========== Часть 1 ==========
Нуала стояла полностью нагая перед высоким зеркалом, устремив отрешённый взгляд на своё отражение и чуть ссутулившись. Вокруг неё суетились, беспрестанно щебеча и восторженно вздыхая, служанки, нанося церемониальные узоры на алебастровое тело, усеянное бугристыми шрамами и свежими, едва затянувшимися порезами. Пальцы служанок, погружаясь на мгновения в краску, касались нежно шеи, груди, живота, рук, ног и даже лица принцессы, оставляя на коже причудливый рисунок. Специальная краска болезненно обжигала тело и горчила язык, однако Нуала ни одной эмоцией не показывала, насколько ей неприятно терпеть эту пытку.
Служанки беззастенчиво трогали её, оставляя витиеватые узоры везде, куда только могли дотянуться их пальцы. Нуала чувствовала себя унизительно: ощущать, как чужие руки настойчиво касаются внутренней стороны бёдер и низа живота, обжигая въедающейся в кожу краской, было неприятно, больно, противно. Пару раз принцессе даже показалось, что если это продолжится, то её попросту стошнит. Но, к счастью для Нуалы, ритуал был закончен.
По-девичьи худое тело полностью покрывал церемониальный узор, состоящий из переплетения красных, чёрных и золотых линий. Каждый сантиметр кожи болезненно горел, вызывая непрошеные слёзы на глазах, вынуждая с силой впиваться ногтями в ладони, только бы отвлечь себя от обжигающе-острого ощущения, кинжалами пронзающего кожу.
Боль прошла лишь немного к концу приготовления… Но тело, как и лицо, горело, словно от ожогов. И лишь прикосновения нежного и прохладного шёлка приносили успокоение, вынуждая Нуалу блаженно прикрывать глаза, размыкая губы, пробегая кончиком языка по потрескавшейся чёрной краске. Она чувствовала неприятный горький вкус краски, ощущала густой и едкий запах, что проникал в нос, вызывая головокружение, и пыталась устоять на чуть подрагивающих ногах.
Ей было страшно, очень страшно. Ей было дурно, неприятно, больно… Вся эта церемония казалась Нуале унизительной и ужасной. Но отказаться и прервать её она не могла, не имела права. Брат не потерпел бы ослушания вновь, не простил бы нового протеста, не позволил бы ей поступить по-своему, оспорив его власть.
Времена, когда он угождал ей, исполняя каждую прихоть, прошли, канули в неизвестность. Теперь, когда Нуада получил власть над Золотой армией, он не позволял сестре принимать решения: слишком часто она обманывала его, слишком часто противилась и рисковала их жизнями, наивно полагая, что сможет найти понимание у тех, кто загнал их в грязные и сырые ямы. Нуада получил безграничную власть не только над бессмертными полками, но и над сестрой. И терять её он был не намерен.
Поэтому и принудил Нуалу пойти на этот брак, буквально поставив её перед фактом. Нуада не просил, не умолял и не предлагал — он брал. Сестра была обещана ему королём Балором многие столетия назад, когда они оба были ещё совсем юными. Тогда Нуада не придал значения обещанию отца: тогда он был ещё слишком юн, беззаботен, чист, тогда его голову занимали совершенно иные мысли. Как и все его ровесники, принц увлекался воинским искусством, поединками и кровавыми битвами, и ему не было дела до молодых эльфийских дев, окружавших его со всех сторон. Даже сестру он воспринимал как самого близкого друга и неотъемлемую часть себя, но не как женщину.
Но годы шли, и принц мужал, превращаясь из вспыльчивого, мечтательного и дерзкого юнца в хладнокровного и искусного воина, не знающего поражения в бою. Придворные эльфийки стали смотреть на него иначе — с любопытством, интересом и желанием. Тонкость и нескладность юношеской фигуры сменилась гордой королевской статью, тело, что когда-то было слабым и даже хрупким, стало сильным, гибким, рельефным, а наивный и мечтательный взор преисполнился холодной сталью и жгучим пламенем. Нуада был прекрасен, и многие девушки-фейри с враждебностью и завистью поглядывали в сторону его сестры, удивляясь, как же повезло ей — этой нескладной и некрасивой эльфийке, единственным преимуществом которой было королевское происхождение.
Нуалу ненавидели, ей завидовали, её не воспринимали всерьёз, находя непривлекательной, неказистой, тощей, невзрачной и пустой. Однако сам Нуада разглядел в сестре нечто поистине удивительное, прекрасное, светлое, не очернённое ни грязью, ни грехом, ни злобой, ни завистью. Нуала стала для него воплощением чистоты и исключительной, противоестественной красоты, которой он готов был поклоняться и перед которой благоговел. Скромность, кротость, природное очарование и искренность каждой эмоции привлекали Нуаду куда сильнее, нежели роскошное тело, прекрасное лицо, полные страсти взгляды и соблазнительные речи.
Нуада полюбил сестру всей душой. И мысль, что она будет когда-нибудь принадлежать ему и душой, и телом, тешила его гордое сердце, полное желания к Нуале… Он ждал так долго, что любовь его, некогда светлая, благоговейная, жертвенная и чистая, превратилась в одержимость. Чувства к сестре преисполнились низменными порывами, тёмной страстью и всепоглощающей ненавистью. Нуада ненавидел её настолько же сильно, насколько обожал.
В порыве злости он готов был разрезать на куски сердце Нуалы, а потом самолично залатать его, сшив воедино все кусочки. Он готов был проклинать сестру, пока горло не покроется шрамами, а голос не сорвётся до хриплого шёпота, и одновременно готов был осыпать её клятвами верности, благословениями, восхвалениями и самыми пылкими комплиментами. Он готов был лишить Нуалу жизни, только чтобы умереть вместе с ней, застыв навечно в камне.
Нуада не хотел больше терять сестру, не хотел больше видеть, как она убегает от него. И он сделал её своей рабой, решив связать ещё более прочными и тяжёлыми оковами — узами брака. Его не волновали больше желания сестры — он устал от её предательств, лжи, боли, которую она ему принесла. С него было достаточно.
Не дав сестре права выбора, Нуада лишь уведомил её о своём желании связать их жизни узами брака, навсегда сделав её своей. И Нуале ничего не оставалось, кроме как подчиниться его воле. Отец был мёртв, корона собрана и теперь венчала голову Нуады, Золотая армия погружала человеческий мир в хаос, а те, у кого она наивно искала защиты, полагая, что они смогут остановить её обезумевшего брата, погибли от его же руки. Нуала осталась одна и теперь была беспомощна и уязвима. Ничего изменить она не могла, а потому смирилась со своей участью, с присущими ей достоинством и гордостью приняв волю брата.
И теперь стояла перед зеркалом, пустым взглядом смотря на своё отражение: покрытое церемониальным рисунком тело было сокрыто под тонким белым шёлком свадебного платья, по которому змейкой вился золотой узор. Корсет наряда был усыпан белым золотом и драгоценным гранатом, а длинные воздушные рукава ниспадали к самому полу, просвечивая худые руки, покрытые красными и чёрными линиями.
Покрыв голову Нуалы белой тканью, сквозь которую можно было лишь различать силуэты людей и предметов, служанки наконец отступили от неё, с довольными улыбками принявшись рассматривать невесту. Их лица выражали блаженную и тихую радость, а глаза сияли, и Нуала не могла понять, как могут они так радоваться, когда она испытывает лишь страх и боль.
О любви к брату Нуала не хотела даже думать, не то что говорить. После всего, что сделал Нуада, он заслуживал лишь её презрения и ненависти. И Нуала упорно убеждала себя, что кроме этих чувств в ней ничего не осталось… Ведь нельзя любить убийцу, тирана и бессердечного монстра, нельзя питать к нему ни жалости, ни сострадания. Нуада не заслуживал ни её любви, ни её ненависти, ни её боли — только холодное и бесчувственное безразличие.
Именно в этом убеждала себя Нуала, медленно, но с гордо поднятой головой ступая к алтарю, рядом с которым стоял, величественно взирая перед собой, Нуада. Его лицо и тело покрывал такой же узор, а свадебный наряд был выполнен в тех же цветах, что и платье Нуалы. Красный и золотой — цвета их семьи, цвета власти, величия и богатства. И лишь треклятая корона, венчавшая голову брата, красноречиво демонстрировала различия между ними.
