кошачьим взглядом. — Они были в ужасе, хотя прекрасно понимали, что это рано или поздно произойдет. На войну едешь убивать. Среди наших оказалось много бывалых. Они учили зелень абстрагироваться и забывать о том, что по ту сторону такие же живые люди, как мы сами. Стендовые манекены. Но, когда, выходя в город, ты сталкиваешься лицом к лицу с вооруженным ребенком… скажем так, это, — Дракон поморщился, — «бодрит». Олег он… смог меня удивить. Я наблюдал за ним в тот момент. Ни движения совести. Многих его жестокость даже вдохновляла.

Алтан хмыкнул, слегка отворачивая голову. Его раскосые темные глаза наконец разорвали визуальный контакт, взгляд обратился куда-то в сторону — в себя. За окном глухо завывал ветер.

— Через несколько месяцев он перевелся к нам. Не то чтобы мы были какими-то близкими друзьями, но знали друг друга хорошо. Без понятия, какие там у них отношения были с Разумовским, но практически все наши были уверены, что тот с ним, как минимум, спал. Правда, фамилии он никогда не называл, это я потом уже понял, кем был этот «Сережа», о котором Волков так часто вспоминал. Разумовский ему даже письма писал. У нас практически никому писем не писали, а ему каждый месяц какие-то передачки носили. Того вообще ничего не смущало. Спрашивали «жена присылает?», а Олег, не моргнув и глазом, отвечал «Сережа». В общем, Разумовский написывал ему, как верная жена.

— А потом пристрелил, — хладнокровно подметил Дагбаев, его хищно изогнутые брови приподнялись. — Но Волков не просто выжил. Он продолжил с ним работать.

— Волчья верность.

— Пёсья.

— Пять тысяч, босс, — повеселел Вадик.

Парень пронзил его раздраженным взглядом. Дракон был даже рад, что с того спала та пугающая болезненная меланхолия. Когда Алтан слишком уходил в себя, его глаза начинали казаться совсем безжизненными. Это напоминало Вадиму о тяжелом времени после теракта на площади Восстания. Единственное, что в свое время удерживало в Алтане жизнь — испепеляющая злость. На Разумовского, на правительство, на деда, на себя.