— А мне теперь сидеть из-за этого что ли? Ко мне прокурор приходил, они суд через неделю назначили, обещают меня в асфальт закатать, а отец даже не чешется!

— Сам виноват. — Спокойно ответил папа.

Вот это Элая потрясло. Он вообще родителей не понимал. Они как будто и не хотели его вытаскивать. Отец так вообще сам его сдал. Теперь Элай гнил здесь уже долбанный месяц и еще неизвестно сколько гнить будет. Это Элая не устраивало совсем.

Кола закончилась слишком быстро. Папа нагло закурил. Сигарета со вкусом шоколада воняла знатно. Элаю давали деньги, и здесь тоже можно было многое купить. И курево было, вот только родители как ни странно еще не знали, что Элай курит. Хотя, сюрпризом это не было бы.

Элай был тем уродцем, без которого приличной семье никуда.

— Отец позаботится, чтобы у тебя было все нормально. Даже если посадят.

— Так все-таки посадят?

— Я сказал «даже». Элай, — папа посмотрел на него внимательно, — так нельзя больше. У нас с отцом уже сил нет на все твои выходки смотреть. — Папа нервно курил. — Иногда мне кажется, что все это и к лучшему.

— В тюрьму меня сунуть?

— Поймешь, что все не просто так проходит.

— Меня там трахнут или убьют. Или все вместе.

— Не сочиняй. Никто тебя пальцем не тронет. Где у вас пепельница? — папа обратился к охраннику.

— Пепельниц нет. — Ответили ему.

— Плохо. — Папа забрал у Элая пустую бутылку, выкинул туда окурок.

— У тебя волосы потускнели.

— С чего бы это, правда?

Как же Элая все это бесило. Он сходил с ума. От одиночества, от запертой двери, от постоянно грязных волос, охранников, от пресной еды — от всего. Приходил прокурор. Наговорил обвинений на три расстрела. Но остановился на трех годах. Отец обещал не больше года устроить. Но суть была одна — Элай сядет. Ему уже это прямым текстом сказали. Так что он теперь не спал ночами, проклинал все и всех. И в первую очередь себя.

***

На Олиа висело убийство. Официально. Неофициально — еще черт знает что. Олиа был из тех, кто, как казалось, заключением совсем не тяготится. Олиа даже вставал без проблем в семь утра и умывался холодной водой. Камера у Олиа была большая. Рассчитанная на четверых, но жили в ней двое: Олиа и Миша. Михаэль, но Олиа откуда-то придумал странное имя «Миша». Оно и прижилось. Миша был умным, гибким и сильным. И верным. Олиа же был здесь главным, поэтому спал на нижней полке. Миша и не возмущался.

В семь утра пронзительно звучала сирена. Олиа часто к этому времени уже просыпался. Обычно он лежал и думал. О том, как убедить Тая, не устраивать столько кровищи — доставалось же в итоге и Олиа. Еще завелся стукач, который возомнил себя умнее всех. И опять же прихвостни Тая осмелели и толкали наркоту прямо под носом у Олиа. Его людям и на его территории.

Миша спрыгнул с верхней полки. Кровать покачнулась и Олиа недовольно нахмурился. Миша схватил с тумбочки бутыль с водой и выпил сразу половину.

— Знаешь, что? — проговорил Олиа. — Выловим у себя этих торгашей, да я найду, что с ними сделать.

Миша поставил бутыль на место.

— Людей Тая?

— Да, их. Тай уже сильно высоко себя ставит.

— Хуже не будет?

Олиа тяжело вздохнул:

— Делай, как я говорю и думай меньше.

Олиа откинул одеяло и уселся на кровати. Поежился, обхватив себя руками. Напротив, над умывальником висело зеркало. Зеркало показывало, что пушистые волосы опять намагнитились. Теперь некоторые волосинки торчали вверх. Как антенны. Олиа походил на черта с такой прической. Нет, на чертика. Бледный, с черной гривой и худой до ужаса, как будто его не кормили целый месяц.

Олиа думал почти всю ночь. Проснулся еще час назад. Олиа не любил делиться своим, а Тай лез на его территорию. И Олиа понимал еще, когда все это не делалось так нагло, но Тай по-другому не мог. Тай еще в детстве стремился забрать все игрушки себе. У взрослого Тая все стало только хуже.

Миша быстро переодевался. Олиа пригладил волосы, стянул их в один распушившийся хвост, да закутался в куртку — одна тонкая майка с утра совсем не грела.

— Штаны подай. — Олиа кивнул на свои брюки, висевшие на спинке стула у противоположной стены. — И скажи ребятам, чтобы всех тех, кто наркоту будет толкать, ко мне тащили.

Миша протянул Олиа его штаны.

— И что ты с ними делать будешь?

— Беседу проведу. И тащи крысу заодно. Разберемся со всеми за раз.

Олиа встал и подошел к решетке, уткнулся в нее лбом, посматривая на пространство за ней. Широкое помещение, решетки по периметру в три этажа, два слоя рабицы, делившей все происходящее внизу своей сеткой. Олиа и Миша жили на втором, в самой последней камере ряда, в самой большой и просторной, такой, что и холодильник сюда влез и удобное кресло со столиком. У Тая в соседнем блоке была такая же камера.

Решетки откроют только через двадцать минут, сразу проверка. Как раз и переговорит с начальником смены насчет сегодняшних планов. Надо, чтобы никто не заметил, как некоторые омеги окажутся покалеченными, если и вовсе не мертвыми. Но убивать Олиа не любил.

— Много крови за раз. — Отозвался Миша.

— Не будет крови. — Олиа прислушивался к звукам из других камер. Все просыпались, кто-то уже успел поругаться. — К вечеру чтобы было все чисто, Миша.

— Я понял.

Олиа довольно улыбнулся.

Блок быстро просыпался. До проверки оставалось пятнадцать минут. Олиа не понимал этой утренней суеты. Полчаса для утреннего туалета было даже много. Только время теряли.

Решетки открывались в семь тридцать, и в тоже время начиналась проверка. Миша сразу же выходил из камеры, стоял и ждал. Олиа вышел попозже, окинул взглядом этаж. Все были на местах, всё было нормально.

— Начальник ходит. — Шепнул Миша.

— Сам проверяет что ли? — Олиа скосил глаза в сторону соседней камеры. Там стоял только один омега. Маленький, серенький, как мышка. Точеный, правда, как дорогая статуэтка. Очень милый. С пухлыми щечками и губками. Омежка смотрел в пол, как будто и не слушал перешептывания насчет самоличного явления начальника. Олиа знал: начальник или к омежке, Рену, или к нему. И лучше бы к Рену. Меньше проблем.

Но начальник тюрьмы, красивый тридцатилетний альфа в костюме и в очках отделился от охраны и пошел в их сторону. Олиа внимательно следил за ним, по привычке щуря глаза. Парнишка из соседней камеры тоже поднял голову и даже дыхание затаил. Проверка шла еще только в начале, около лестницы с первого этажа, а начальник был уже здесь.

Остановился около парнишки.

— Нормально все? — спросил он тихо.

— Да. — Парнишка кивнул.

— Олиа! — Громче проговорил начальник. — Пошли, поговорим быстро. — И зашел в камеру, потянув Олиа рукой за собой. Там прошелся до стола, подвигал два горшочка с маленькими цветами, задумчиво оглядел магниты на низком холодильнике.

— Что случилось? — Олиа привалился спиной к решетке у входа.

— Еще ничего, но случится. — Альфа сел в кресло и снял очки, протер их. — На неделе новенькие будут.

— И чего?

— Без трупов, Олиа. — Звучало с угрозой.

— Таю это лучше скажи. Я без дела руки не распускаю.

— Я с Таем поговорю. Один из новеньких важная птица. Сам пацан ненужный, а отец наш Сенатор. Если хоть один волос упадет с его головы, то нам вместе несдобровать. Будет вам тогда с Таем сладкая жизнь.

— Я за Тая не отвечаю.

— Мне плевать. Парнишку не трогайте, иначе его родители тут все разнесут.

— Таких вообще сажают?

— Как видишь, — начальник встал, — ему год дали, надо этот год протерпеть. Поселю к Рену, следи за ними. Чтобы этого никто не обижал, и чтобы он Рена не обидел.

Альфа хотел выйти, показывая, что разговор окончен. Да и проверка приближалась к их камере.

— Знаешь, Нил, — тихо проговорил Олиа, — я только за своими людьми смотрю, за Рена и богатеньких сынков я трястись не буду. И в этом блоке кроме Рена будут только мои люди.

— Заберешь его к себе. — Альфа пожал плечами.